Каэл даже не подумал о вершине.

- Плохой из меня воин.

- В твоей крови есть война, болван. Разум у тебя от творца, но глаза воина и сердце целителя.

Хотя ему не нравилось это признавать, Гвен была права. Порой Каэлу казалось, что он – целитель, особенно, когда он входил в разум. Пару раз он оказывался глубже воспоминаний. Он пылал гневом Деклана и плакал слезами Килэй.

Да, он мог поверить в целителя.

Но не был уверен в воине.

- Птица рождается с крыльями, но это не значит, что она сразу летает. Тебя нужно выбросить из гнезда, - сказала Гвен с жуткой улыбкой. – В войне важен не разум. Важно, что ты видишь. Ты ничего не делал, не раздумывая?

Делал больше раз, чем мог вспомнить. Он опустил паруса в бурю, бросился через огонь, чтобы вырвать сердце Ведьмы. Онемение сковывало его после убийства Кровоклыка. Он смотрел словно через облако, как стражи герцога Реджинальда падают от его ножей и стрел.

Но то было давно, до правления черного зверя. Его бой с Холтаном был последним поступком без раздумий. Он не знал, как смог так подбросить меч, чтобы он попал прямо… но он еще слышал хлюпанье, с которым меч пронзил грудь Холтана.

Он не был уверен теперь, что то была сила. Наверное, то была удача.

- Я не могу бороться, как раньше, - признался он. – Где-то по пути, не знаю, когда, стало сложнее. Мир не так прост, как кажется. Не уверен, что я могу теперь сражаться, не думая.

Гвен фыркнул.

- Тогда привыкай готовить и резать деревья, потому что ты будешь годен только на это. Райт, не умеющий сражаться, бесполезен, как птица без крыльев.

Она встала и пошла прочь, но что-то заставило Каэла подняться.

- Погоди… я хочу попробовать.

- Не уверена, что ты достоин. Но, если настаиваешь… - она указала за его плечо. – Переломи пополам.

Дерево нависало над тропой за ним, скелет великана, поваленного бурей давным-давно. Оно держалось за соседнее дерево, преграждая путь на высоте плеча.

Каэл прижал к нему ладони, проверяя, но дерево не двигалось. Он бил его, как делал Гриффит. Он ударил три раза. Он ожидал, что чудо произойдет на четвертый удар, но нет. Даже на седьмой дерево не сдвинулось ни на дюйм.

Он начинал злиться.

- Почему я не могу превратить ладони в лезвия и разбить его? Зачем…?

Он пригнулся, чтобы его голову не оторвали. Камень врезался в дерево, вонзился в кору на дюйм. Гвен потянулась за другим.

- Сила творца кончается на кончиках его пальцев. Если он не может трогать, он не может изменить. Война отличается, - она повернула камень, разглядывая его зазубренный край. – Война – способность идти по земле с силой, чтобы враг содрогался, - она отвела руку. – Попробуй еще, иначе, клянусь лохмотьями Судьбы, я побью дыру в твоей голове.

Не было смысла ворчать и топать ногами. Спор с Гвен ничего не изменил бы. Он знал, что внутри него есть сила. Он использовал ее раньше. Но он использовал ее осознанно для пустяков.

Было не так сложно поверить, что он может удержаться среди пиратов или тянуть плуг великана. Такая сила приходила просто. Но как насчет невозможного, что он совершал? Эту силу ему требовалось найти. Если он поймет, как ее призывать усилием воли, то появится шанс, хоть и маленький…

Нет. Сейчас об этом думать не стоило. Это было как в поговорке Роланда: «Нет смысла планировать путь, если ты не вышел за дверь».

И он попробовал снова.

Он ударял по стволу столько раз, что руки онемели. Голова гремела. Пот лился по лбу и жалил глаза. Кора дерева ободрала его пальцы. Появились мозоли, они лопались и заливали его руки.

Он яростно колотил, отходил и бросался на дерево, раскрыв ладони.

«Найди силу, - говорил он себе. – Давай, идиот, отыщи ее!».

Глаза Гвен прожигали его затылок, он приготовился к следующему удару. А потом, перед его броском, она кое-что пробормотала:

- Величайшая сила та, что я даю себе.

