Господин Чириков, правда, сомневался, подействует ли птичье молоко на чучело, у которого внутри — солома и опилки. Но самое главное: он не знал, где можно достать птичье молоко.

«Обращусь-ка я к летучей мыши, — подумал Господин Чириков. — Ведь ещё совсем недавно она была сорокой. Хоть что-нибудь присоветует.»

Летучая мышь в это время кормила своих детенышей. Выслушав воробья, она очень удивилась:

— Я-то тут при чем?! Не каждого, у кого есть крылья — можно считать птицей. Вряд ли мое молоко поможет чучелам! Я — мышь!

— Что же делать? — расстроился воробей.

— Не знаю, — покачала головой бывшая сорока. — Попробуй обратиться к козодою. Он живет в Серебряном Бору.

Господин Чириков слышал про козодоя. Тот жил на опушке соснового бора.

Прилетев на место, воробей услышал долгий стон и плач.

— Эй, козодой! — громко позвал его Господин Чириков.

Плач и стон прекратились. Из-за кустов, переваливаясь с боку на бок, появилась коротконогая птица с большой головой и короткой шеей. Ее оперенье было в буро-ржавых крапинках.

— А-а, это ты, Чириков… — недовольно сказал козодой. — Чего тебе?

Выслушав воробья, он удивился ещё больше:

— Нет предела человеческой глупости! Когда-то кому-то что-то привиделось — и с тех пор нас все зовут козодоями! Какая чушь!

— Значит, вы не доите коз?

— Ни коз, ни коров! — отрезал козодой. — Делать нам больше нечего! А если бы даже и доили?.. При чем тут птичье молоко? Или ты думаешь, что потом кто-то доит меня самого?! — расхохотался он. — Ты глупец, Чириков, если веришь своим волшебникам! Нет птичьего молока на свете! И никогда не было!

— Волшебники не врут, — ответил Господин Чириков.

— Значит, выдумывают.

— Ничего они не выдумывают!

— Тогда сочиняют, как твой сказочник! — буркнул козодой. — И не спорь со мной! Всё! Надоел!

Он скрылся в кустах.

А Господин Чириков вернулся во двор и сел на мой подоконник.

— Чего печалишься? — спросил я его.

Воробей поделился.

— Вопрос не простой, — согласился я. И тут мне в голову пришла одна неожиданная мысль: — Если люди едят конфеты и любят торт под названием «Птичье молоко»… значит…

— Нужно слетать на кондитерскую фабрику! — обрадовался Господин Чириков.

Ах, сладостная страна — кондитерская фабрика! Хорошо тем, кто живет рядом. Все дворы напоены пряным бисквитным запахом. А ветра, эти ванильные ветра! — кружат голову.

Будь я мэром — переназвал бы улицы, прилегающие к фабрике в Леденцовую, Зефирную, Мармеладовую! Как звучит: проезд Шоколадный! Карамельный переулок!..

Господин Чириков появился на кондитерской фабрике впервые. Он никогда здесь раньше не бывал.

С изумленьем облетал он цех за цехом.

Кругом стояли большие кадки, полные шоколада, а на окнах — шоколадного цвета горшки. В них росли лимонные и кофейные деревья. Под ними свисали виноградные гроздья. Сам воздух фабрики был настолько благоухающим и целебным, что урожай с деревьев и кустов снимали почти каждую неделю.

Работницы кондитерской фабрики ходили в сказочных сарафанах, а на их головах сверкали золотые короны.

Цех, где изготовлялись торты под названием «Птичье молоко», был секретным. Туда посторонних не пускали без специального пропуска. Но не таков был воробей Чириков, чтобы отступать.

Воробьям многое доступно из того, что недоступно людям. Через трубу, из которой исходил завораживающий серебристый свет, Чириков проник в шахту цеховой вентиляции.

Внутри вентиляционной шахты дули сладкие ветры и было гнездо с шатром. Спокойная и величавая, сидела в гнезде необыкновенной красоты птица. Другой такой Чириков никогда раньше не видел. Ее перья переливались всеми цветами радуги. С каждым их взмахом — откуда-то из воздуха, из ничего — появлялись золотые птичьи яйца. Они падали в гнездо — одно за другим, как спелые яблоки в волшебном саду.

Сердце Чирикова учащенно забилось.

