— Узнаю.

— Да, это совсем несложно. Вы оставили без внимания совет, который я вам дал в субботу. Вы также оставили без внимания воскресную демонстрацию силы. Могу ли я сказать, что это меня не удивило?

— Вы можете сказать что угодно.

— Это меня не удивило. Надеюсь, более наглядная демонстрация нам не потребуется. Жить гораздо интереснее, если знаешь, что где-то в мире существуете вы. Вы открыли сверток, который вам недавно доставили?

— Да.

— Наверное, нет нужды объяснять, почему я решил компенсировать нанесенный вам ущерб. Или есть?

— Есть.

— Перестаньте. Конечно, такой нужды нет. Тем более, это не нужно объяснять вам. Если полученная сумма превышает размер ущерба, не беда. Собственно, я этого хотел. Окружной прокурор решил, что в заявлении Кейна дано исчерпывающее объяснение смерти Рони и никаких обвинений выдвинуто не будет. Вы уже дали понять, что не согласны с этим решением, обратившись с запросом в лабораторию нью-йоркской полиции. Да я и не ждал от вас ничего другого. Отступать не ваш стиль. Рони был способным молодым человеком, его ждало блестящее будущее; он вполне заслуживает того, чтобы обстоятельства его смерти расследовал лучший мозг Нью-Йорка. То есть ваш. Я, как вы знаете, в Нью-Йорке не живу. До свидания, продолжайте, расследование, желаю удачи.

Раздались гудки. Вулф положил трубку на рычаг. Я последовал его примеру.

— Господи, — негромко произнес я, потом присвистнул. — Вот это клиент, я понимаю. Оплата через посыльного, щегольские телефонные звоночки, надеется, что отправлять вас на тот свет не придется, сдачи не надо, желаю удачи, дзынь. Кажется, я уже как-то говорил: шустрый малый.

Вулф сидел, прикрыв глаза, глядя на мир через узенькие щелочки. Я спросил:

— Как оприходовать деньги? Куда их занести? На Икс или просто написать его фамилию — Зек?

— Арчи.

— Да, сэр?

— Я как-то тебе сказал: забудь, что тебе известна фамилия этого человека. Я не шутил. Причина проста: я не хочу слышать эту фамилию, потому что он — единственный человек на земле, которого я боюсь. Боюсь не того, что он причинит мне боль; я боюсь, к чему он меня может принудить, угрожая этой болью. Ты ведь слышал, что я говорил мистеру Сперлингу.

— Слышал. Но я все равно бухгалтер. Куда занести этот доход, на Икс?

— Никуда не заноси. Сначала тщательно проверь эти стопки. Заодно можешь сосчитать деньги, но, главное, проверь, нет ли там кроме денег чего-то еще. Оставь в сейфе десять тысяч. Возможно, они мне понадобятся завтра для дела, которое по нашей бухгалтерии не пройдет. Только для твоего сведения: они предназначены для мистера Джонса. Остальное отвезешь в любой пригородный банк, скажем, где-нибудь в Нью-Джерси, и положишь в банковский сейф, а сейф арендуешь под вымышленным именем. Потребуется на кого-то сослаться — сошлись на мистера Паркера. После того, что случилось в субботу ночью, мы должны быть готовы к непредвиденным обстоятельствам. Если мы вступим с ним в ближний бой и придется съезжать отсюда и рвать старые связи, нам будет нужна серьезная подпитка. Надеюсь, эти деньги останутся нетронутыми. Надеюсь, они так и будут там лежать, когда я умру, и, стало быть, достанутся тебе.

— Большое спасибо. Мне тогда будет лет восемьдесят и они мне не помешают.

— И на здоровье. Теперь сегодня. Во-первых, где фотографии, которые ты там делал?

— Будут в шесть часов. Раньше сделать их не взялись.

— А ключи?

— Вы просили после ленча. К половине второго будут.

— Хорошо. Сол появится в два?

— Да, сэр.

— Пусть Фред и Орри приедут сюда после ужина. Днем они тебе вряд ли понадобятся; управитесь вдвоем с Солом. Нам нужно вот что: должен быть…

Но объяснение пришлось прервать: явился доктор Волмер. Доктор жил и держал кабинет прямо на нашей улице, в сторону Десятой авеню, и многие годы мы прибегали к его услугам по самым разным поводам, от накладывания швов на голову Доры Чапин до подписания документа о том, что Вулф невменяем. Он всегда садился в одно из желтых кресел поменьше, потому что был коротконог, снимал очки, смотрел сквозь них на свет, надевал снова и спрашивал: «Нужны какие-нибудь таблетки?»

