Но ловкий вор не успел отпраздновать победу. Что-то тяжелое обрушилось ему на голову, словно вечные небеса не выдержали и рухнули на землю, стремясь раздавить слабого человека. Пришла тьма.
Над вором возвышался капитан, держа в руках проломленную бочку, служившую кому-то стулом.
— Жив? — спросил развалившийся у стены монах тихим скрипучим голосом. Он прижимал руку к боку, из-под которого разливалось пятно крови. Видимо Джок оставил ему напоследок прощальный подарок. Капитан утвердительно кивнул, проверяя мерно бьющуюся на шее вора жилку.
— Живой. Свяжи его и обыщи, — обратился он к оставшемуся в живых последнему солдату, стоявшему в стороне, потирающему наливающийся синяк на щеке, оставленный в подарок сильным ударом контрабандиста. — Он нужен живым для показательной казни на площади.
Капитан подошел к монаху и присел рядом с ним.
— Как ты?
Монах что-то прохрипел — видимо засмеялся.
— Мне пора в путь. Я совершил все. Нэддир ты знаешь что делать. Не подведи…
И монах замер, отправившись в мир иной.
Нэддир повернулся к солдату, который уже умело спеленал находящегося без сознания Селима.
— Что второй?
— Мертв, капитан. Силен, ублюдок, жреца завалил, и как сумел? Я такого еще не видел. А что вытворял…
— Заткнись, — Нэддир обвел усталым взглядом пустую таверну — ее покинули все, даже хозяин больше не показывался с кухни. Часть факелов погасла, и сумрак окутал помещение. Капитан подошел и взглянул на обгоревший труп одноглазого. Он долго вглядывался в его изуродованное лицо, а после произнес:
— Вот те на. Ха! Готов биться об заклад, это же сам небезызвестный Джок, правая рука Малика. Вот и ты попалась пташка. Ха-ха! Джай сбегай за подмогой. Пора здесь прибраться.
Позади с громким стуком захлопнулась дверь, и послышались торопливые удаляющиеся шаги солдата. Нэддир остался в таверне один.
— Так, посмотрим, что же это, — капитан вырвал из мертвых рук Джока опаленный сверток. — Тяжелый. Ради чего же ты пришел сюда, Джок, ради чего так рисковал. Даже жреца не испугался.
Нэддир откинул тряпку в сторону, обнажая содержимое, и в его руках оказался небольшой золотой идол, выполненный в виде обезьянки с длинными передними лапами, сидящей на золотом коврике в позе восточных мудрецов, положив кисти на колени. Обезьяну окружали какие-то кусты со странного вида плодами. Божок, разомлевши, улыбался, но взгляд его маленьких словно бусинки глаз источал лишь презрение. От идола так и сквозило чем-то неземным, нереальным, словно аура мрака тонкой тканью окутывала фигурку, и от этого бывалого солдата аж бросило в дрожь.
— Золотой бог, Сахат, слуга дьявола. Так вот почему так всполошились жрецы, подняв на ноги всю стражу дворца. Еще бы, похитили их святыню. Да, сегодня, по-видимому, мой самый счастливый день. Я поймал вора, добыл украденное да к тому же избавил город от этого ублюдка Джока! Неплохо.
Нэддир приподнял статуэтку над головой, любуясь ею, ее правильными формами, как свет факелов, нежно касаясь золотой поверхности, создает приятные глазу блики. Затем, словно спохватившись, тихо ругнулся, вспомнив, что сейчас сюда нагрянет несколько десятков солдат, поднял тряпку, вновь закутал в нее идола и, сунув сверток подмышку, спешно направился к выходу, больше не взглянув ни на лежащего в беспамятстве вора, ни на трупы своих солдат, ни на разрушенную таверну.
Капитан был счастлив.
Нэддир, счастливо улыбаясь, вошел в свою комнату, находящуюся на втором этаже старого каменного дома, примкнувшего с одной стороны к королевской темнице. Он осторожно, стараясь не нарушить тишину предательским скрипом, прикрыл за собой дверь, запер ее на тяжелый засов и подошел к кровати, стоящей в углу. Он сел на застеленное тканым покрывалом солдатское ложе, положил на колени сверток и сорвал с него тряпку. Лунный свет, льющийся из приоткрытого окна, ласково коснулся золотой плоти бога-обезьяны. Капитан улыбнулся еще шире, огоньки алчности сверкали в его глазах.
