— Да, действительно… Я даже как-то не задумывалась об этом.

— Мало кто задумывается, — сообщил Нио, — культовые символы, впитанные в детстве, это уже подсознание. Их превосходные качества кажутся чем-то само собой разумеющимся, пока нет достойного объекта для сравнения. Сравним этого льва с нашей химерой той же величины. Мысленно поставьте их друг против друга. Что будет?

— Химера порвет этого льва, как Тузик грелку, — уверенно сказала Элис.

— Почему вы так решили?

— Гм… Не знаю, но почему-то мне это кажется очевидным. Хотя, если подумать, то ваш вопрос довольно-таки бессмысленный.

— Нет, милле Сюркуф, смысл есть! Не случайно вы так быстро и легко дали ответ. Наша Химера это гораздо более убедительный символ силы. Первобытной, изначальной силы. В ней нет мутной примеси властного позерства и показной жестокости — верных признаков тщательно скрываемой слабости. Изначальная сила не демонстративна, но очевидна. Она просто не может не оказаться объектом культа.

— Это ваше предположение, или вы что-то знаете? — спросила Элис.

Андрэ задумчиво погладил ладонью подбородок.

— Скажем так: я слышал, что есть обычай обращаться к этой химере за помощью. Что-то связанное с первобытными ведьмовскими и тотемными практиками. Я думал, это просто игра, связанная с популярностью модернистских реконструкций первобытной магии. Но, коль скоро, дело дошло до убийств при конфликте с другой религией…

— Вы уверены, что здесь религиозный мотив? — спросила Элис.

— Мне так кажется, — уточнил экспозитор, — Видите ли, у меня не выходили из головы эти раны на трупе. А сейчас я посмотрел на этого льва, и вспомнил, что видел похожие раны на трупе человека, убитого другим хищником семейства кошачьих: леопардом. Это было в Танзании, несколько лет назад. Четыре серповидных когтя оставили параллельные борозды глубиной до самых ребер. Конечно, здесь, у нас никакого хищника не было, но возможно, было оружие, имитирующее удар его когтистой лапы. Вернее ее лапы, если мы говорим о химере.

— Ритуальное оружие? — уточнила она.

— И не только оружие. Целый ритуал, перевоплощения человека в охотящегося леопарда.

— Что-то вроде оборотней, не так ли?

— Совершенно верно. Культы кошек: ягуара в Южной Америке и леопарда в Центральной Африке, происходят от первобытных магических религий, возникших десятки тысяч лет назад. На заре истории черного континента, для многих племен леопард был тотемом. Вы представляете себе, что такое тотем?

Элис хмыкнула.

— Ну, насколько я знаю, тотем — это обожествленное животное. Или зооморфный бог.

— Типичное заблуждение, кочующее из книжки в книжку, — констатировал Андрэ, — Это для современного европейца религия строится вокруг бога — некого сверхъестественного и могущественного существа, которое обитает где-то высоко на небесах, и иногда может отозваться на какие-то молитвы и подношения. Религия первобытного человека иная: в ее центре стоит родственный дух-союзник. Тоже сверхъестественное существо, но близкое и осязаемое, приходящее на помощь в ответ на ритуал вызова. Оно вселяется в охотника-человека. Этот дух-союзник и есть тотем.

— То есть, — предположила Элис, — человеку кажется, что он превратился в леопарда, и это, говоря современным языком, поднимает его боевой дух?

— Такого мнения придерживались колониальные власти Сьерра Леоне, когда, в XIX веке, они узнали о культе леопарда. Сохранилось решение от 1892 года о запрете туземного культа, адепты которого якобы надевали на себя шкуры леопардов и перчатки с ножами-когтями, и в таком виде устраивали кровавые нападения на людей. Сообщения туземцев о том, что люди племени Муру действительно способны превращаться в леопардов, были сочтены просто местным суеверием.

— Вы хотите сказать, что это было не просто суеверие? — спросила она.

Экспозитор пожал плечами.

— Я просто принимаю факты такими, какие они есть. С 1899 по 1912 год по подозрению в причастности к «криминальной секте леопарда» в британской Африке было арестовано около 500 человек. Но свидетели-туземцы, которых опрашивали в связи с убийствами, отказывались соглашаться с тем, что существует какая-либо секта или тайное общество, и настаивали, что убийства совершают настоящие леопарды. Рядом с телом всегда находили отпечатки лап леопарда, а само тело выглядело ровно как после нападения этого хищника.

Судья Гриффит, участвовавший в расследовании в 1912 году написал в своих мемуарах примерно так: «Африканский буш пропитан сверхъестественным духом, который соединяет животное и человека. Часть этого духа из окружающей обстановки передалась людям и оказывает влияние на их обычаи. У них поразительная способность скрывать то, что они хотят держать в тайне от других. Это результат существования из поколения в поколение тайных обществ».

— Судья, вероятно, заразился местной экзотикой, — заметила Элис, — сто лет назад Африка казалась другим миром, почти как сейчас какая-нибудь параллельная вселенная.

— Возможно. Но есть и более поздние документы. Так в 1946 году в Нигерии от когтей людей-леопардов погибло около 80 человек. Правительство объявило, что это дело рук сепаратистов, которые, якобы одевали особый камуфляж и перчатки с ножами, чтобы использовать суеверия о леопардах-оборотнях для дестабилизации обстановки. В отчетах Международного Красного креста за 1994 год описан сходный случай в Либерии…

— Вы-то сами верите в этих оборотней? — перебила Элис.

Андрэ снова пожал плечами.

— Я верю в существование очень древней религии, связанной с культом большой кошки. И у меня есть определенные основания в это верить. На фресках VII тысячелетия до новой эры, в древнем городе Чатал-Хююк, в Турции, многократно повторяется мотив женщины-леопарда. В мифах Египта и Эллады есть сфинкс, женщина-лев. В Мексике, на древних стелах ольмеков в Ла-Венты, есть много изображений женщины, занимающейся сексом с ягуаром. Согласно свидетельству судьи Гриффита (о нем я уже упоминал) в центрально-африканском культе леопарда сексуальный мотив сочетался с охотничьим. В мемуарах Гриффита есть перевод дагомейского заклинания-песни:

Предельно натуралистическое превращение человека в леопарда или ягуара было очень распространенным обычаем в самых разных частях света. Почему бы такому обычаю не существовать в культе химеры, если кто-то считает химеру своим тотемом?

— Честно говоря, это звучит дико, — заметила Эллис, — Все-таки Франция, XXI век.

— Я лишь высказал гипотезу, — сказал Андрэ, — Что касается дикости: если во Франции в XXI веке ислам считается нормальным, то и тотемизм нормален.

Элис покачала головой.

— Я не против любой религии. Но только до тех пор, пока она не становится причиной криминального насилия.

— Это все равно, что сказать: я не против алкоголя, если он не вызывает опьянения.

— Можно пить в меру, — возразила Элис, — после рюмки вина я спокойно сяду за руль, и закон это допускает. После католической мессы, я спокойно пройду мимо мечети или дацана, и мне в голову не придет бросить туда бомбу. Все хорошо в меру, и алкоголь, и религия.

— Э, нет. Вы рассуждаете так потому, что для вас и алкоголь и религия, это приправы к жизни. Как пармезан к спагетти. А если для человека это не приправа, а смысл жизни?

— Тогда пусть он лечится у психиатра.

— Но ведь в законе этого не написано, — иронически заметил он.

— И совершенно напрасно, — буркнула она.