— Прости, — виновато пробормотал он. — Но в этом нет моей вины.

— Это вина моя! — воскликнул Ленард. — Чтобы столько лет мой сын проходил бродягой, а его мать прожила цыганкой!.. Нет мне прощенья!

— Бедная невеста! — сказал Снегирь, приводя в чувство Марию.

— Почему?! — удивился Ленард.

— Потому что их свадьбе уже не быть, — грустно признался Снегирь.

— Она состоится, — улыбнулся Ленард сквозь слезы.

— Это невозможно, — чуть слышно произнесла Мария.

— Как невозможно? Очень даже возможно! — уверил он её.

— Свадьба между братом и сестрой? — усмехнулась Анна.

Бургомистр ничего не успел им ответить: пиротехники чиркнули спичками, сухой порох вспыхнул, и разноцветные огни фейерверка взлетели ввысь под марш духового оркестра, осветив всех горожан, весь город, опалив облака и разлетевшись во все стороны на миллионы искр.

Горожане, как зачарованные, любовались удивительным зрелищем. Но в это мгновенье из огня и дыма появился Вольнор. На глазах изумленной публики он стал расти, расти и расти, — пока не превратился в великана с горящими очами. Вместо волос на его голове шевелились змеи и гадюки. Площадь ахнула и замолкла от ужаса.

Его появление было внезапным. Маг и Чародей больше не прятался за маской благопристойности: приближалось его время — Время Зверя и Время Тьмы.

Вольнор нагнулся к толпе, сбившейся от страха в кучу, и длинными костлявыми руками выхватил у Снегиря бездыханную Марию, словно приглянувшуюся игрушку. Затем высмотрел у себя под ногами скрипача и произнес:

— Если захочешь её увидеть — милости прошу сегодня до полуночи на заброшенное кладбище.

Он захохотал громовым смехом и поднял руки, почти касаясь облаков. С неба ударила молния, и у его ног вспыхнул яркий огонь. Белый и Черный неожиданно для всех превратились в огромных волков.

— У-уу! — завыл Белый, будто тысячи ветров дунули в одну трубу.

— Угу-уу! — подхватил Черный, словно тысячи вьюг взвыли следом.

И вместе с князем и похищенной Марией пропали с площади…

Еще с минуту после их исчезновения горожане были словно пригвождены к мостовой. Никто не мог пошевелить и пальцем. Но вот они очнулись и стали в панике разбегаться.

Долгое время стоял в воздухе запах гари и серы. Лишь четверо не покинули площадь.

Снегирь обнял Антона:

— Я с тобою, друг!

— Нет! Я не пущу! — встала между ними Анна. — Столько лет искать сына, чтобы вновь потерять его! Только теперь уже насовсем…

— Что говорит эта женщина?! — спросил Антон.

— Лишь то, что ты — её сын, а она — твоя мать! — ответил Снегирь.

— Правда, Никко! — устало улыбнулась Анна. — Я искала тебя всю жизнь.

— Мама?!.. — удивленно и чуть недоверчиво спросил Антон. — Неужели это… правда?..

«Сынок, это я, вспомни!..» — умоляли её глаза.

— Но почему «Никко»?! — спросил он. — Я не Никко! Я — Антон!

— Ты — Никколо, мой мальчик!.. Взгляни на медальон…

«На шестках сидят в ночи удалые скрипачи…» — донесся из Детства тот же голос, который он слышал сейчас.

Ее голос и это имя напомнили ему то, что почти забылось: материнский дом, скрип колыбели и песня сверчка…

— Мама! — воскликнул Антон. — Это ты! — И обнял её, как маленькую, в то же время словно пытаясь найти у неё защиты. Ему вдруг захотелось вновь стать ребенком, заснуть, забыться, чтобы открыть глаза — и все плохое сгинуло бы насовсем.

Но стоны бургомистра возвратили к реальности. Ленард казался обезумевшим от горя.

— Что же делать?.. Как быть?.. — бормотал он невидящими глазами. Дочь моя! Сын мой! Дети мои!..

— Я спасу её, — успокаивал его Антон. — Я готов на все, чтобы спасти мою невесту!

Снегирь взглянул на Анну, затем на бургомистра и произнес:

— Мужайся, брат! Она никогда не будет твоей женой… Господин бургомистр — твой отец.

— Что?! — вскричал потрясенный скрипач, обернувшись к матери. — Это правда?!

