Авестийские тексты были распределены по носкам (книгам, частям) — в зависимости от содержания. Количество нáсков соответствовало количеству слов главной зороастрийской молитвы (точнее, молитвенной формулы) «Ахýна Вáйрья» (среднеперс. «Ахунвáр») — священному числу 21. Автор «Денкарта» подразделяет все наски на три группы: 1) «Гасани́к» — тексты для жреческого сословия: рассуждения о «праведности», морально-нравственные наставления и регламентация ритуалов; 2) «Хатáк-мансари́к» — тексты для «мудрецов» и 3) «Дати́к» — тексты для мирян: законы и предписания, регулирующие мирскую жизнь. Общий объём «Авесты» Вех-Шапура составил 348 глав, около 350000 слов.
Практически заново были переписаны судебно-правовые разделы священной книги, и уже на их основе стали затем составляться кодексы для гражданского судопроизводства — «Судебники».
Расцвет юридической мысли и правовой деятельности при Вех-Шапуре был реакцией на массовые восстания крестьян и городской бедноты против феодальной знати, аристократов и богачей, потрясшие страну в царствование Кавада — предшественника Хосрова I. По имени вдохновителя и вождя повстанцев Маздáка, это движение традиционно называют «маздакитским».
Маздак был мобедом при Каваде. По-видимому, он имел большое влияние на царя. Постепенно он, как некогда Картир, узурпировал религиозную власть и провозгласил новый «единственно истинный» толк зороастризма. «В том, как излагают „учение Маздака“ поздние источники, трудно различить политические лозунги и новые „религиозные установления" <...> Маздак ссылался прежде всего на авторитет „Авесты": „Меня послали, чтобы обновить веру Зардушта, народ забыл смысл "Зенд-Авесты", не так исполняют повеления бога, как проповедовал Зардушт <...> Людям Зардушт так приказывает, как в "Зенд-Авесте", люди же не умеют этого истолковывать" — в этих словах Маздака опять звучат те же мотивы, что и в словах Картира и Атурпата».[114]
Истоком учения Маздака (прилож. 7) обычно считают теологию и этику манихейства, но, в отличие от Мани, Маздак не отвергал зороастрийскую идею об активном участии человека в борьбе Добра и Зла. Главными же причинами, порождающими зло [63] в земном мире, он считал причины социальные — общественное и имущественное неравенство; а первопричиной, главным «носителем Зла» — собственность как таковую (в том числе «собственность» на женщин, то есть моногамный брак), ибо «обладание собственностью порождает зависть и вражду». Согласно многим поздним источникам, он причислял к «носителям Зла» также и государственную власть.
В учении Маздака провозглашалось, что Зло может быть изгнано из мира только через революционное социальное переустройство общества. Пользуясь своим влиянием на царя, Маздак стал предпринимать и конкретные шаги для такого переустройства. В начале царствования Кавада (488—496 гг.) страна переживала глубокий экономический кризис, усугублявшийся, к тому же, частыми неурожаями. Маздак (или Кавад по его совету) приказал раздать неимущему населению государственные зерновые запасы — мера необходимая, но, по-видимому (как это потом много раз бывало в истории), искренние попытки правительства облегчить положение лишь усилили недовольство и вызвали раздоры при дележе. Царский же двор снова увяз в борьбе соперничающих политических группировок, и у Кавада была очень сильная оппозиция. Ситуация накалилась почти до социального взрыва, — и в такой обстановке Маздак объявил об обобществлении собственности: «всем поровну!» (непонятно, каким образом он стал популяризировать этот клич в низах. Вероятнее всего, Кавад недальновидно поощрял Маздака, рассчитывая, что бунт будет управляемым и погромы легко удастся локализовать и направить их на столичных аристократов — политических противников царя). Призыв был подхвачен, начались грабежи, убийства, разорения имений, — и почти сразу же события вышли из-под контроля. Восстание охватило всю страну, крестьяне вооружались, создавались армии; в сущности, это была гражданская война. Маздака казнили, и по империи началось избиение маздакитов, которое Хосров I вынужден был остановить, «дабы крестьяне не были истреблены поголовно». Видимо, тогда же стали пересматривать и менять всю систему судопроизводства.
