– Кого?

– Волка, который мне снится.

Аори всхлипнула.

– Какой бред. Что он вообще сказал?

– Что Главе Тройнов не дадут умереть.

– А ведь ты этого хочешь.

Граф немного отодвинулся, коснулся ее груди.

– Я чувствую, как ты радуешься, глубоко-глубоко внутри. Но он прав, твой волк. Я не умру. Мы проведем вместе много дней и ночей, я научу тебя чувственности и покорности. Думаешь, я схожу с ума, когда ты рядом? Нет. Я приказываю привести тебя, когда собрался немного обезуметь. Решил. Запланировал.

Аори задрожала, вскинула голову, уперлась руками в его плечи, пытаясь вырваться. Улыбнувшись, Ян разжал объятия.

– Но я умру, как все они?

– Не все. Зачем мне убивать сломленных и покорных?

– И не было ни одной, кого ты просто пожалел?

Вместо ответа граф резко, нешироко замахнулся. Щеку Аори обожгла пощечина, чуть не дотянувшая до полноценного удара. Девушка громко вскрикнула, невольно вскинула руки в защитном жесте.

– Жалость? Ничтожная глупость, наследство идиотов!

Она стояла, закрывая лицо тонкими пальцами. Секунды тянулись одна за другой, время стало бесконечным. Любой лишний жест, звук, даже вдох разобьют хрупкое равновесие.

И Аори замерла, почти не дыша, и думая лишь об одном – хоть бы этот жалкий покой продлился еще немного.

Еще чуть. Еще… Еще.

Ян наклонил голову и медленно провел рукой по волосам, исподлобья рассматривая пленницу.

Время разбилось, осыпалось крошевом секунд.

– Не надо бояться.

Он задумался о чем-то, задержав ладонь на затылке. Пришел в себя мгновением спустя и медленно двинулся вглубь зала, без малейших опасений оставив Аори за спиной. Граф рассматривал скульптуры, касался их так же, как когда-то – женских тел. Легонько ласкал кончиками пальцев, пробуждая воспоминания, здоровался и одновременно прощался.

И говорил.

Низкий, властный голос проникал внутрь, как бы Аори ни хотелось спрятаться за щитом показного равнодушия. И она слушала, подчинялась ритму слов, тембру и напору.

– Многие просили о жалости, молили о пощаде. Но все, что они могли мне предложить, я и так брал. Что ты, Аори, можешь мне предложить? Ничего. Молчишь, понимаешь, что я сделаю с тобой, что захочу, и так, как захочу. Что, проклятие? Такого со мной еще не случалось, а я люблю новое. И я хочу знать твои секреты. Хочу получить отзыв. Хочу, чтобы ты стала одной из немногих, кто ответил мне, поднялся вровень, преодолел и ненадолго подчинил. Твоя ненависть – такая сладкая, и я хочу получить остальное.

Внутри тела Аори мерно раскачивался невидимый маятник. Сердце билось с заданной им частотой, обрывки мыслей порхали туда-сюда, лишенные начала, конца и какого-либо смысла. Она опустила руки, так медленно и плавно, словно стояла на дне моря, окруженная лишенной течения водой.

– Откройся и прими меня, – Ян вернулся незаметно, тихо, подошел со спины и коснулся застежки платья. – И ты сможешь возродиться. Превратиться в женщину, которой тебе суждено стать. Забудь, что было до, не думай о том, что будет после. Есть только этот миг. Есть ты и я.

Ткань легко соскользнула с плеч, стоило графу разжать пальцы, и упала на пол. Аори не пошевелилась, когда чужие ладони коснулись тела. Тонкие волоски на коже встали дыбом от холода.

– Пусть не останется ничего лишнего. Я вижу, что тебя тревожит. Чужие мнения, в которых звучит твое имя. Десятки людей смотрят и оценивают, и ты не знаешь, что они решат. Ты пытаешься стать лучше, ты каждый день бросаешься из стороны в сторону, пытаешься угадать, как сделать так, чтобы тебя полюбили. И ты надеешься, что после этого вновь сможешь стать собой. Жить так, как захочешь, но отныне все, что ты сделаешь, – будет правильно. Тобой будут восхищаться, тебя будут ставить в пример. Ты будешь лучше других, и всегда найдутся эти другие, для сравнения. Нет… Не ты – лучше. Они – хуже. Не такие красивые, удачливые. Их будут любить меньше.

Граф коснулся губами ее шеи, легко и нежно.

