— Купили? — спросила Юлька надменно.

— Да. Помпу.

Нет, спрашивать, что это такое, не станет!

— Теперь—к морю. Успеем, Жанночка? Юлька, ты что-то вроде надулась?

—Я? И не думала.

 Жанна опять сверкнула зубами, а Юлька чуть не хлюпнула носом.

Ладно. Море всё-таки будет. Остальное — да пропади оно пропадом!

Море, море, синее море!

Как тебя описать, какими словами про тебя рассказать? Ты и ласковое, ты и спокойное, ты и безмятежное, ты и грозное, когда беспощадные валы набегают на берег, словно беря его приступом, разбиваясь, волокут по дну шуршащую, бессильную гальку и снова бьют, бьют в громадные камни с грохотом, рёвом и воем...

Не было сейчас ни грохота, ни воя. Море лежало тихое, ясное; прозрачная вода плескалась у кромки тёмного песка, открывая глазам распластавшиеся, как щупальца, тёмные водоросли и замшелые камни.

Проехали почти весь пляж, усыпанный разноцветными телами курортников. Пётр гнал мотоцикл к неприметной бухточке, где «песок — золото и дно пологое, Юльке не страшно». Она было возмутилась. Но, подойдя к голубой от неба воде, что блестела и тёрлась о голые ступни, забыла всё на свете.

Море было огромное, бесконечное, сияющее. Лёгкий бриз нёс в лицо мельчайшие брызги. Гордо белел вдалеке величественный, хоть и размером со спичечный коробок, пассажирский теплоход. А ещё дальше, у города, таявшего в мареве под лысой горой, чернели ажурные башни — краны, словно хоботы доисторических чудовищ.

— Юля, хочешь, плавать поучу? Раздевайся же!

Это спрашивала Жанна. Она стояла рядом в голу-

бой шапочке, тёмно-синем полосатом купальнике, на стройных загорелых ногах васильковые, в тон шапочке, резиновые тапки.

Юлька ответила сухо:

— Сейчас.

Побрела к кустарнику, переоделась в «ансамбль». Жеманясь, отчасти потому, что горячий песок жёг ступни, прошагала к воде. Какая-то противная толстуха, стоя по колено в воде, ухая и по-поросячьи взвизгивая, бросала её на себя пригоршнями.

— Идём! — сказала Жанна.— Главное — не бояться. Ровно дышать.

Юлька кинулась в море, сжав зубы. Вода была-та-ки холодновата! Замолотила по ней... А Жанна вдруг очутилась впереди, гораздо глубже —нырнула, что ли? Подплыла, обхватила поперёк туловища сильными руками, стала командовать:

-— Ноги согни! Та-ак. Вперёд! Вдох! Выдох..,

Какие тут «вдох-выдох»! Успеть бы молотить.., Юлька вырвалась, забарахталась.,, Пётр, стоя на валуне, прокричал со смехом:

— Да оставь ты её, Жанна! Пусть сама учится. Видишь, уже держится? Юлька, дальше того камня — ни шагу, слышишь?

— Эт-то ещё... поч-чему? — отфыркиваясь, просипела Юлька.

— Акула нос откусит!

— Ну и пускай. Акулы здесь не водятся.

Жанна тоже засмеялась. И вот... Вот цепкие руки

отпустили её. Юлька хлебнула солёной воды... А Жанна, которую спрыгнувший с валуна Пётр поманил к себе, окуная голубую шапочку в белую пену, уже оказалась возле него. И они поплыли прямо к солнцу, в морской простор, как два мелькающих поплавка.

Конечно же, Юлька сразу упёрлась ногами в дно. К счастью, оно было близко. Отдышалась. Высморкалась, вытряхнула из носа, ушей, изо рта горько-солёную воду. Было уже не холодно, а жарко. Неужели ОНИ даже не оглянутся? Нет. Поплавки словно растаяли. Юлька сделала по дну три неверных шага. Так, понятно! Бросили на произвол судьбы... Дно и впрямь пологое, иди себе как по паркету, воды до пояса. Ах, нет! Вот она выше, ещё выше... Юлька отпрянула. А чей-то приторно-ласковый голос сказал сзади:

— Девочка, да ведь мы с тобой, кажется, знакомы?

Так и есть!

Толстуха, кривя в улыбке оранжевые губы, протягивала с берега руку. Пронеслось в памяти: поезд, купе, худая старуха с перстнем и эта, липучая, со своими наставлениями.

— Привет,— сказала Юлька, чтобы отвязаться, и пошла по берегу.