Слова ожили, попав в его уши. Они смешались с другими словами, и он слышал их одновременно: «Величайшая сила та, что я даю себе… и в тишине тьмы я вижу лишь то, что нужно сделать».

Еще одна нить появилась. Вот они – каждая линия его истории, каждое невозможное свершение лежало в спутанном клубке перед ним. Каждое было связано со следующим за концы, удерживалось каким-то узлом… мыслью, что он придерживался так, что она удерживала его силу. Но что это было?

Я вижу лишь то, что должен сделать…

Вот оно. Каждое выдающееся достижение, что он совершил, было не из-за желания достичь самой высшей точки. Он не хотел свернуть горы или стать великим. Мгновения, когда он находил свою силу, когда он делал то, что требовалось… ох, клубок распутывался в те моменты.

«Но почему это нужно было делать?».

Он должен был ответить на этот вопрос, так его разум сможет расслабиться. Каэл держался за эту нить мысли, словно она не давала ему утонуть в глубинах моря. Он разглядывал нить, видел, как он дрожала от силы его взгляда, отчаянно пытаясь понять, к чему была привязана эта нить.

И тут в его разуме разразилась буря.

Клубок воспоминаний, слабостей и страхов вспыхивал перед ним. Его сомнение было чудищем глубин. Отражение его каждой глупой ошибки блестело в его глотке. Все застывшие тела пиратов и великанов были его чешуей. Рана Ноа была дырой в груди змея. Он выдохнул, и в его лицо брызнула кровь Тельреда.

«Твоя вина, - шипел змей сдавленным умирающим голосом Кровоклыка. – Дурак… слабак… убийца! Твоя вина».

Его сомнение вырвалось из пасти змея. Оно трепало хрупкую нить, пыталось вырвать ее из хватки Каэла, пыталось отбросить его в ожидающую раскрытую пасть черного зверя.

Но Каэл держался. Его разум дрожал от усилий. Должен быть способ утихомирить змея, утопить черного зверя. Что-то необычное. Он должен найти силу, о которой говорила Гвен. Силу, что он дал себе, силу, чтобы сделать то, что требовалось…

И тут он понял.

Красивые берега сияли на горизонте. Он видел их тепло сквозь дождь, слышал шепот их обещания на ветру. Каэл забыл об опасностях. Узел появился на его хрупкой нити, тот же узел, что удерживал все невозможности вместе. Каэл держался и притягивал себя к кораблю.

Он смотрел на знакомые лица на палубе, смотрящие на него, ощущал жар в теле. На его истории были пятна, на руках была кровь, в сердце были дыры. Моря перед ним были темными от неуверенности. Но тут он увидел цель… и она была ясно написана в глазах тех, кто остался, кто смотрел на него…

Тех, кто нуждался в том, чтобы он плыл.

Тут была причина сразиться со змеем, уплыть от пасти черного зверя. Тут были воющие ветра, что пронесут его над темными волнами к берегам. Все же он все делал не ради себя…

Он делал это ради… них…

Он отталкивал их каждый раз, пытаясь сосредоточиться на задании перед собой, осмеливаясь думать о них только в самые темные мгновения… Он не мог понять, что в самые темные моменты он обнаруживал силу. Они были причиной, по которой он делал то, что требовалось.

Они были восходящим солнцем.

Они были источником его силы.

Каэл бросился с криком. Змей отпрянул под волны, дерево появилось вместо него. В этот раз, когда его ладони вонзались в кору, он думал об Амосе.

Он думал о годах, которые его дед провел, защищая его от жителей Тиннарка, об уроках, что он вложил в голову Каэла. Он подумал об Амосе, дрожащем в замке Титуса… подумал об оковах на его запястьях.

Этого Каэлу хватило.

Его любовь и ярость столкнулись, два огня пылали одинаково ярко. Они бушевали за его зубами, жевали чешую змея. Он врезался в дерево, и случилось нечто необычное.

Словно ставни открылись на его глазах. Он видел все, каждую полоску коры, каждое кольцо кожи. Он видел тысячи тонких трещин, что оставили холод, ветер и годы.

Слабость наполняла дерево паутиной. Там были бреши белой плоти, бреши в броне, куда он должен был целиться. Каэл толкнул свою волю в трещины сотней крохотных стрел. Он держал концентрацию, сколько мог, растягивая паутину.