– Кто это все болтает? – раздраженно перебил ее Базилио.

– Да какая разница... О ком же еще сплетничать местным работничкам, как не о своих хозяевах?

– Ты какая-то странная, бля буду, – не удержался от критического восклицания Базиль. – Вроде как жестко продуманная, и в то же самое время фильтр засорился... Тебе фильтровать базар надо. У нас братва не любит про этого Робина трепаться. Кто он такой, я не знаю и знать не желаю. Кто мало знает, тот долго живет, сама понимаешь. Не маленькая уже.

В самом деле – не маленькая. Двадцать три года от роду, и за спиной пролегла дорога, которую иной человек не прошел бы и за всю жизнь.

Дорога истоптанных кривых судеб и слепых, невероятно нелепых и в результате провидческих, по-змеиному прихотливых капризов случая.

Слишком много совпадений. Слишком много.

...Нет, Алиса вовсе не имела в виду то, как смехотворно точно совпало прозвище ее случайного саратовского знакомца с ее собственным именем и в результате образовало классическую пару жуликов и воришек из известного произведения Алексея Толстого.

Это еще ничего. А вот то, как она встретилась с человеком, знакомство с которым было одним из важнейших этапов ее деятельности в этом городе... вот это было интересно.

Она вспомнила, как точно так же несколько лет тому назад, наверно, в самую страшную для нее ночь, она встретила другого человека, которому суждено было сыграть совсем непродолжительную, но такую важную роль в ее короткой, как грозовая июньская ночь, жизни.

Его звали Владимир Свиридов, и Алиса помнила каждый час, который она провела с ним. Нет, это была вовсе не любовь, хотя бы просто потому, что после смерти ее родителей Алиса не могла представить, каким образом можно любить чужого человека до самозабвения. Глупые забавы для школьников...

Нет, для Алисы Смоленцевой даже говорить о возможности какого-то чувства к мужчине казалось бессмысленным и смешным. Возможно, это тоже в своем роде пережиток юношеского максимализма и подчеркнуто скептического отношения к жизни, слишком выпуклого и нарочитого, чтобы быть искренним... но тогда она верила, что это именно так.

Она как воочию помнила темные глаза и тревожно застывшее в полумраке почти пустого ночного клуба лицо Владимира. Ей всегда казалось, что это было совсем недавно.

Он оказался для нее единственным человеком, с которым она чувствовала себя спокойной и защищенной – и это несмотря на то что его ни на секунду не отпускала слепая, будоражащая тревога... Алиса часто ловила ее в глазах Свиридова, но он ни на секунду не давал ей усомниться в том, что ему хорошо и уютно рядом с ней.

Впрочем, о каком взаимопонимании может идти речь, если они провели вместе всего лишь три ночи и четыре дня.

Алиса не знала и не хотела знать, кто таков этот человек, которого она так нелепо и так удачно выбрала для себя из сотен других мужчин – различной степени привлекательности и неравнодушности к ней самой, деньгам и влиянию ее отца.

Только однажды, в день, оказавшийся последним для их нелепого и такого небывалого существования вместе, бок о бок, она спросила его:

– Влодек (Алиса на польский манер называла его Влодеком, все-таки ее отец был поляком), а кто ты, собственно, такой? Ты говорил, что ты офицер... но офицеры ходят на службу, ездят в командировки, а ты... ты вот уже несколько дней сидишь дома и стреляешь из своего пневматического пистолета в потолок. Уже в двух рожках люстры лампочки прострелил...

– А ты что, уже захотела, чтобы я уехал в командировку? – скептически спросил он. – Мы же с тобой прожили вместе всего три дня, а ты уже интересуешься... а не поехать ли тебе, дорогой, в командировку.

На этом инцидент был исчерпан. А на следующий день – знаменательный, великий и кровавый день третьего октября тысяча девятьсот девяносто третьего года – Владимир исчез навсегда. Через две недели Алиса узнала, что он принимал участие в событиях у Белого дома и телецентра Останкино, и даже прочитала его фамилию в списке погибших.

Позже она узнала, что произошла какая-то путаница в бумагах и что Владимир не погиб в девяносто третьем. По бумагам получалось, что он был убит... в Афганистане в восемьдесят восьмом году.