«Кодифицированного права в сасанидском Иране не было <...> Престиж „Авесты“ в судопроизводстве имел исторические корни; древнее право составляло часть религиозной этики (социальная этика также получала религиозное освящение); у иранцев же <...> связь права с религией была особенно тесной и продолжала сохраняться в условиях развитой государственной жизни и широкой сети светских учреждений».[115] Судопроизводство, вынесение решений и приговоров основывалось не на формальном законодательстве, а на соображениях «справедливости». «Судебники» содержали образцы таких «справедливых приговоров», вынесенных «мудрецами» и «авторитетами» — толкователями «Авесты». (Например, один из разделов такого «Судебника» назывался; «Глава о следующем: некоторые судебные решения авторитетов, записанные в точности теми, кто [эти решения] от них услышал».)
По преданию, Вех-Шапур составил среднеперсидский комментированный перевод «Авесты» — так называемую «Зенд-Авесту».
Не вошли в канон «Авесты» и практически никак не отразились в зороастрийской литературе: цикл сако-массагетских преданий — героический эпос скифов (к которому обращались античные авторы, в том числе Геродот (I.205-214 и др.)) и сако-согдийский цикл о Рустáме (впоследствии один из главных персонажей [64] «Шахнаме»). По мнению одних исследователей, западноиранское жречество не было знакомо с этими сказаниями; по мнению других, — образы героев этих сказаний не соответствовали зороастрийским морально-этическим идеала, прежде всего из-за их «язычества».
В дальнейшем религиозный канон, установленный Вех-Шапуром, постепенно превращается в застывшую религиозную догму со строго регламентированными правилами отправления культа и с незыблемыми предписаниями, регулирующими повседневную жизнь мирян, — хотя в царствования Хосрова II (591—628 гг.) была осуществлена довольно значительная реформа канона, в результате которой первостепенное значение на некоторое время приобрёл культ Анахид.
После завоевания Ирана арабами (VII в.) зороастрийское духовенство возлагает на себя миссию хранителей веры и обычаев. Жрецы были искренне убеждены, что, как некогда (в легендарной истории) «праведная религия» помогла их предкам выстоять в тысячелетнее царство Зла, сбросить иго и снова выйти к Свету; как благодаря ей Иран пережил ненавистного Искандара и восстал из руин, — так и на этот раз: под гнётом иноземцев вера сплотит их, а их духовный труд не даст родной культуре смешаться с дэвовской ересью завоевателей; и они должны трудиться без устали, покуда Зло не падёт. — И начинается небывалый расцвет зороастрийской богословской мысли. В главном теологическом центре страны — Фáрсе (Персиде) с конца VIII и в IX вв. появляется множество новых религиозных сочинений («пехлевийских» — см. далее, с. 69-73) и переводов зороастрийской литературы на арабский язык, в результате чего иранская культура быстро проникла в арабскую (так называемое «зороастрийское завоевание ислама»). В ответ началось насильственное обращение иранцев в ислам. Приверженцев зороастризма стали преследовать, и самые стойкие в своих религиозных убеждениях были вынуждены покинуть страну. Большинство эмигрантов переселилось в западную Индию, где из них постепенно сложился новый этнос — современные пáрсы. Парсы исповедуют зороастризм (естественно, уже в очень изменённом виде) и в настоящее время.
Отсюда одно из названий зороастризма — парсизм. Численность парсов на 1990 г. составляла ок. 140000 человек. Зороастризм исповедуют также гéбры (букв.: «неверные») в Иране; их на тот же год было ок. 25000 человек (по оценке парсов).