Манипулятор протянул к гиперреле свое щупальце с плоским диском квантового блока. Тот прилип к поверхности урианской машины. Гносторы энергетики надеялись использовать информационные тропизмы этого материала, только одни способные контролировать работу машины, для ее разрушения.
По лаборатории внезапно пронесся пронзительный стон - ни дать ни взять тот огромный гонг под волосяным смычком одного из китари на знаменитом концерте, который дал здесь, на Аресе, Брендон несколько месяцев назад.
- Второй этап завершен. Сигнал из гиперрации
И остальные гиперрации сигналят точно так же. Интересно, что думают на этот счет должарианцы?
Манипулятор убрал руку. Снова вспышка излучателя - но на этот раз в ней змеились темные вены. В иллюминаторе вспышки не было. Отдельные части гиперреле светились колеблющимся пламенем, словно болотные огни, которые довелось однажды видеть Омилову, - другие части погасли, утратив характерное красное свечение урианской техники.
В испытательном центре крикнули "ура", Омилов же чувствовал странную пустоту. Теперь они удостоверились как в возможности уничтожения станции, так и в том, что на нее можно высадить десант. Захочет ли Флот рисковать своими людьми в такой операции? Омилову показалось, что голубые глаза Панарха с экрана смотрят прямо на него - может быть, Брендону известно, где расположен передающий имиджер, и он таким образом посылает свое сообщение? Но кому?
Элоатри и Хуманополис вышли, техники занялись анализом информации, и Омилов на мгновение остался один.
Потом к нему подошёл Осри и молча стал рядом, глядя в иллюминатор. Омилов бросил на сына быстрый, испытующий взгляд - взгляд отца на своего взрослого сына, когда тот не видит, - и решил, что Осри выглядит неплохо. Вид у него отдохнувший и более спокойный, чем когда-либо на памяти отца.
- Ты ничего не хочешь добавить к моему рапорту? - с легким смущением спросил наконец Осри.
- Нет, сын, не хочу. Спасибо. Я сам представлю свой вариант на генеральном стратегическом совещании.
Осри молча поклонился, удивив отца нехарактерным для себя дулуским жестом, и вышел.
"Все дело в его отношениях с наследницей Кендрианов, - подумал Себастьян. - В то время как все мы словно постарели на десять лет после недавних переживаний, мой сын выглядит так, словно те же десять лет с себя сбросил". Эта мысль слегка развеселила Омилова, но только слегка. Он надеялся, что Осри не унаследовал его злосчастной склонности к моногамии. В короткий, но стремительной карьере Фиэрин не видно ничего такого, что отличало бы ее от прочих Дулу. Омилов подозревал, что сын его имеет очень мало опыта в сердечных делах - лучше бы он перенял у матери ее аппетит к перемене любовников, чем на всю жизнь влюбился не в того человека.
Омилов невидящим взором уставился на свой пульт, показывающий теперь испытательный полигон, где фигуры в скафандрах воздвигали лабораторный модуль вокруг поврежденного гиперреле. Эксперимент будет продолжаться в рабочей обстановке все в том же безопасном удалении от Ареса, но сам гностор почти не будет принимать в нем участия. Его работа, если не считать нескольких мелких задач, в основном завершена. Решение больше не зависит от него - и он знал, что проиграет.
"Нас, желающих сохранить станцию, только двое, - подумал он. - Я и Панарх. А он хочет спасти станцию только потому, что там находится его рифтерская любовница".
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
12
МБВА КАЛИ", СБОРНЫЙ ПУНКТ
У ПОЖИРАТЕЛЯ СОЛНЦ
...Корабль стонал и трещал, медленно разрушаемый беспощадной хваткой черной дыры. На Мандроса Нукиэля накатила тошнота - это отказали гравиторы. Растущие приливные силы выбросили его из командного кресла и несли головой вперед к черной дыре. Голову и ноги тянуло прочь от солнечного сплетения черная дыра распинала его в паутине искривленного пространства-времени.
Такому же противоестественному искривлению подвергалось его нутро, и его выворачивало наизнанку. Напор на диафрагму усиливался, не давая дышать. Перед глазами стоял красный туман, кожу головы покалывало.
На главном экране сращенный диск вокруг аномалии переливался цветами, у которых не было названия; клубки возмущенной материи вились вокруг, словно волосы на голове ведьмы. Ведьма разинула черную пасть, и корабль втянуло в нее...
Мандрос Нукиэль проснулся скованный параличом, тяжело дыша. Прошла целая вечность, прежде чем кошмар отпустил его.
- Свет, - прохрипел он, медленно садясь. Слабое ночное освещение прогнало тени и вернуло каюте привычный вид. Он спустил ноги с койки теплый ковер на полу был успокаивающе реален. Нукиэль потер руками лицо и выпрямился.
Сознание твердило ему, что название злосчастного рифтерского корабля простое совпадение с тем, что ему привиделось, но подсознание, очень окрепшее ночью, уверяло в обратном. Нукиэль не мог отделаться от видения, зазвавшего его на Дезриен, - видения, где Богиня в образе Ведьмы разрушила его небесное жилище.
Он прошлепал босиком к пульту, рассеянно накинув по дороге халат из шанта-шелка. Сиденье холодило тело сквозь тонкую ткань. В окне на экране появилась Элоатри - это был ее ответ на запрос об этих снах. Он снова с благодарностью отметил, что она говорит с ним из сада Обители - пестрые цветы и изумрудная трава служили визуальным антонимом наготе космоса, служившего ей фоном в его видении. У Богини, явившейся ему, было лицо Верховной Фанессы. Элоатри не пугала его, но и не успокаивала.
- Я уже говорила вам над Дезриеном, что Богиня не оставила нам послания для вас, но вы сами заметили, что кое-какие моменты призвавшего вас видения предвосхитили вашу теперешнюю ситуацию. - Она устало улыбнулась. - Одно несомненно: ни вы, ни я не знаем, в каком облике Она предстанет перед вами в следующий раз.
Он тряхнул головой, невнимательно слушая знакомые слова и замечания, отмечая, как тианьги, подстраиваясь под сад Элоатри, переходит на летние запахи. Предвосхитили, ничего не скажешь! Он не мог придумать лучшего воплощения Ведьмы, Богини-Разрушительницы, чем зияющая пустота черной дыры.
Верховная Фанесса закончила говорить, и на экране появилось стилизованное изображение Диграмматона. Нукиэль убрал его и вызвал собственное письмо к Элоатри, чтобы закончить его. До отправления следующего курьера осталось меньше шести часов.