Алиса оказалась женой человека, который официально был мертв. Она попыталась найти его могилу, но никто толком не мог ответить, где похоронен человек, который совсем недавно стал ее мужем.

– Да, я слушаю, – проговорил Свиридов, лениво дотягиваясь до телефона, который назойливо трезвонил вот уже битую минуту. – Да говорите же, еб тыбыдып!

Это утро нельзя было назвать самым приятным в его жизни. Накануне поздно вечером его с Фокиным опять вызывали в милицию и задали два-три глупейших вопроса, после которых Владимир едва не пришел в бешенство, а Афанасия пришлось буквально оттаскивать от следователя. Процесс усмирения разбушевавшегося церковнослужителя стоил последнему нескольких ударов по шее и по почкам, после чего Фокина торжественно водворили в КПЗ.

Разгневанный Свиридов позвонил Маркову, и Фокина выпустили под залог и подписку о невыезде.

Всю ночь Владимиру не спалось. Надо сказать, что ночевал он у брата Ильи, где и был официально прописан, хотя чаще всего жил в другой квартире, оформленной на третье лицо. Как говорится, в берлоге, где можно было в любой момент отлежаться и переждать неприятности.

...Свиридов ворочался с боку на бок и размышлял над тем, что, по всей видимости, следователь был прав и что Орлов в самом деле направлялся к нему, Свиридову.

Но зачем? Или здесь замешана та, которую он не видел уже несколько лет и почти забыл, как она выглядит, – Алиса? Ведь этот найденный в канаве мертвым Артур Орлов был шофером ее отца...

Под утро ему все-таки удалось задремать, но этот ранний звонок вырвал его из объятий невыразимо приятной утренней дремы, особенно желанной после бессонной ночи. Владимир в очередной раз проклял выработанный годами работы в спецслужбах сигнальный звериный инстинкт, никогда не позволяющий ему отключаться совершенно, каким бы утомленным и разбитым он себя ни чувствовал.

Как оказалось, звонил Китобой. Судя по голосу, он был в довольно-таки приподнятом настроении, что в последнее время было для него большой редкостью.

– Але, Вован, не пузырься, что я тебе в такое ранье звякнул. Просто я хотел тебе сказать, что у меня сегодня знаменательная дата.

– Что-что? – недовольно отозвался Владимир. – Какая там еще знаменательная дата? День рождения Хо Ши Мина, что ли?

– Какого еще Хо Ши Мина, ежкин кот? Сегодня мой, понимаешь... день рождения. Сорок лет. Я совсем и забыл, что там закупили жрачки и бухла на несколько штук баксов и отгрузили на дачу. Новая у меня дача, не знал? Так что, будь любезен, сегодня к трем! Будь там, как штык!

– День рождения? Мои наилучшие поздравления... А что касается дачи... мы же договаривались, Валера, что мне не стоит особо светиться, а?

– Да ладно тебе, – откликнулся Китобой. – Это уже перебор, Володя. Да кто там что подумает, а? Там же сто человек будет всяких... Тем более что... Знаешь, кто будет освящать мою новую конуру?

– Если ты скажешь, что Фокин, я буду долго и истерично смеяться.

– Вот именно, Фокин!

– Ну ты даешь, Валера. Ну...

– Да никаких «ну»! Услуга за услугу! Вытащил я твоего Афоню из КПЗ... Вытащил.

– Вытащил. Только, наверно, не столько моего, сколько твоего, если он тебе пропилеи собрался освящать.

– Но ведь когда ты меня о чем-то просишь, я всегда иду тебе навстречу. Помнишь, недавно ты трамбовал какую-то жесткую шмару, у нее муж типа московский банкир? Так стоило тебе только заикнуться: Валера, дай погонять «мерс», а то «бэха» – это как-то несолидно, я же не стал рамсовать, верно? Так что приезжай, не пожалеешь. Телки там из агентства модельного подогнались, все зашкальный отпад... да и вообще. Бассейн, сауна, бильярд, все такое. У меня там есть газончик английский, так у него один подогрев на семь штук гринов тянет. Голландская система, на стадионе у «Аякса» примерно такой же.