Сегодня он добавил:

— Боюсь, у меня мало времени.

— У вас его всегда мало, — заметил Вулф тоном, предназначенным лишь для избранных — тех, кого он по-настоящему любил. — Вы читали про дело Рони?

— Конечно… Раз к нему имеете отношение вы… вернее, имели.

— Сейчас имею тоже. Тело находится в морге, в Уайт-Плейнсе. Вы туда не съездите? Сначала вам придется заехать в окружную прокуратуру и получить там специальное разрешение. Скажете им, что вас послал я, а меня нанял один из коллег мистера Рони. Если этим они не удовлетворятся, пусть позвонят мне, постараюсь их убедить. Вам нужно осмотреть тело — речь не идет о вскрытии, чисто поверхностный осмотр, — чтобы определить, умер ли он мгновенно или на его долю выпала длительная предсмертная агония. Мне нужно, чтобы вы осмотрели его голову; подозреваю, что его сбили с ног ударом, а уже потом переехали машиной. Понимаю, найти серьезную улику вряд ли удастся, но все-таки попробуйте, и я не буду ворчать, когда вы представите мне счет за эту поездку.

Волмер несколько раз моргнул:

— Это надо сделать сегодня?

— Да, сэр.

— А чем мог быть нанесен такой удар, вы не представляете?

— Нет, сэр.

— В газетах сказано, что у него нет семьи, родственников тоже. Может, мне следует знать, кого я представляю — кого-то из его коллег-адвокатов?

— Если они зададут этот вопрос, на него отвечу я. А вы представляете меня.

— Понятно. Это ваши вечные тайны. — Волмер поднялся. — Если кто-то из моих пациентов умрет, когда я буду ездить… — Он оставил предложение незаконченным и засеменил к выходу, заставив меня вскочить и прытко открыть ему дверь. Он имел привычку уходить сразу, как только получал все, что ему действительно требовалось, и Вулф его любил в частности за это.

Проводив его, я вернулся в кабинет.

Вулф сидел, откинувшись на спинку кресла.

— До ленча всего десять минут. Итак, сегодня тебе и Солу предстоит следующее…

За одиннадцать ключей слесарь расколол меня на восемь долларов и восемьдесят центов. Это было почти вдвое больше рыночной цены, но я не стал поднимать вой, потому что тут была своя причина: он до сих пор собирал дань за одну маленькую ложь, которую он по моей просьбе шесть лет назад скормил сыщику из отдела по расследованию убийств. Видимо, он решил, что теперь мы с ним соучастники и мазаны одним миром, стало быть, от моей доли ему кое-что причитается.

Я вполне допускал, что ключи — это еще не все, потребуется определенная ловкость рук, если, допустим, Луис Рони жил в многоквартирном доме со швейцаром и лифтером; но все оказалось проще. Старый пятиэтажный дом на Восточной Тридцать седьмой улице заметно и удачно осовременили: в вестибюле я наткнулся на шеренгу почтовых ящиков, кнопок-звонков и кругов с отверстиями для переговоров через специальную трубку. Фамилию Рони я нашел в конце справа — это значило, что жил он на самом верху. Дверь с улицы я открыл первым же ключом, мы с Солом вошли, забрались в служебный лифт и нажали кнопку 5. Для способного молодого человека с блестящим будущим, у которого, наверное, круглые сутки пропадал самый разномастный люд, это было очень удобно.

Наверху я открыл дверь со второй попытки. В каком-то смысле чувствуя себя хозяином, я придержал дверь для Сола, пропустил его вперед, а уж потом вошел сам. Мы оказались в центре коридора, не очень широкого и не очень длинного. Повернув направо, к фасадной стене, мы попали в довольно просторную комнату с современной, тщательно подобранной мебелью, броскими, недавно вычищенными коврами, яркими аляповатыми картинами на стенах, хорошо подобранными книгами и камином.

— Что ж, очень мило, — заметил Сол, зыркая по сторонам.

Между мной и Солом есть существенная разница: мне иногда нужно посмотреть на вещь дважды, чтобы наверняка удержать ее в памяти, Солу же всегда хватает одного раза.