Не тут-то было! Толстуха — за ней. Юлька легла на ракушечник, распластав руки. Хоть загореть вволю... Толстуха легла рядом. Щурясь, спросила:

— Хорошо купаться? Мне доктора не рекомендуют.

— Нормально, — процедила Юлька.

— Ты далеко отсюда устроилась? Это с тобой отдыхающие были?

— Мы живём в собственном доме в посёлке Изюмовка. Это мой родной двоюродный старший брат, Пётр Лукьяненко.

— О, в собственном! Я думала, тоже снимаете. Безумно дорогие в этом году цены! Тридцать рублей человеко-койка И питание так себе.,, А это где — Изюмовка?

— Тут, недалеко.

— И хорошо там?

— У нас великолепный фруктовый сад, масса фруктов. Большой дом, шесть комнат.

— Шесть? Положим, из фруктов сейчас только черешня!

— Шелковица поспела.

— Ну, кто её будет есть... Разве на кисель. А как у вас вообще с продуктами? Молоко дешёвое?

Юлька принялась вдохновенно врать.

Молока — залейся, свои коровы. («Ого!» — подняла брови толстуха.) Свои поросята, утки, куры, индюки, гуси, кролики, телята. (Толстуха поцокала языком.) Личная машина. Телевизор, приёмник, гитара. В саду сливы, груши, абрикосы. Вишен — завались. Два гигантских ореха. Личный водопровод — скважина. Душ. Баня. Огород. Своя собака, кот, котята. Кино. Детский сеанс — пятачок...

— Богато живёте,— вздохнула толстуха.— Всё у твоих родителей?

— У моего дяди и у моей тёти.

— Кто же они, интересуюсь?

— Тётя — знатный виноградарь. С переброской на червей.

— На червей? Гусениц тутовых, что ли?

— Нет. На виноградных.

— Да разве такие бывают?

— Встречаются.

— А дядя? (Эк, привязалась!)

— Дядя — знатный... В общем, на машинах. Печки тоже складывает.

— Печек много ль в деревне? С них не разбогатеешь...

— Они коровники. Клубы ещё...

“ А, строитель! Тогда дело другое. Значит, Изюмовка недалеко? А ты, между прочим, можешь обгореть.— Толстуха перевалилась на бок и прикрылась полотенцем.

Юлька зорко всматривалась в сияющую морскую ширь. Из-за набежавшей волны вдруг возникли оба поплавка, вот уж заголубела шапочка Жанны. Они с Петром выбежали на берег, держась за руки, как дети.

— Юлька! “ закричал Пётр.— Как, вволю накупалась? Вода не холодна? Я же за тобой присматривал всё время...

— Очень хорошо выкупалась.

— Собирайся, ехать пора. Да ты не спалилась ли? Покажи спину.— Он заботливо потрогал Юлькино сердито вздёрнутое плечо.

Через несколько минут за валунами у шоссе затарахтела «личная машина». Переодевшаяся Жанна села на сиденье. Юлька, для солидности пожав руку толстухе, которая очень пристально рассматривала Петра, полезла в прицеп. Пётр переставил зачем-то в него снятую с багажника покупку, так что пришлось держать ноги наискось. Было неудобно, но Юлька терпеливо и враждебно молчала.

Тронулись в обратный путь.

Уже в Изюмовке, когда проезжали медпункт, Жанна, спрыгнув на ходу, приветливо помахала Юльке рукой. А Пётр сказал:

— Юля, у меня к тебе просьба. Про ту помпу, что нынче в городе купили,— он кивнул на коробку в прицепе,'— никому ни гугу. Ни бате, ни тем более мамане. Если наладим, вроде бы подарок всем сделаем. По-городскому — сюрприз. Поняла? Приедем, к тебе под кровать её сховаем, с глаз долой. Договорились?

— Договорились. Сховаем,— повторила Юлька.

Всё, всё обидное, придуманное, что скопилось за сегодняшний день в её душе, точно тёплой волной смыло от этих слов Петра. Она была снова счастлива, горда, важна. Даже не задумываясь, что и почему поручал ей Пётр. Какая разница? Главное, он доверился ей, только ей! И велел никому из домашних не рассказывать.

Значит, у них с Петром теперь есть своя собственная, личная тайна!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Коробку с помпой «сховали» в горнице под Юлькину кровать так незаметно, что никто не видел — пока тётя Дуся с Галиной накрывали ужинать. Юлька задвинула коробку полосатой сумкой, отцовским чемоданом. Всё шито-крыто...