– Ты одинока. Ты еще не научилась быть собой, жить для себя. Я не могу подарить тебе мир, я могу лишь показать эту дорогу. Быть собой – это преодолеть страхи и опасения, не думать, что скажут, когда мы рука об руку выйдем из нашего Дома. Быть собой – это перестать себя жалеть. Принять тот новый мир, в котором ты оказалась, и овладеть им. Ты можешь это сделать, Аори?

Его пальцы бережно ласкали спину, руки, грудь. Ласково и несмело, словно тоже спрашивали ответа.

Сможет ли она преодолеть?

Сможет переломить в себе стыд и отчаяние, боязнь чужого осуждения?

Сможет отдаться своим желаниям?

Ведь сможет?

Аори медленно повернулась в его объятиях, опустила ресницы и потянулась вверх, чуть приподнимаясь на носочках. Ян наклонился навстречу, и губы девушки кольнуло щетиной.

Его поцелуй залил тело жаром. Все мышцы сжались в сладком предвкушении, превратили тело в одну натянутую струну, в воплощенное бесстыжее желание.

Маятник в голове стих, исчез на середине удара и оставил после себя отзвук мерзкого волколачьего смешка. Он прокрутился внутри, будто нож в рваной ране, разбросал ошметки взрезанных нервов.

Едва не закричав от отвращения, Аори отпихнула графа. Слепо ударила раз, другой. Кулак не получалось сжать как следует – не хватало сил.

Новая пощечина не остановила, Аори хотела получать чужие удары снова и снова, захлебываясь ненавистью и отвращением. Пусть бьет, еще сильнее, еще больнее, пусть сам превратит ее в бесчувственный кусок плоти, как не раз бывало в прошлой жизни на тренировках. Не думать! Не помнить!

Ее отшвырнули к стене, Аори с размаху ударилась о нее спиной и затылком, застонала, чувствуя, как подгибаются ноги. Но не упала – граф прижал ее всем телом. Деревянный узор отделки болезненно впился в кожу, оставляя широкие ссадины.

– Что ж, хорошо! Хорошо. Ты сама этого захотела!

Ярость рвалась наружу, и он в сердцах сорвал запоры и скрепы, позволил особенности полностью овладеть его пленницей. Изнасиловать ее душу так, как он насиловал тело.

Сознание Аори упорхнуло, оставив разум в полном одиночестве. Он решил, что боль исчезнет, если покориться, и тело послушно расслабилось.

Каждая черточка на лице разгладилась, оно превратилось в беспечную маску. Даже глаза потемнели, утратили желтый оттенок, стали грязно-карими, обычными. Лишились своего особенного огня.

Спохватившись, Ян отпустил Аори. Она осталась стоять, спокойная и равнодушная, и позволила бы сделать с собой все, что угодно.

– Демоны раздери, таки сломал, – разочарованно пробормотал он. – Ну ничего, у нас будет время все вернуть.

И снова влепил девчонке пощечину. От злости за то, что она заставила его сделать.

Высокое здание устроилось на берегу реки, словно пришвартовавшийся к причалу парусник. Десятки острых стеклянных граней сплетались между собой и, отражая лучи повисшего в высшей точке небосвода солнца, разбрасывали вокруг блики, яркие, резкие, будто огромный световой круг накрошил ломтями нож кого-то всесильного.

Филармония Анатьина. Мирх без лишней скромности дал собственное имя удивительному творению – пожалуй, самому смелому, необычному и гармоничному, что появилось на Астрали после ухода Маккинов. Здесь давали не только концерты, но ему нравилось слово «филармония», и она стала называться так. Хоть цирком назови, не посмели бы перечить.

Главные двери открывались в полдень, а в полночь новых посетителей уже не впускали. Кого попало не пускали вообще никогда – лишь тех, кто мог оплатить весьма недешевое членство, кто мог по достоинству оценить классическую оперу и современную постановку, экспериментальный балет и акустический концерт. Архитекторы создали два роскошных зала, и в них воплощались самые смелые идеи, выступали лучшие актеры, танцоры и певцы. Денег не жалели, вновь и вновь потрясая воображение искушенных зрителей.

Город внутри города. В ресторанах прислуживали официанты в идеально белых рубашках, картинные галереи предлагали получше рассмотреть полотна столетней давности. Некоторые позволяли приобрести в аукционном зале – каждый вечер здесь звучали суммы, за которые можно купить небольшой город. Впрочем, с молотка уходили и они.