— Здравствуй, господин Чириков!.. — кивнула ему Птица своей изумрудной головой.

— Ты меня знаешь?! — удивился он, подлетев поближе.

— Как не знать! — рассмеялась она сладкозвучно. — Я даже знаю, зачем ты здесь. Держи, что искал! — И Птица, нарочно для него взмахнула крыльями и протянула ему золотое яйцо.

— Спасибо тебе, госпожа Птица! — с благодарностью воскликнул смутившийся воробей.

— Меня зовут Сладкая Дрёма, — ответила она.

— Ты здесь живешь? — удивился господин Чириков.

— Я всегда здесь жила. Давным-давно на этом месте, где стоит фабрика, текла Молочная река с Кисельными берегами. В ней-то я и родилась. В моих яйцах — молоко. Никто не видит, когда я добавляю его в тесто. Никто. Из людей, конечно. Птицы-то все знают.

— О тебе внизу никто не знает?! — воскликнул господин Чириков.

— Кто в меня верит, тот знает! — ответила Сладкая Дрёма. — Для остальных же, я — птица, которой нет на свете, а птичье молоко — лишь несбыточная мечта. Лети, господин Чириков! Пусть исполнится и твоя мечта!.. Рада была познакомиться.

Она взмахнула крыльями, и новые золотые яйца стали заполнять гнездо.

А воробей крепко обхватил драгоценный подарок лапами и полетел домой…

Ночью на рабочем столе чучельника господин Чириков проклевал золотую скорлупу, из клюва стал обрызгивать птичьим молоком все чучела в кабинете: и ястреба, и сокола, и птицу-секретарь. Не прошло и мгновенья, как они вновь превратились в живых птиц и, с треском распрямив крылья, стали вылетать в окно, друг за другом. Было лето.

А золотую скорлупу от яйца господин Чириков притащил мне. Я поместил её в хрустальную шкатулку. Она и сейчас на моем столе.

Однажды воскресным утром во двор въехал туристический автобус. Водитель автобуса (он же — по совместительству — экскурсовод) жил в красной пятиэтажке и часто завозил к нам туристов, если сам не успел позавтракать.

Пока он взбегал по лестнице на третий этаж, пока съедал что-нибудь, пока упаковывал в сумку кастрюльки с обедом, — двор наполнялся гулом беспечных иностранцев. Они выходили из автобуса, чтобы поразмять ноги, а заодно поглядеть на быт русского двора.

Так случилось и на этот раз.

Туристы из Германии вышли из автобуса и достали из кожаных кофров и футляров фото — и видеокамеры. Им надо было отчитаться перед домочадцами где-нибудь в Баварии или в Саксонии о том, как интересно и разнообразно провели они время, как много нового узнали, путешествуя по России.

В это самое время во дворе рядом с туристами оказалась овчарка Степанида: она прогуливалась со своей хозяйкой Бочкиной — тощей старухой с крашеными волосами.

В это же время, пролетая над мусорным баком, Господин Чириков увидел стаю дворовых голубей. Те о чем-то горячо спорили.

— Привет, сизые! О чем разговор?

— Да вот, не знаем, как поступить… — ответил ему самый старый голубь и показал в мусорном баке несколько деревянных ящиков с надписью: «Гранаты».

— Ничего себе, находочка! — испугался воробей. — Быстро разлетелись!

Господин Чириков в панике заметался по двору.

— Что случилось? — спросила его Степанида.

Об этой овчарке надо рассказать подробней.

Родилась она в деревне. О немецких корнях своей породы понятия не имела. Всю жизнь представлялась русской собакой и терпеть не могла (даже предпочитала уклоняться от встречи), когда к ней подходил знакомиться какой-нибудь Чарли, Джерри, Лорд или Денди.

«Зачем называться тарабарским именем, если живешь в России? недоумевала она. — Представить невозможно, чтобы где-нибудь в Европе гавкали Иван да Марья, Князь или Жучка! К чему заискивать перед Западом?.. Шарик, Бобик, — куда как красиво!..»

Питалась она тоже вполне патриотично: сухие горошины «педи-гри» не признавала, зато с аппетитом ела блины со сметаной и отварную картошку, заправленную подсолнечным маслом. А вот американские окорочка не брала в рот принципиально!