Шевцов – это личный врач Валерия Ивановича Знаменского. Тот самый, что установил в организме своего пациента содержание редкого препарата, и убившего Знаменского-старшего.

И вот теперь фамилия личного врача отца звучит в устах умирающего сына.

Свиридов порадовался, что не довел последние слова Романа до сведения ментов. Он сам. Он все сделает сам. Это дело чести...

Фокин пришел к Владимиру сам. Около одиннадцати, бледно-зеленый то ли с перепою, то ли от недосыпу. И, увидев его лицо, Свиридов тут же вспомнил кошмар Фокина.

Мистика какая-то... как объяснить эти непостижимые совпадения? Провидческий дар у него, что ли, открылся?

Вся семья Знаменских уничтожена. Вся, кроме Полины.

– Полина уехала куда-то с утра, – сказал Афанасий. – А мне как-то жутко. И выпить хочется, и не могу. Не знаю, куда себя деть. Вроде бы надо в храм идти, работать... но в то же самое время... какая, к дьяволу, работа?

– А куда она поехала? – спросил Владимир, протягивая Фокину «Ярпиво».

– По поводу наследства что-то... Ты что, не знаешь, что ей теперь переходит чуть ли не девяносто процентов акций «Элизеума», контрольный пакет «Астрал-банка» и не слабый кусок от величковского охранного агентства... Этот Феликс Эдмундыч, ее дядя...

– Значит, теперь ее нужно охранять как зеницу ока, – сказал Владимир.

– Да ты бы видел, какая с ней охрана поехала, – сказал Афанасий. – ОМОН, хмыри из прокуратуры, ну и из «Берсерка», само собой.

– Афоня, ты знаешь, кто такой Шевцов?

– Да, а что? Это личный врач Знаменского... Валерия Ивановича. То есть я хотел сказать: бывший врач, – поправился Фокин.

– Ты знаешь, где его найти?

– Конечно. В частной клинике... она при «Элизеуме» как бы. Знаменский-старший его уволил, а Рома по старой памяти довольно часто ездил. Советовался.

– А почему старший Знаменский его уволил?

– Черт их знает! А ты у Полины спроси.

– Так тебя и пустили к Полине, – грустно сказал Свиридов. – Ты вот что... собирайся, поехали. Нечего тебе тут прохлаждаться.

– Н-не понял...

– А что тут непонятного? Я плохо выполнил свою работу. Убили нашего старого товарища. Боевого товарища, между прочим. Я согласился помочь вам и приехал в Нижний, а теперь ты помоги мне – помоги найти этого неуловимого козла, который перестрелял всю семью Знаменских. Судя по всему, мы имеем дело с незаурядным противником. Я до сих пор не могу понять, куда он делся тогда из клуба. Э-эх! Выскочить бы мне в коридор несколькими секундами раньше, я бы его непременно взял! Но как... как он мог уйти?! Вот что я никак не могу понять!

– Я, честно говоря, вообще ничего не помню, – пожаловался Фокин. – Раньше мог выпить раза в три больше, чем на этом юбилее, а тут немного плеснул на жабры, и завернуло в тряпочку, как грязное белье в «Аристоне».

– Стареешь, Афоня, – отозвался Свиридов. – И все-таки... и все-таки... как этому скоту удалось уйти? Ну ведь ни одного следа, ни одной улики, ничего... ничего.

Против ожиданий Свиридова, который не без оснований предполагал, что он может не найти в клинике Шевцова, если уж он в самом деле причастен к смерти Знаменского, доктора они нашли.

Борис Миронович Шевцов оказался довольно молодым мужчиной лет сорока, высоким, худощавым, весьма представительным, со светлыми волнистыми волосами, выбивающимися из-под докторской шапочки. В момент приезда Свиридова в клинику он оперировал, и Владимиру пришлось подождать около часа, прежде чем тот освободился.

– Вы из милиции? – спросил он, увидев Свиридова.

– Почему вы так подумали?

– Просто на больного вы не похожи, а в последнее время ко мне несколько раз заходили ваши коллеги... Ну, насчет загадочной смерти Валерия Ивановича, – на лице Шевцова появилось искреннее сожаление.

Свиридов покачал головой.

