Так они встретились: Певец и Скрипач — и пошли вдвоем по дорогам, деля кусок хлеба и медный грош, щедро отдавая людям свое богатство — музыку. Они пели колыбельные песни детям, хвалу отважным, серенады влюбленным. Старым людям — песни их молодости, больным и несчастным — мелодии, приносящие силу и надежду. Так и жили.

Они не дрожали перед сильными мира сего. За это одни их любили, другие боялись: однажды их даже пытались убить, но друзей защищала волшебная мелодия скрипки и бескорыстия.

Пока Снегирю снилось небо, скрипач видел во сне свое детство… Антон не помнил себя малышом, не ведал: кто — мать, кто — отец, не знал их имен… Лишь помнил чей-то женский голос над колыбелью и песню…

Вот и все, что осталось от раннего детства, если не считать медальона на серебряной цепочке. На нем была выбита одна-единственная буква «N» в виде двух ноток. Но что означала эта буква — Антон не знал. Иногда ему даже казалось, что медальон ему повесили на шею в Приюте, как ребенку без имени. Мальчик-Никто!..

Зато Антон хорошо помнил свое приютское детство! Странное было заведение! Помнил высохших от злости дам, путавших указку с тростью и называвших себя учительницами; злобных ключников со связкой тяжелых ключей от карцера и подвала, мнивших себя воспитателями; толстых неповоротливых воровок с полными кошелками мяса и овощей, считающихся поварами; лысого картежника, проигравшего почти все казенное имущество — от колченогих парт до штопаных простыней, а звался он не иначе как Инспектор Приюта!.. И все они, не имея никогда своих детей, дружно взялись за воспитание, поучение, наказание детей чужих, будучи абсолютно уверены, что главное в педагогике это страх и боль. И совершенно не подозревали, что рядом живут Любовь, Доброта и Достоинство. Много раз стучались те в приют — то летним дождем, то пением соловья, то солнечным зайчиком. Но его двери были наглухо закрыты перед ними, а если и открывались, то только затем, чтобы обречь новых несчастных мальчишек и девчонок на живое погребение.

И все же дети убегали. Кто постарше — навсегда, а ребятня — всего на денек-другой. Они сделали подкоп в задней стене, выходящей к оврагу, и целыми днями носились, веселые и беззаботные, воруя еду у лавочников или до отвала наедаясь ягодами в лесном малиннике. Но все это было летом, а зимой — куда убежишь?.. Терпи, учись, живи впроголодь, и жди теплых дней, сирота!..

Однажды в весенний день Антон повстречался на лугу с цыганским табором. Его накормили жареной зайчатиной и дали выпить молодое яблочное вино. Хмель ударил в голову двенадцатилетнему мальчугану, а чубук с крепким табаком завершил дело: сознание затуманилось, и когда он очнулся, то уже трясся в цыганской кибитке.

«Меня украли! — подумал Антон. — Меня увозят… Куда?.. — И тут же счастливо улыбнулся: — Как это здорово!..»

А кони мчались все быстрей, мимо проносились леса и деревни. Вперед, скрипучая кибитка! К солнцу, к луне, к звездам! Куда-угодно! Лишь бы не повернуть назад…

Так он остался в таборе. Его полюбили за смелость и прямоту, за веселый нрав, а девушки-цыганки даже стали заглядываться на рослого подростка.

Однажды он услышал, как у костра играла скрипка в руках старого вождя. Под её плач Антон не заметил своих слез, что смешались с ночной прохладой. И впервые он ощутил острое желание играть на ней.

— Вставай, научу, — сказал старый музыкант.

