— Да, сэр. Второго апреля. Мне нечего скрывать. Но Бога ради, вам-то что до этого?

— Поверьте, мною движет не пустое любопытство. Я не намерен вторгаться в ваши личные дела. Но в тот же день произошло и другое событие, и инстинкт подсказывает мне, что оно связано со случившимся здесь.

— Другое событие? Какое? Где?

— В Париже, — благосклонно ответил мистер Бобби.

Мистер Редмор едва сдерживался, а при упоминании Парижа и вовсе вышел из себя. Он был убежден, что сделался жертвой злостного насмешника; потому он осыпал смиренного мистера Бобби малоприятными эпитетами и велел ему убираться вон.

И тогда мистер Бобби, понимая, что вот-вот проиграет, поставил на карту все и громко вскричал:

— Если мисс Мэри согласится выслушать меня, мы сможем спасти сэра Ателя Рэндома…

Мысль оказалась удачной — дверь мигом открылась и в библиотеку вбежала мисс Мэри.

Ах! прелестное дитя! Двадцатилетняя, пухленькая, розовая девушка с ореолом светлых локонов вокруг лица.

— В чем дело, папа? — выпалила она. — Кто произнес имя…

Она чуть покраснела, заметив Бобби. Тот, джентльмен с головы до ног, отдал дань ее красоте низким поклоном.

— Этот болван, — пояснил Редмор, — явился ко мне с какой-то чепухой. Стал говорить об утре 2 апреля… о дате, которую мы должны забыть навсегда.

Мисс Мэри легким движением приложила руку к сердцу.

— Папа, — сказала она, — как ни больно мне вспоминать этот черный день, помните: я чрезвычайно желаю узнать, что случилось в доме упомянутого человека — и тем самым понять, чем было вызвано ужасное несчастье. С вашего разрешения, я хотела бы расспросить мистера…?

— Бобби, — вставил детектив.

Мистер Редмор страшно жалел, что не успел выбросить непрошенного гостя из окна. Но голос дочери был так мягок, так трогательно играл на его отцовских чувствах, что он не осмелился возразить. Он резко повернулся на каблуках и вышел.

Бобби одержал первую победу.

— Говорите, сэр, — быстро промолвила Мэри. — Что вам известно о сэре Ателе?

— К сожалению, до сих пор я ничего не выяснил, мисс! Но, как я имел честь сказать вашему отцу, я обладаю развитой интуицией и хорошим чутьем. Я убежден, что с небольшой помощью с вашей стороны сумею разгадать необъяснимую тайну, в чем вы, быть может, заинтересованы не меньше меня…

— Вы говорите что-то непонятное… Вы знакомы с сэром Ателем?

— Я сделал все возможное и невозможное, чтобы проникнуть к нему… увы, мне не удалось…

— Но что связывает вас с ним?

— Ничего. Послушайте меня, мисс, прошу вас! Верно ли, что утром 2 апреля сэр Атель появился у вас в доме, бледный и растерзанный, что он казался обезумевшим и рассказал что-то, одновременно удивившее и опечалившее вас?

— Это правда.

— Разрешите попросить вас, мисс, повторить его слова — по крайней мере те, которыми вы сочтете возможным со мной поделиться?

Девушка на миг задумалась, бросив взгляд на Бобби. Он показался ей честным человеком.

— За два дня до того утра я видела сэра Ателя, — сказала она. — Он был мил, доброжелателен и полон надежд на — не стыжусь это сказать — наше общее будущее. Второго апреля он пришел сюда в девять утра. Он казался угрюмым и изможденным, его невозможно было узнать. Когда я стала его расспрашивать, он сказал, что навсегда опозорен… что он совершил жуткое преступление — он! воплощение добропорядочности! — что отныне он не имеет права настаивать на выполнении обещаний, которыми мы обменялись, и что я не могу и не должна связывать свою жизнь с преступником! Что я могу еще сказать? Его сбивчивая речь, прерываемая рыданиями, ужаснула меня… Я просила его объясниться, уверяла, что прощу его, даже если он совершил какой-то опрометчивый поступок, и помогу ему загладить вину… Внезапно он выбежал… и с тех пор не возвращался…

Девушка закрыла лицо руками и заплакала.

Бобби, внимательно слушавший ее, спросил:

— Не замечали ли вы у сэра Ателя каких-либо признаков душевного расстройства?