– Нет, я не по этому вопросу. Я доверенное лицо Романа Знаменского. Можно сказать, его старый товарищ. И сейчас я хотел бы задать вам несколько вопросов, если вы, конечно, располагаете хоть каким-то временем.

Доктор Шевцов постучал по столу полусогнутым длинным пальцем профессионального хирурга, а потом сказал:

– А могу я позвонить самому Роману Валерьевичу?

Владимир поднял на него невозмутимые глаза:

– Простите, доктор... а как ваше имя-отчество?

– Борис Миронович.

– Так вот, Борис Миронович, к сожалению, вы не сможете позвонить господину Знаменскому. Потому что вчера вечером Роман Валерьевич был убит в ночном клубе «Хамелеон».

Доктор Шевцов сорвал с переносицы очки, медленно протер их, потом снова водрузил на нос, прикурил сигарету, и только после этого переспросил:

– Как же? Как же... это так?

– А вы не слышали?

– Да откуда же я мог слышать? – ошеломленно проговорил Шевцов. – Откуда же я мог слышать, если у меня до трех ночи была срочная операция важному клиенту, а потом я спал... у себя в кабинете... до половины седьмого утра. А потом снова операция. Плотный график у меня в последние три дня, что же вы хотите?..

Доктор Шевцов снова снял очки, покрутил их в руках и бесцветным голосом выговорил:

– Значит, снова убийство. А как?

– Направленный точечный взрыв. Довольно сложная технически штука. Явно работал профессионал.

– И ведь ни разу не повторились, – пробормотал Борис Миронович. – Сначала выстрел в затылок, потом укол тубарина, теперь взрыв этот, как его... точечный направленный. Ни разу.

– Меня вот что интересует, Борис Миронович, – проговорил Владимир. – Дело в том, что перед смертью Знаменский дважды упоминал вашу фамилию. Вы не можете объяснить, с чего бы это? Я подоспел на место взрыва первым и спросил у него: «Кто?» – а он назвал вашу фамилию. Конечно, я не говорю, что это вы убили его. Скорее всего нет, потому что работал профессиональный киллер. Но...

– Я понял, – перебил его Шевцов. – Нет, я не знаю, почему он назвал именно мою фамилию. Возможно... возможно, он вспомнил, что я констатировал смерть его отца и установил ее причину. А теперь настал его черед, и он вспомнил меня. Конечно, все это довольно общие и вообще циничные рассуждения, но... но ничего более конкретного.

– Понятно, – сказал Владимир. – Надеюсь, вы будете скромны и никому об этом до поры до времени не скажете. Потому что он произнес не только вашу фамилию.

– Что-то еще?

– Да. Он сказал про кровавых мальчиков в глазах... это все понятно – из Пушкина...

– Нет, если хотите, то это тоже про меня, – прервал его Борис Миронович. – Дело в том, что это моя любимая фраза за операционным столом. Бывают, конечно, и кровавые девочки... одним словом, издержки специальности.

– Да, у медиков довольно опасный юмор, – сказал Свиридов. – Но и это еще не все. Знаменский сказал так: «Шевцов... сердце ангела». Вот про это «сердце ангела» я и хотел бы у вас спросить.

Шевцов задумался.

– «Сердце ангела»? – проговорил он. – Одну минуту... что же это такое может быть? Погодите... м-м-м... а как это по латыни... нет, что-то не сходится. Гм... сердце ангела. Вы знаете, и тут я не могу вам помочь. Я сначала подумал, может, это сленговое название какого-нибудь медицинского препарата... мы часто оперируем неофициальной терминологией. Но нет. Ничего такого не припомню.

– Вы подумайте, – сумрачно проговорил Владимир. – Все-таки предсмертные слова Знаменского.

– Нет, не знаю. Кажется, фильм такой есть. Господи... фильм... чушь какая.

– Ну хорошо, – сказал Владимир. – Простите, Борис Миронович, а каковы были ваши отношения со Знаменским-старшим в последние дни его жизни?

– А это не секрет, – быстро и решительно сказал Шевцов, и на лице появилась обида человека, которого незаслуженно оскорбляют. – В последний период своей жизни Валерий Иванович и я несколько охладели друг к другу. А ведь мы с ним знакомы давно, еще с тех пор, когда он познакомился со своим компаньоном Кирилловым.