Анна печально кивнула в ответ.

Антон схватился за голову.

— Ах, нет-нет! — замахал руками Ленард. — Все совсем не так!.. Ее мать Луиза — моя покойная жена, — стал объяснять он, — перед смертью оставила записку… Где же она?.. — бургомистр стал рыться в карманах, как вдруг неведомая сила закружила его над землей и унесла в сторону Замка.

И тут же стал подниматься разбуженный ветер и начали гаснуть звезды: одна за другой.

— Надо спешить, я должен спасти Марию… — сказал Антон матери и горько добавил. — Даже если она и не будет моей женой.

— Нам и впрямь пора идти, — сказал Анне Снегирь. — Ваш сын никогда не был трусом.

— Ступайте, — ответила Анна. — И хоть сердце говорит: «нет» — губы шепчут: «да». Да благославит вас Небо!.. Я буду молиться за обоих!

Приближалась полночь тридцатого апреля — ночи, которую в народе прозвали Вальпургиевой.

Святая Вальпургия, как ни странно, не имела ни малейшего отношения ко всей этой чертовщине. Но это и не было простым совпадением: назло Святой Церкви, в день возведения Вальпургии в святые, бесы стали отмечать Праздник Злых Сил.

Часы на башне Замка пробили одиннадцать раз. Оставался один лишь час до наступления страшных событий, которые из года в год, в последний день апреля, свершались на древнем кладбище за Замком. Именно сюда, на кладбищенскую гору, слетались из многих мест Земли бесовские силы.

А на кладбище уже начиналось что-то особенное. Несмотря на тихую ясную погоду вокруг Замка, за провалившейся в землю оградой кладбища, стал подниматься свистящий ветер, трехсотлетние дубы раскачивались так, словно тысячи невидимых губ дули в неистовой силе. Тяжелые глухие стоны доносились из-под земли, а накренившиеся в разные стороны обветренные могильные плиты заходили ходуном. Даже стая кладбищенских ворон, раскаркавшись в темноте, летела прочь от ужасного места.

По занесенным пожухлыми листьями дорожкам кладбища носились огненные столбы, колеса, светящиеся клубки сена.

Это слетались на свой праздник злые духи.

Из заросших крапивой и чертополохом могил, сквозь треснувшие стены склепов, высовывались чьи-то истлевшие руки и скрюченными костяшками пальцем манили к себе.

Трещали ветки осин, на которых раскачивались и хохотали беззубыми ртами полулюди, полускелеты — те, кто когда-то стал висельником.

Прямо из воздуха, а точнее — из ничего появились инкубы и суккубы бесы в виде мужчин и женщин. Они галантно кланялись друг дружке, предвкушая бурную сатанинскую ночь.

Уродливые чудища с огнедышащими змеиными головами садились на землю, опалив жарким огнем мокрые ветки непроходимых колючих кустов. Невесть откуда выползали огромные скорпионы, грозя ядовитыми жалами, выпрыгивали жабы с бородавчатыми ожерельями вокруг жирных шей, выбегали мохнатые крысы, величиной с гиену. Все они возбужденно дышали, глядя на огонь и жадно вдыхая клубы серного дыма.

Небольшое пространство забытого кладбища заполняли оборотни и фавны, феи и сатиры, кикиморы и эльфы, гномы, призраки, привидения, упыри и вампиры, лешие и колдуны, ведьмы и домовые.

Вся нечисть, живущая среди людей, или прикидывающаяся людьми, хоронившаяся до поры-до времени в чуланах и сундуках, на чердаках и тайных тропах, в могилах и во снах, словно ждала этого часа.

Весь год бесы готовились к дьявольскому балу. Варилась особая мазь из крови поручейника — невзрачной болотной пташки, из крови касатки и летучей мыши, из сока дикого винограда и волчьих ягод.

Досуха растерев свои уродливые тела, чтобы они разогрелись и покраснели, нечистые натирались волшебной мазью и тут же — верхом на палке или метле, на вилах или быке, на козле или псе, с визгом и хохотом вылетали сквозь печную трубу в небо, чтобы всего на несколько часов, до первых петухов, заявить о себе и поклониться Дьяволу. Возбужденные и разгоряченные мазью, полетом и предстоящей полуночной встречей, бесы, задрав головы, с нетерпеньем смотрели на ржавые стрелки башенных часов Замка: те должны были вот-вот сойтись на двенадцати.