Слава стране побед,

Ленину, Сталину слава,

Слава на тысячи лет!

* * *

Греми, труба правды,

Над краем родным!

Звучат слова клятвы —

Великий наш гимн.

ИТАК, перед Ворошиловым лежит книга с Гимнами, раскрытая, на странице 83 — закладка. Это наш текст с пометкой самого Сталина!

Выходит… мы с Габо выиграли конкурс! Победили! Переглянулись, еще изумленные, но уже счастливые…

— Основа есть, — сказал Ворошилов. — Но вот посмотрите замечания товарища Сталина. Вы пишете: “Свободных народов союз благородный”. Товарищ Сталин делает пометку: “Ваше благородие?” Или вот здесь: “Созданный волей народной”. Товарищ Сталин делает пометку: “Народная воля”? Была такая организация в царское время. В Гимне все должно быть предельно ясно. Товарищ Сталин считает, что называть его в Гимне “избранником народа” не следует, а вот о Ленине сказать, что он был “великим”, — надо.

До поздней осени мы работаем над текстом. Всем композиторам страны предложено написать музыку на наши слова. Продолжалось прослушивание вариантов музыки, но теперь уже только на наш текст.

Пошли первые отклики. Нам приходилось слышать от собратьев по перу, что не стоило в советском Гимне употреблять слово “Русь”, поскольку это понятие архаическое, древнее и сегодня звучит диковато. Но нам казалось, что именно это слово значительно, своевременно и, возможно, именно оно привлекло внимание Сталина. “Великая Русь” — понятие собирательное, за ним — история русского народа и его ратная слава.

Сила народная,

Сила могучая,

Совесть спокойная,

Правда живучая,

— писал Некрасов, который знал и чувствовал Россию…

…26 октября 1943 года в десять часов вечера состоялось очередное прослушивание музыки Государственного Гимна. Мы с Эль-Регистаном сидели в пустом зале Большого театра. В правительственной ложе находились руководители партии и правительства во главе с И. В. Сталиным. Варианты Гимна исполнял Краснознаменный ансамбль песни и пляски Красной Армии под руководством профессора А. В. Александрова.

Прослушивание закончилось около двенадцати часов ночи. Было ясно, что хоровое исполнение не дает полного представления о музыке. Принимается решение назначить еще одно прослушивание в исполнении симфонического и духового оркестров.

На другой день мы с Габо сидели дома, пили чай и делились впечатлениями о минувшем вечере. Многое нам казалось необъяснимым и удивительным. В те дни в Москве проходила конференция трех великих держав. На фронте разворачивались ожесточенные сражения. Позади были Сталинградская и Курская битвы, сражение за Днепр, впереди — окончательное снятие блокады Ленинграда, освобождение Белоруссии, Советской Прибалтики, выход Красной Армии на государственную границу, начало изгнания врага за пределы СССР. И в это время правительство уделяет столько внимания созданию Гимна Советского Союза!

Внезапный телефонный звонок.

— Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин!

— Надеюсь, не разбудил?.. — знакомый голос с явным грузинским акцентом. — Прослушали мы сегодня Гимн. Куце получается.

— Как понять, товарищ Сталин?

— Мало слов. Ничего не сказано о Красной Армии. Надо добавить еще один куплет. Отразить роль нашей армии в героической борьбе против захватчиков. Показать нашу мощь и веру в победу.

— Когда это нужно?

— Когда напишете — пришлите. А мы посмотрим, — сухо ответил Сталин и положил трубку.

До рассвета мы сочиняли новый куплет Гимна. То, что вроде только что нравилось, опять казалось неподходящим. Работали и весь следующий день. Наконец, передали Ворошилову новое четверостишие, а заодно и несколько вариантов строф и отдельных строк нового третьего куплета.

28 октября главный редактор газеты “Сталинский сокол” бригадный комиссар В. П. Московский находит нас по телефону и сообщает: срочно к Иосифу Виссарионовичу!

За нами послали автомобиль “линкольн”. Знакомый нам уже полковник из охраны Сталина нервничает:

— Никак не могли вас найти! Вас ждут!

Въезжаем в Кремль. Останавливаемся у одного из подъездов. У нас не проверяют документы. Проводят прямо в приемную Сталина.

