Тут он мне подмигнул и приложил палец к губам: мол, о наших с тобой легкоатлетических секретах никому ни гу-гу. Я кивнул в ответ: что я, идиот какой, право?..
К себе на этаж я поднимался уже как старик астматик, как каменный командор, расстроенный Дон Жуаном, тяжеленные ноги подтягивал со ступеньки на ступеньку и думал о выражении "спарринг-партнер". Все мне теперь стало ясно. Был я однажды в Перми в командировке. Остановился у стенда "Не проходите мимо". Там висели фотографии пьяниц. И вот что меня удивило. В подписях корили не любителей выпить на троих, как было бы в нашем городе, а "любителей спариться". Вот откуда, понял я сейчас, пошло "спарринг-партнер". Эта мысль меня взволновала и обрадовала. Не заржавели, значит, мы разумом. Не в одних иностранных словарях искать облегчение мыслям! Есть и у нас еще дотошные умы, способные раздвинуть границы языка и создать новые специфические выражения.
Однако воспоминание о рубле с четырьмя копейками меня сразу же расстроило. Это еще хорошо, что они достали "Старку". А потом-то ведь придется брать "Экстру". Или хуже того - коньяк. Эдак у меня и на пиво ничего не останется!
Э-э, нет! Пошел бы этот Евсеев к черту!
Жена меня встречала так, словно я был актер на эпизодах, и вот наконец получил с ее помощью большую роль и теперь возвращался с премьеры.
- Ну? Что? Да на тебе лица нет! Что с тобой? Какой-то ты странный...
- Тяжело с непривычки, - сказал я. - У Евсеева очень интенсивные нагрузки. Пожалуй, я с ним не выдержу... Подкосит он, пожалуй, меня...
- Да, он здоровый. Прямо как Алексеев. Тебе бы начинать с кем послабее... Ты подумай, с кем... Но ты не бросай, я тебя прошу... Иначе я перестану тебя уважать... - сказала жена с угрозой.
- Хорошо, не брошу... - сдался я.
Я на работе все думал, с кем мне бегать. Все прикидывал кто из милых моих трусаков пьющий с утра, а кто нет. Ни в ком я не был теперь уверен. И тут я вспомнил о Короленкове. Этот уж точно непьющий, некурящий и даме уступит место в троллейбусе. Подозрительный в общем-то человек. И уж больно педант. Он и в жару ходит в костюме и при галстуке, а из кармана пиджака у него непременно высовывается уголок платка из галстучного же материала. Он, уж точно, и вилку никогда не возьмет в правую руку и даже самую мелкую кость ни при каких обстоятельствах не проглотит. Такой он весь аккуратный, что лучше бы ему лежать в палате мер и весов. А он что-то конструировал, какие-то вагонные тормоза. Но тормоз Матросова был не его. Знакомые Короленкова, и я в том числе, его не любили, считали, что он себе на уме и похож на Клима Самгина. Но теперь-то именно Короленков и был мне хорош. Недели две назад он и сам звал меня бегать с ним. Привлекало меня и то, что Короленков был совсем не атлет, а такой же, как и я, тщедушный служащий и, стало быть, вряд ли бегал быстро и далеко.
После работы я зашел к Короленкову в соседний дом. Он выслушал меня и, как мне показалось, растерялся.
- Ты же сам звал меня, - сказал я.
- Ну да, ну да, - кивнул Короленков. - Но лучше было бы, если бы ты предупредил меня заранее... Может, ничего и не выйдет... Это ведь тонкое дело...
- Тонкое, - согласился я.
- Ну ладно, - сказал Короленков. - Попробуем предпринять экстренные меры, авось что-нибудь и получится... Завтра приходи ровно в семь. Форма одежды - спортивная.
- В семь? - удивился я.
Неужели, подумал я, Короленков так подолгу бегает? Мы с Евсеевым начали сегодня в восемь, а и то многое успели. Я уж хотел было заявить, что дудки, что в семь мне ни к чему, что с семи пусть бегают мои враги, но почувствовал, что отказываться мне теперь будет неловко. Тем более, что я сам вынудил Короленкова предпринимать какие-то экстренные меры. "Какие меры? Зачем? Не надо!" - хотел было я сказать Короленкову, но не сказал, побоявшись сказать глупость. Умный и серьезный вид его меня смущал.
Назавтра в семь я пришел к нему. Захватил с собой рубль с четырьмя копейками и широкий бинт на случай встречи с Евсеевым. Рубль четыре копейки понятно зачем. А бинт, чтобы срочно забинтовать что-нибудь - коленку, палец, руку, голову наконец - и тем объяснить Евсееву причину своего отсутствия. Но я не попался Евсееву на глаза.
Побежали мы с Короленковым. Тренировочный костюм был на нем хороший, эластичный, иноземной выделки. И бежал Короленков хорошо. Тихо. Молчал. Только однажды обернулся ко мне:
- У тебя тоже, что ли, с женой нелады?
- Нет, - сказал я. - Лады.
Он как будто бы мне не поверил. Спросил:
- А чего же ты тогда бежишь?
- А при чем тут жена?
- Хотя да, - сказал Короленков. - Жена в наше время тут действительно ни при чем...
"Неужели, - расстроился я, - и этот стал пить? Тогда рубля-то мне не хватит!" Я уже хотел было захромать, но тут мы протрусили под аркой и выскочили в сквер у трамвайной остановки.
- В седьмой садись, - бросил мне Короленков. - Только не в семнадцатый. Семнадцатый сворачивает в Медведково.
Тут бесшумно и резво подошел именно седьмой трамвай, Короленков неторопливым, но деловым шагом подбежал к задней двери и вскочил в трамвай. И я вскочил в трамвай. И только когда мы проехали остановку и я с трудом вырвал билет из никелированной челюсти кассы, я вдруг словно очнулся. Куда я еду в этом пустом трамвае, зачем я здесь?
Я хотел было спросить об этом у Короленкова, но он был холоден и строг, меня будто и не знал, и я подумал, что вопросом своим я покажусь Короленкову смешным и инфантильным. Значит, он знает, зачем я в трамвае и зачем я еду. Он человек основательный, у него свой метод бега трусцой.
Через пять остановок мы сошли, и Короленков сказал, что бежать не надо, что тут и пешком три минуты.
Он меня завел в дом с рыбным магазином, и на втором этаже по его звонку нам открыли две барышни. Были они наших с Короленковым лет и приветливые. От одной из них, Оли, я чуть было не растаял. Но это выяснилось потом. Другая, Женя, сейчас же, не стесняясь меня и своей подруги, бросилась обнимать Короленкова, отчего тот смутился и стал поправлять очки. Оля же, улыбаясь, смотрела только на меня и словно бы чего-то ждала.
- Вот... Знакомьтесь... Мой приятель... - представил меня Короленков. Я вам о нем рассказывал по телефону.