Этап третий. Так называемый пограничный вопрос. Если уже можно было, как угодно, закручивать логику временных соответствий и разрывать системность политических договоров в военном вопросе, то почему не пойти тем же путем в вопросе территориальном? Прибалты недолго думали перед тем, как начать очередной тур сверхнаглых спекуляций на родственности. Уже 12 сентября 1991 года Эстония объявила недействительными послевоенные решения Верховного Совета СССР, возвращающих Ленинградской и Псковской областям Российской Федерации ряда территорий Эстонии, отошедших к ней по условиям грабительских договоров 1920 года. 22 января 1992 года аналогичное решение было принято Латвией в отношении Пыталовского и Палкинского районов Псковской области. Основанием для такой позиции стала провозглашенная “правопреемственность балтийских современных государств и республик 1920-х -1940-х годов”.

То, что в этой логике 20-х годов начинала хрустеть вся система политических координат, а ее системное задействование означало крупнейшие потери для той же Прибалтики и крупнейшие выгоды для России, прибалтов не пугало. Они уже научились вырывать из любой системности лакомые куски, пользуясь феноменом обиженного родст- венника и спекулируя на якобы еще не потерянных родственных возможностях. И в вопросе о территориях они хотели разыграть тот же блеф еще раз и получить еще раз сверхвысокие дивиденды.

Надо отдать должное, что в данном вопросе “старший брат” попытался отбросить тактику “заискивающего родства”. Россия заняла в пограничном вопросе однозначно жесткую позицию в рамках строгой логики межгосударственных отношений без всяких “старших и младших братьев”, без родственности, обиженности и пр. И именно такая позиция как раз и дала нужный результат! С Эстонией (в 1995-м) и Латвией (в 1996-м) начались официальные переговоры о демаркации и делимитации границ. И самым милым образом, без обид и подгнившей родственности, вопросы оказались рассматриваемыми и решаемыми. Так бы поступить и в других случаях! Ан нет.

Этап четвертый. Территориальный аспект литовско-российских отношений. Здесь дело было не в отстаивании своих территорий, а в возможной предельно законной и строго правовой игре на территории “младшего брата”, грубо разорвавшего с тобой отношения. Тут нужно было только проявить волю и забыть о родственности. А вспомнить - то, что к переданному Литве в 1939 году Вильнюсу была добавлена еще и часть Белоруссии, российские территории. Проблему следовало грамотно “подвесить” и решать на безэмоционально-правовом уровне. Подвесить” ее все-таки удалось. До недавнего времени примерно десятая часть российско-литовской границы - по озеру Виштитис и по дельте Немана - оставалась дискуссионной. Не были разграничены территориальные воды, экономические зоны и шельф на Балтике. Вяло текущие переговоры могли бы длиться еще долго. Но тут литовский лидер Бразаускас стал мастерски, как и следует воспитаннику ЦК КПСС, играть на “синдроме утерянного родства”.

Бразаускаса подталкивали к этому многие обстоятельства. Ему, как никому другому, было выгодно снять территориальные претензии нужным для него образом перед проблематичным вступлением в ЕС. “Шок и крайнее удивление” вызвало у Литвы и Латвии решение Еврокомиссии рекомендовать к вступлению в ЕС только одну Эстонию, у которой нет территориальных споров с Россией. Литва захотела стать правоверней Эстонии. Особых грехов в деле ущемления прав русскоязычного населения она, в отличие от Эстонии, не имела. Теперь следовало обыграть конкурента по вступлению в ЕС и на поле территориальных претензий. Литва это и попыталась сделать. В чем-то уступая сама, она стремилась в ответ отыграть главные территориальные позиции, спекулируя все на том же “синдроме родственности”. Причем, ей следовало торопиться, так как подписанию договоров об отсутствии претензий могла серьезно помешать позиция российской Думы, заявившей о необоснованности притязаний Литвы на Клайпеду.

