Мы выехали из-за холма и остановились шагах в тридцати от них. Они нас не сразу заметили, были заняты ужином, зато когда заметили, то уж не отводили глаз ни на секунду. Двое, те, что помоложе, встали. Юноша отошёл к лошадям и сделал вид, что возится с упряжью. Двое других остались сидеть возле костра. Все четверо были вооружены револьверами, винтовки стояли сложенными в козлы позади них.

— Это наши коровы! И мы их забираем! — не сдерживая эмоций, воскликнула Ленни. Я бы предпочёл сам вести переговоры и постараться уладить дело без шума. Мне удавалось решать подобные дела мирным путём. Согласитесь, совсем не обязательно убивать человека только за то, что он имел неосторожность оступиться. Именно поэтому я не вытащил винчестер из седельной кобуры. Но разве кто-нибудь может удержать женщину, когда ей хочется поговорить? Нет конечно, и потому я всегда считал, что язык — их враг… Мой, впрочем, тоже.

— Вполне возможно, мэм, — усмехнулся тот, которого я посчитал своим ровесником. Он был высок, худощав, а рукояти его револьверов сияли зеркальным блеском. Один револьвер он носил в кобуре справа, второй за поясом. Из такого положения выхватить их ничего не стоит, и очень трудно угадать, за которым он потянется. Так что за худощавым я решил присматривать внимательней, хотя остальные выглядели не менее опасно.

— Вполне возможно, мэм, — повторил худощавый. — Хотя я сильно сомневаюсь в этом.

Нас было двое против четверых — Ленни я не считаю — поэтому он и вёл себя столь вызывающе. Гур чуть подал вперёд, прикрывая Ленни собой, а я положил правую ладонь на бедро.

— Осторожно, Сэм, — вдруг сказал один из тех, кто сидел у костра.

Худощавый скосил глаза.

— В чём дело, Дик, ты испугался? Их всего-то двое. И одна женщина.

Он хорошо обращался с шестизарядником и знал это. Но он не знал меня, а я его вспомнил — Сэм Гриффин, ганмен из Техаса. Одного человека он убил на перегоне где-то в Неваде, ещё троих в шахтёрском городке в Калифорнии. Поговаривали, что он застрелил Длинноволосого Джимми Картрайта, но, думаю, Джимми ему не по зубам, слишком уж он дёрганный, этот Гриффин. Я видел Картрайта в Денвере и видел, как он стреляет. Хотя… Никто не застрахован от ошибок: револьвер может зацепиться за кобуру или под ногу попадёт камень и пуля уйдёт в небо. Все мы смертны; ты можешь промахнуться, а твой противник не промажет. Я ещё не слышал, чтобы кто-то из ганменов умер своей смертью, поэтому, думаю, и меня тоже когда-нибудь застрелят. Например, в спину, как Хиккока… Если не успею вовремя отказаться от этой профессии и уйти в тень.

— Твой друг, Сэм, хочет сказать, что двое иногда значит больше, нежели четверо, — заговорил я. — Законы математики никогда не противоречат законам жизни.

Сомневаюсь, что он знал, что такое математика, но о цифрах, надеюсь, слышал. А уж считать умел наверняка. Однако иногда считать надо не то, что видишь, а то, что подразумевается. А вот с этим правилом он явно знаком не был.

— Хочешь назвать меня неучем, мистер? — сразу насупился Гриффин. Пальцы его правой руки сыграли волну и нацелились на рукоять револьвера. Ему страсть как хотелось пострелять. Ну просто страсть как. Лишний раз показать свою крутость, дать новый повод для разговоров и повысить свой рейтинг в глазах окружающих. Он даже подался вперёд, искушаемый жаждой убийства.

— Нет, Сэм, я не хочу назвать тебя неучем, — покачал я головой. — Я просто хочу забрать коров, которых ты украл у Дэна Макклайна, но которые принадлежат мне. Я не буду объяснять тебе, что такое математика или школа вообще. Я просто заберу коров и вернусь на ранчо, а ты поедешь дальше. Если ты этого не сделаешь, тогда один из нас умрёт, а может и ещё кто-нибудь. Но ведь ты не хочешь, чтобы кто-нибудь умер, Сэм? Особенно ты, правда?