— Никогда! Конечно, он часто бывал занят и погружен в себя. Я знаю, что он посвятил всю свою жизнь, все свои дарования работе над неким изобретением… Иногда он пробовал объяснить мне его суть… но при всем желании я не могла его понять… и мое невежество в научных вопросах не позволяло мне следить за его рассуждениями…

— К какой области относился его труд?

— Однажды он сказал мне, что если его усилия принесут плоды, дирижабли и аэропланы покажутся детскими игрушками, и из Лондона в Нью-Йорк можно будет добраться за два часа.

Мистер Бобби вскочил и, подчиняясь непреодолимой силе, станцевал джигу, напевая при этом старинную негритянскую песенку: «Эй, пастушки, выходите вечерком…»

— Сэр! Вы, кажется, сами сошли с ума! — с некоторым волнением воскликнула мисс Мэри.

Мистер Бобби опустился в кресло.

— Простите, мисс… Я не повредился в уме и не имел намерения вас оскорбить… Но то, что вы сказали! Если бы вы только знали!.. тысячи километров за два часа… а от Лондона до Парижа… 350 километров… сущая ерунда! Минут десять, не больше! И вот Коксворд… да, конечно!.. Связь существует… существует!

— Я ничего не понимаю…

— Я тоже! — ответил Бобби. — Но интуиция сработала! Чутье не подвело!

Он вдруг остановился и вновь заговорил корректным тоном:

— Мисс Мэри Редмор, я должен увидеться с сэром Ате-лем. Даю вам слово британского гражданина и истинного лондонского кокни, что мною движут в этом деле самые честные намерения. Добавлю также, что меня тронуло ваше горе — я женат, мисс, и знаю силу женской привязанности к избраннику — и я готов помочь вам исправить случившееся 2 апреля, если только это возможно… Помогите мне увидеться с сэром Ателем… и он вновь будет у ваших ног…

— Ах! Неужели вы способны совершить такое чудо?

— При взгляде на вас, мисс, оно не кажется мне неосуществимым. Я уверен, что сэр Атель глубоко страдал, отказавшись от счастья быть вашим супругом. В его жизни произошла какая-то катастрофа… я чувствую, ощущаю это, но не могу объяснить, что именно… надеюсь только, что мне удастся облегчить ее последствия…

— Какое счастье приносят мне ваши слова! Я потеряла, увы, всякую надежду… и, сама не знаю почему, доверяю вам…

— Тогда ответьте на мой вопрос. Можете ли вы устроить мне встречу с сэром Ателем?

— Не знаю, что вам и ответить. Я позабыла о гордости… писала ему… но он не отвечал…

— Но ваши письма он получал?

— О, в этом я уверена. Моя камеристка лично опускала письма в его почтовый ящик.

— И может опустить еще одно?

— Конечно!

Мистер Бобби потер лоб.

— Пишите, мисс, пишите скорее. Напишите сэру Ате-лю, что вы просите его встретиться с джентльменом, который придет к нему сегодня в пять часов вечера…

Он остановился и затем решительно махнул рукой.

— Терять нечего! Кто не рискует, проигрывает!

И снова начал диктовать:

— …с целью побеседовать о человеке, чья фотография прилагается…

Бобби достал из кармана фотографию, и мисс Мэри послушно вложила ее в конверт.

Это была фотография Коксворда…

Ровно без четверти пять кто-то позвонил в дверь сэра Ателя Рэндома.

Дверь резко повернулась на петлях.

В дубовом проеме показался молодой, очень бледный и довольно высокий человек — тип современного англичанина с безукоризненным пробором в черных волосах и усами, спускавшимися по уголкам рта в кельтской манере.

Увидев перед собой незнакомца, сэр Атель Рэндом, чуть запинаясь, проговорил:

— Я получил письмо от мисс Мэри Редмор… Прошу вас, сэр, входите…

Посетитель, не медля, последовал за ним.

Сэр Атель провел его в небольшой двор, где стояло одноэтажное здание, похожее на мастерскую. Затем он открыл незаметную дверь в левом крыле строения и вежливым жестом пригласил гостя войти.

За дверью находился своего рода кабинет — очень светлый и чистый, с длинным столом посередине. Стол был уставлен физическими и химическими приборами и приспособлениями от градуированного барометра до двугорлых реторт. Рядом лежали многочисленные бумаги и чертежи.