И Бразаускас начал игру “на родственном поле”. Он знал, на что идет, когда ехал в Москву. Слишком велико было стремление прорваться в ЕС ускоренным образом, проведя переговоры о вступлении Литвы уже в будущем году. Да, Бразаускас знал свой интерес. А вот о чем думал Ельцин? И МИД России, который дал ему похабное заключение, согласно которому (цитирую) “анализ узловых исторических событий, относящихся к данной проблеме, свидетельствует все-таки больше в пользу легитимности принадлежности Клайпедского края к Литве”. Вот он опять - комплекс пустых надежд на родственность, приводящий к сдаче национальных интересов! А ведь интересов было сдано немало, ибо столь туманно распорядившись статусом Клайпедского порта, российско-литовский договор оставил немало других вопросов. Один из них - положение Калининградской области. Губернатор Горбенко выступил против подписания договора, заявив о возможной изоляции региона. Действия Горбенко носят (что естественно) достаточно противоречивый характер. С одной стороны, ему не чуждо заигрывание с темой кенигсбергского сепаратизма. С другой стороны, он справедливо сетует на то, что Центр вопиющим образом пренебрегает интересами стратегически значимой для России Калиниградской области. В договоре с Бразаускасом Горбенко справедливо видит еще один виток в эскалации подобного преступного пренебрежения. В самом деле, нетрудно представить себе следующий вариант развития событий.

С заключением российско-литовского пограничного договора именно Калиниград, а не Вентспилс или Таллин, станет основным перевалочным пунктом для российских грузов. С отменой правительством России льгот на транзит через порты Латвии и Эстонии основной грузопоток пойдет через Литву на Калиниградский порт. Нетрудно предположить, что будет, если в Калининградский порт придут криминальные структуры, оставшиеся не у дел в гаванях Латвии и Эстонии. Если к этому добавить, что Клайпедский порт давно рассматривается странами НАТО как удобная военно-морская база, а Германия уже готова (после подписания прибалтийскими государствами пограничных договоров с Россией и Белоруссией) взять на себя охрану воздушных и морских границ Балтии, то весь комплекс чувств отбрасываемого Горбенко (аналогичный комплексам чувств абхазов, осетин, приднестровцев и пр.) может быть понят и правильно истолкован. Что вовсе не означает того, что на следующем витке он начнет благодаря подписанию бездарных договоренностей России и Литвы свою игру, которая уже будет включать в себя, скажем так, достаточно серьезные сепаратистские компоненты.

На что же купился в очередной раз Ельцин? Да на ту же сказку о восстанавливаемой родственности. Бразаускас красиво разыграл этот миф и - “сорвал банк”. Между тем, если Литва как-то и выделяется на фоне неразрешенных проблем с Эстонией и Латвией, то это не значит, что она в стороне от общей для всех стран Балтии прозападной ориентации (ЕС, НАТО), и будет в ущерб этому строить свои отношения со “старшим братом”. Черта с два! Это ярко продемонстрировала упоминавшаяся встреча в Паланге, где президенты стран Балтии вновь отклонили предложение “назойливого бывшего родственника”, не принимающего новые правила игры трех бывших “младших братьев”. И лукавое заявление Бразаускаса о его несогласии со “скоропалительным отказом от гарантий безопасности, предложенных президентом России” есть ничто иное, как игра с использованием “синдрома родственности”. Только игра, и ничего более!

Такая же игра - и в удачном выборе момента для подписания нужного Бразаускасу договора с Россией. Такая же игра - все объятия и заверения в дружбе. Но главное - точный выбор момента. Ибо объятия и заверения произошли после неожиданной “трепки” “старшему” в Кишиневе со стороны других бывших “младших и средних братьев”.

Показательно, что российско-литовский договор - первый пограничный договор России с республиками бывшего СССР. По всей видимости, он не последний. Литовский антироссийский почин нередко находил поддержку в других частях бывшей советской империи. Более того, он никогда не начинался без гарантий такой поддержки. Вопрос в том, какая цена будет заплачена “старшим братом” за юридическое оформление новых отношений с “бывшими родственниками”, если он впредь будет пренебрегать своими геополитическими интересами? Литовская элита знает, что делает. А российская?