Он не хотел умирать. Думаю, этого никто не хочет. Но и отступать он тоже не хотел. Он настроился на драку, был уверен в себе, однако мои рассуждения о смерти ему не понравились и, кажется, в его голову впервые закралась мысль о том, что он тоже не бессмертен. Если собираешься стрелять, то такие мысли надо гнать из головы прочь, иначе очень легко сыграть в ящик…

— Осторожно, Сэм, — вновь сказал Дик. Потом добавил, глядя себе под ноги. — Это Бен Росс Лаки.

Сказал он не слишком громко, но услышали его все. Сэм вдруг побледнел; пальцы, уже коснувшиеся револьвера, сжались в кулак, а рука медленно, осторожно пошла вниз и в сторону. Он не был трусом, но моё имя звучало как приговор. Всё, что он обо мне слышал — а он обо мне слышал — ставило меня в разряд неприкасаемых. Достаточно той истории, когда я, нашпигованный свинцом под завязку, расстрелял банду Блекменов.

— Мы совершили ошибку, мэм, — обращаясь к Ленни, заговорил Дик. — Если вы позволите, мы заберём свои вещи и уберёмся отсюда. Обещаю, вы никогда больше нас не увидите.

Ленни кивнула. Она тоже обо мне слышала, ибо разговоры о ганфайтерах были любимой темой девушек романтического возраста, и потому взгляд её рассеяно метался между мной и Домиником. Шутка ли! Человек, над которым она только что потешалась, вдруг оказывается знаменитым ганменом, почти легендой Дикого Запада, а она так… Невежливо? Ну ничего, пройдёт немного времени и она опять станет сама собой, такой же насмешливой, дерзкой и… прекрасной.

Гур смотрел на меня настороженно, но без вызова. Не ему тягаться со мной на револьверах, и он понимал это. Хотя силой духа и боевыми качествами он вряд ли мне уступал. А может в чём и превосходил. Где-нибудь на глухой тропе, среди скал, деревьев или в голой прерии, когда вокруг раздаются вопли вышедших на тропу войны индейцев, я бы предпочёл, чтобы рядом со мной был он. Именно такие люди, как Доминик Гур, делали эту страну цветущей. Именно они шли впереди всех, осваивали новые земли, гибли в схватках с индейцами и бандитами, побеждали и шли дальше. А всякие мастера револьверов вроде меня — это отжившие своё реликты, которым давным-давно пора исчезнуть. Пару раз я работал шерифом в небольших скотоводческих городках. Меня нанимали, потому что знали, что я не спасую перед бандой набравшихся виски молодчиков и если надо вышвырну их за черту города, восстанавливая на улицах покой и порядок. Порой было достаточно одного моего имени, чтобы самые буйные драчуны успокаивались и шли домой. Горожанам это нравилось. Но как только проблемы заканчивались, люди тут же начинали коситься на меня и спрашивать, когда я уеду. Подобные мне граждане просто притягивают неприятности. Всегда найдётся какой-нибудь недомерок, мечтающий посостязаться в искусстве стрельбы, а горожанам стрельба не нравиться. Шальные пули имеют особенность попадать не туда, куда надо, вот и приходиться кочевать по стране, переезжать с места на место. Найдётся ли когда-нибудь земля, способная принять меня таким, какой я есть на самом деле, а не таким, каковым сделали меня обстоятельства? Посмотрим…

— Лаки значит?! — усмехнулся Гур. — Ну ладно, Лаки, давай сгонять коров. Это-то ты умеешь?

Три недели пролетели быстро, быстрее, чем мне того хотелось. По сути, предстоящее родео интересовало меня мало, лишь в качестве приза, способного оплатить купленный у Дэна Макклайна скот. На первом плане у меня стояло ранчо — моё ранчо. На пару с Джо мы построили дом, конюшню, собрали небольшой табун мустангов, загнали стадо коров в Тёщину долину и пристрелили одного койота. Настоящего койота, не двуногого. Этот дикий пёс всю первую неделю своими воплями терроризировал мою Сюзанну и не давал ей спокойно спать. Пришлось выследить его и сделать из его шкуры трофей, который теперь в виде флага красовался над моим домом.

Впервые за последние двадцать лет я мог хоть что-то назвать моим кроме коня, седла и револьверов, и это было здорово. Мой дом, мой скот, моё ранчо — приятно звучит, чёрт возьми! У меня была кровать, был камин, была кухня. Правда, не было повара, но ведь и Нью-Йорк не сразу строился. Наступит время, появиться и повар. Главное, была печка, возле которой он мог трудиться.