Здесь в ожидании вызова на доклад к Главнокомандующему сидят два прославленных военачальника. Мы узнаем их. Маршалы не без удивления смотрят на майора и капитана в нечищенных сапогах, навстречу которым поднимается из-за стола помощник Сталина — Н. А. Поскребышев.

Указывая нам на массивную дверь с большой бронзовой ручкой, он сухо говорит:

— Проходите. Вас ждут. Где вы пропадаете?

В темном тамбуре между дверьми машинально крестимся и переступаем порог державного кабинета.

На часах 22 часа 30 минут.

У стены, под портретами Суворова и Кутузова, длинный стол для совещаний. Справа, вдали — столик с разноцветными телефонными аппаратами. За длинным столом в каком-то напряженном молчании сидят “живые портреты”: Молотов, Берия, Ворошилов, Маленков, Щербаков… Прямо против нас стоит с листком бумаги в руках сам вождь.

Мы здороваемся:

— Здравствуйте, товарищ Сталин!

Не отвечает. Явно не в духе.

— Ознакомьтесь! — говорит резковато. — Нет ли у вас возражений? Главное, сохранить эти мысли. Возможно это?

— Можно нам подумать до завтра? — спрашиваю я.

— Нет, нам это нужно сегодня. Вот карандаши, бумага… — Приглашает нас к столу.

Мы садимся напротив “живых портретов”. Необычная обстановка смущает.

— Что? Неудобно здесь работать? — спрашивает Сталин и улыбается. — Сейчас вам дадут другое место.

Нас с Габо проводят в комнату рядом с приемной. Приносят чай, бутерброды. Мы голодны. Сначала едим, пьем чай.

Запев третьего куплета не ложится в размер предыдущих. Однако выход из положения есть. Множество вариантов этого четверостишия, написанных накануне, помогают нам быстро решить задачу. Но мы не торопимся. Для солидности выдерживаем время. Возвращаемся в кабинет Сталина. Маршалы в приемной все еще ждут приема у Главнокомандующего. Но тот занят: утверждается новый Гимн Советского Союза!

После короткого обсуждения нового варианта четверостишия Сталин обращается к членам Политбюро:

— Каких захватчиков? Подлых? Как вы думаете, товарищи?

— Правильно, товарищ Сталин! Подлых! — соглашается Берия.

— На этом и остановимся! Товарищ Щербаков, пусть этот текст отпечатают сейчас на машинке. А вы пока посидите с нами, — обращается к нам.

Так появился куплет, в котором были строки:

Мы армию нашу растили

в сраженьях,

Захватчиков подлых с дороги сметем!

В приемную мы выходим вместе с Берией.

— А если мы вас отсюда не выпустим? — шутливо интересуется он.

Ни Габо, ни я, при всей нашей способности к быстрой реакции, не нашлись, что ответить…

Очередной вариант текста был передан ансамблю А. В. Александрова. Наиболее удачно звучала музыка Д. Д. Шостаковича и А. И. Хачатуряна. Однако имелась в виду возможность использования уже известной мелодии А. В. Александрова для “Гимна партии большевиков”. Переписать припев в нужном размере удалось быстро.

Итак, в соревнование вступали два варианта Гимна. Один, основной — тот, на который писали музыку многие композиторы, и второй, как бы запасной, на музыку А. В. Александрова. Таким образом, мелодия “Гимна партии большевиков” могла стать мелодией Гимна Советского Союза.

…Однажды в музее Сталина в Гори меня попросили оставить запись в книге посетителей. Я написал: “Я в него верил, он мне доверял”. Так ведь оно и было!

Я вспоминаю еще такой эпизод. В дни работы над текстом Гимна СССР меня разыскали на фронте и привезли к командующему генерал-лейтенанту Курочкину. Тот говорит: “Срочно звоните Ворошилову, он интересовался, где вы пропадаете”.

Дозваниваюсь до Ворошилова, слышу в трубке: “Товарищ Сталин просил у вас узнать, можно ли заменить знак препинания во второй строке второго куплета?”.

Получить согласие авторов текста на изменение одного знака препинания? Что за причуда?