Якоби повернул голову и показал рукой на стоящий у кровати стул.

– Сейчас музыка кончится, – сказал он. – Извините, но я совершенно убежден, что это преступление – начинать разговор под музыку Иоганна Себастьяна.

Стефан сел на стул. Якоби взял пульт и прибавил громкость. Музыка заполнила комнату. Он лежал с закрытыми глазами и слушал.

Когда концерт закончился, он дрожащим пальцем нажал кнопку на пульте и положил его на живот.

– Я скоро умру, – сказал Якоби. – Это большое счастье – жить в эпоху после Баха. Мое личное летоисчисление знает только две исторические эпохи – до Баха и после Баха. Кто-то из поэтов даже написал об этом стихи, забыл его имя. Я удостоен великой милости – провести мои последние дни в обществе его музыки.

Он лег поудобнее.

– Но теперь музыка кончилась, и мы можем говорить. Что вы хотели?

– Меня зовут Стефан Линдман.

– Это мне уже сообщили, – сказал Якоби нетерпеливо. – Я помню вашего отца, я составлял его завещание. Вы же об этом хотели говорить? Но неужели вы думаете, что я помню содержание какого-то завещания? За сорок лет практики я составил не меньше чем тысячу завещаний.

– Там было упомянуто пожертвование в общество «Благо Швеции».

– Что-то такое помню – хоть и не уверен.

– Выяснилось, что это общество – составная часть шведской нацистской организации.

Якоби нервно забарабанил пальцами по одеялу:

– Нацизм умер вместе с Гитлером.

– И тем не менее в Швеции немало людей, передающих средства в эту организацию. Среди них много и молодых людей.

Якоби смотрел на него, не мигая.

– Кто-то собирает марки. Или спичечные этикетки. Ничего необычного в том, что кто-то коллекционирует отброшенные политические идеалы, я не вижу. Люди всегда тратят жизнь на чепуху. Например, бесконечные и ничего не говорящие сериалы – их создатели просто-напросто презирают зрителей, считают их законченными кретинами. Люди таращатся на эти серии и умирают, не досмотрев.

– Мой отец пожертвовал деньги этой организации. Он был нацистом?

– Я знал вашего отца как патриота с развитым национальным сознанием.

– А мать?

– Я ее почти не знал. Она еще жива?

– Умерла.

Якоби раздраженно прокашлялся:

– Зачем вы вообще пришли?

– Чтобы спросить, был ли мой отец нацистом.

– И почему вы решили, что я могу ответить на этот вопрос?

– Сейчас уже не осталось почти никого, кто бы мог на него ответить.

– Я уже ответил. Но мне интересно, почему вы решили меня побеспокоить.

– Я обнаружил его имя в списках членов нацистской организации. Я не знал, что он был нацистом.

– Какие еще списки?

– Я точно не знаю. Но там больше тысячи имен. Многие уже умерли. Но члены их семей продолжают вносить деньги.

– У организации должно быть имя. Как она там называлась? «Благо Швеции»?

– По-видимому, это некое добровольное объединение, но оно явно кому-то подчиняется. Кому – не знаю.

– Где вы нашли эти списки?

– Пока секрет.

– И ваш отец был в этих списках?

– Да.

Якоби облизнул губы. Стефан решил, что он пытается улыбнуться.

– В тридцатые – сороковые годы Швеция была вполне нацистской страной. Нацизм, в частности, был очень популярен среди юристов. Не только великий Бах был немцем. Швеция всегда заимствовала свои идеалы из Германии – литературные, музыкальные, политические. Так было до конца войны. Потом время переменилось, и мы стали черпать свои идеалы в США. Но не надо думать, что, поскольку Гитлер привел свою страну к страшной катастрофе, культ белого сверхчеловека и ненависть к евреям прекратили существование. Все эти идеи по-прежнему живы в сознании поколения, которому вдолбили их еще в юности. Ваш отец принадлежал к этому поколению, а может быть, и мать. И кстати, никто не уверен, что эти теории не возродятся вновь.

Якоби замолчал – говорить ему мешала одышка. Дверь позади Стефана открылась. Анна Якоби принесла отцу стакан воды.

– Время истекло, – сказала она.

Стефан поднялся.

– Вы вполне удовлетворены ответом? – спросил Якоби.