И с этой ночи Антон уже не расставался со смычком. Он выучился играть так легко и быстро, что даже старый вождь был искренне изумлен. С каждым днем талант скрипача набирал силу, как молодая трава на разогретом от солнца пригорке. И когда мелодия, вырвавшись из-под смычка как подземный ключ, всколыхнула душу цыгану, он, нахмурив морщинистый лоб, сказал:

— Возьми себе скрипку, парень! Сегодня я увидел в твоих глазах не отблеск костра, а неистовый огонь музыки, наполняющий душу. Быть тебе музыкантом! А что принесет это — печаль или радость — неведомо никому… Она — твоя, сынок, и в трудную минуту поможет тебе…

Антон играл на праздниках и в минуты покоя, на свадьбах и поминках, принося в табор кучу денег и золотых вещей. Звонкая и веселая слава об игре Антона разнеслась по дорогам. Всюду, куда бы ни приехали цыгане, тут же интересовались, а не в их ли таборе тот самый Антон-музыкант, и благодаря ему ни один мэр или бургомистр не трогал кочевых людей.

Когда же старый вождь умер, новый вайда оказался злым и алчным. Смолкли песни у костров, утих смех. И скрипка стала играть так редко, словно соловей в холодные дни, а если играла, то грустные мелодии, от которых разрывалось на части сердце и хотелось плакать, упав в густую траву.

И Антон сбежал. Пять лет он бродил по дорогам один, и вот — в прошлом году встретился со Снегирем.

Зима была для них трудной. Неурожайный холодный год изменил людей. Теперь они не были такими уж добрыми и щедрыми как раньше. Бывало, и собак спустят, и камень в спину бросят. Но Антон лишь посмеивался над этим, а Снегирь тем более: когда он был птицей — тоже от камней уворачивался.

Придя в Мэргород, оба музыканта так устали, что крепкий сон сморил их мгновенно, и они не услышали чьих-то скрипучих шагов на снегу.

Рядом со спящими молодыми людьми появилась старая цыганка. На ней была длинная цветастая шаль, укрывавшая всю её тщедушную фигуру с головы до пят. А подмышкой она держала черного петуха.

— Ко-ко-ко!.. — с любопытством выглядывал тот из-под шали.

Завидев спящих, цыганка прямиком направилась к ним, с тревогой глянула на торчащие худые колени из-под рваных плащей, на шляпы, занесенные снегом, на их бледные в сумраке лица… Притронулась рукой к Снегирю.

Тот вздрогнул во сне, камнем упал с небес на землю и раскрыл глаза.

— Это ты Антон-музыкант? — спросила цыганка.

— Нет, — ответил Снегирь и указал на Антона. — Это он. Только не будите. Пусть поспит. Ему и так хватило переживаний. В трактире, где мы вчера ночевали, у него украли скрипку.

— Скрипка у меня, — сказала цыганка. — Ее стянул наш цыганенок. Хороший улов, подумали мы, но многие в таборе узнали её и сказали, что хозяин скрипки — Антон… Мужчины уехали на рынок, а мне поручили вернуть.

Она достала из-под огромной шали скрипку со смычком.

Снегирь взял её, осторожно положил инструмент обратно в пустой футляр и поклонился цыганке.

— Спасибо. И простите нас, что заставили… в такую ночь…

— Это вы нас простите, — перебила она его и торопливо добавила: Бегите отсюда! Плохой город!..

— Ко-ко-ко! — что-то важное промолвил петух из-под шали.

— Он говорит, — сказала цыганка, — что к утру будет крепкий мороз. Замерзнете оба…

Снегирь взглянул на Антона. Тот так тихо спал, что даже на миг показалось, будто он и не дышит. Снегирь испуганно тряхнул его за плечи и обернулся к цыганке, словно прося о помощи. Но её уже не было. Ни её, ни петуха… Только их следы, ведущие в ночь, быстро заметала метель…

— Проснись же, проснись! — затормошил Снегирь Антона.

— Ну, чего тебе?.. — недовольно сквозь сон пробурчал тот.

— Вставай!

— Зачем?..

— Надо бежать!

— Куда?..

— Еще не знаю…

— Отстань, — махнул рукой скрипач.

— Твоя скрипка нашлась! — прокричал ему на ухо Снегирь последний аргумент.

Антон сразу же раскрыл глаза:

— Ты сказал: скрипка?..

— Да. Она нашлась.

— Где?! — Антон вскочил на ноги.

— В футляре, где же ей ещё быть при таком морозе?.. — ответил Снегирь, вставая со ступенек и отряхиваясь от снега.