– Пытаюсь понять, – сказал Стефан.

– Дочь сказала, что вы больны.

– У меня рак.

– Неизлечимый?

Якоби задал этот вопрос неожиданно бодрым тоном, как будто его радовала мысль, что смерть – не только удел стариков, проводящих последние дни жизни, слушая Баха.

– Надеюсь, что излечимый.

– Разумеется. Но смерть – это наша тень, мы не можем от нее избавиться. И в один прекрасный миг эта тень превращается в дикого зверя, и скрыться от него мы не можем.

– Надеюсь, что меня вылечат, – повторил Стефан.

– Если нет, предлагаю Баха. Единственное лекарство, которое помогает. Музыка Баха утешает, облегчает боли и придает мужества.

– Спасибо, запомню. Спасибо, что уделили мне время.

Якоби молча закрыл глаза. Стефан и Анна Якоби вышли из комнаты.

– Мне кажется, у него боли, – сказала дочь в прихожей. – Но он не хочет принимать болеутоляющих лекарств. Говорит, что не может слушать музыку, когда у него в голове туман.

– А чем он болен?

– Старость и отчаяние. Ничего больше.

Стефан протянул руку и попрощался.

– Надеюсь, все будет хорошо, – сказала она, – вас вылечат.

Он вернулся к машине, сгибаясь от сильного ветра. Что делать дальше? – спросил он себя. Я побывал у умирающего старика, чтобы спросить, знал ли он, что мой отец был нацистом. Могу, конечно, расспросить сестер – знали ли они. Или, во всяком случае, посмотреть на их реакцию. А дальше? Что мне делать с ответами? Он сидел в машине, не двигаясь. Женщина, преодолевая ветер, толкала детскую коляску. Он провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Вот и все, что у меня есть. Сижу в машине среди вилл под Варбергом. Я никогда сюда не вернусь и скоро забуду, как называлась улица и как выглядел дом.

Он решил позвонить Елене и вытащил телефон. Там было сообщение. Звонил Джузеппе. Он набрал его номер, и Джузеппе сразу взял трубку.

– Ты где? – спросил он.

– В Варберге.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прилично.

– Я только хотел тебе рассказать, что у нас происходит. У тебя есть время?

– Сколько угодно и даже больше.

Джузеппе засмеялся.

– Так не бывает, – сказал он. – А мы немного продвинулись, в основном в вопросе об оружии. В случае Молина использовали целый арсенал – дробовик, патроны со слезоточивым газом, может быть, еще что-то. Их, разумеется, где-то украли. Мы запросили сводку всех краж оружия. По-прежнему неясно, откуда оно взялось, но кое-что прояснилось. Во всяком случае, мы теперь знаем, что при убийстве Андерссона использовалось другое оружие, чем в случае Молина. Техники абсолютно уверены. И тут возникает версия, которую мы не прорабатывали.

– Что их было двое?

– Точно.

– А может быть, все-таки один.

– И так может быть. Но версию отбрасывать нельзя. И еще одна новость: в Сетере поступило заявление о краже оружия. Хозяин неделю отсутствовал, а когда приехал, обнаружил, что дом взломан и оружие исчезло. Это выплыло, когда мы начали интересоваться, не пропадало ли в последнее время огнестрельное оружие. Калибр совпадает с ружьем, из которого убили Андерссона. Но никаких следов вора не нашли.

– А как он взломал виллу? Способ взлома иногда помогает найти вора.

– Очень аккуратно и красиво вскрыл входную дверь. И сейф с оружием. То есть работал профессионал. Не дилетант.

– Ты считаешь, что кто-то украл оружие с определенной целью.

– Примерно так.

Стефан попытался представить себе карту.

– Сетер ведь в Даларне, если я не ошибаюсь?

– Из Авесты и Хедемуры дорога идет через Сетер в Бурленге, а дальше – прямиком на Херьедален.

– Кто-то едет с юга, по дороге раздобывает оружие и направляется прямо к Аврааму Андерссону?

– Наверное, так и было. Но у нас нет мотива. И убийство Андерссона, если это не тот же самый преступник, приобретает совсем иную окраску. В этом случае и в самом деле непонятно – что происходит? Может быть, это только начало, а продолжение следует?