Нэддир поставил статуэтку на стоящий рядом с кроватью стол, предварительно смахнув с него на пол пустые кружки. Те, громко стуча, укатились куда-то под кровать, нарушив царственную тишину, но капитан, казалось, этого даже не заметил.
Нэддир никому ничего не сказал о своей находке. Завтра. Все раскроется завтра, и все узнают о его ночных подвигах. Тогда он и вернет жрецам идола, он не идиот ссорится с ними. Но сегодня… сегодня этот божок побудет с ним. Здесь и сейчас. Хоть раз в жизни капитан решил почувствовать себя богачом. И кусок золота на столе дарил наслаждение, омраченное лишь будущими событиями, но Нэддир старался о них сейчас не думать.
Он долго, почти неподвижно сидел на кровати, разглядывая статуэтку, любуясь ею, таинственно блестящей в лучах луны, медленно скользящей по куполу неба среди ярких звезд. Но вдруг его веки отяжелели, словно налились свинцом, дыхание выровнялось, и глубокий сон навалился на него со всей своей силой. Нэддир мешком рухнул на кровать и тут же громко захрапел.
В ту же секунду золотой божок моргнул своими глазами-бусинками, тихонько пискнул и с шумом вздохнул, затем с удивлением огляделся вокруг. Странное место, так не похожее на привычный зал древнего храма, и атмосфера совсем не та — серая, спокойная, пустая. Идол потянулся тонкими ручками, передернул плечами и сошел с постамента, прошествовав к краю стола. Там он замер в удивлении, разглядывая спящего человека. Он тихо и мерзко захихикал, его маленькие ушки затряслись, словно в предвкушении, и весь он прямо наполнился странным сиянием, истекающим у него изнутри.
Затем идол с силой оттолкнулся от стола и прыгнул, приземлившись прямо на грудь ничего не подозревающего человека. Хрустнули в тишине ребра, храп резко прервался, мужчина зашелся в кашле, выплюнув на рубаху сгустки крови, но так и не проснулся, продолжая блуждать в лабиринтах колдовского сна. А божок тем временем, все также улыбаясь, почти нежно обнял его за шею и сдавил горло. В миг хрустнули шейные позвонки, Нэддир, так и не придя в себя, дернулся и затих, погрузившись из мира грез в объятия бездны.
В окутавшей комнату тишине раздался тихий, почти детский смех. Испачкавшийся в крови Нэддира божок преобразился — его глаза, казалось, метали молнии, от тела, переставшего отражать свет луны, потянуло угрозой и неизбежностью. Затем в ночи раздались тихие, но грозные слова:
— Никто не может безнаказанно покушаться на то, что принадлежит Демонам Древней ночи! И дьявол — князь их, не прощает безумцев!
Затем послышался скрип стола, топот маленьких ножек, а после вновь воцарилась тишина.
Голова взорвалась острой болью, медленно разливавшейся по всему телу. Сознание, до этого блуждавшее где-то во тьме, подсвеченной тусклыми искрами, медленно возвращалось, принося с собой ясность мысли. В висках стучало, словно целое племя диких карликов в безумии своем лупили по ним своими тяжелыми молотками.
Он медленно приоткрыл глаза, вернувшись в реальность, но тьма беспамятства сменилась тьмой подземелья. Да, удача отвернулась от него там в таверне. И теперь совершенные ошибки завели его… куда же? Скорее всего, в камеру, вот только где — в храм или дворец?
Селим (а это был именно он) осторожно приподнялся, скривившись от боли — на голове расцвела огромная шишка, — чем это его так? Слава богам череп выдержал! Селим прощупал пространство вокруг и наткнулся на камень стены, к которой и подполз, оперевшись об нее спиной. Холод камня немного остудил разгоряченное тело и заставил поутихнуть боль в голове. Что ни говори, удар был силен. Да, огрели его от души! И как это он проворонил врага.
Прикрыв глаза, успокаиваясь, Селим немного посидел так, расслабившись всем телом, до тех пор, пока боль в затылке не стала едва заметной. Больше не обращая на нее внимания, он начал всматриваться во мрак. Видимо, где-то далеко горел свет — глаза начали понемногу привыкать к темноте, и перед ним проступили контуры небольшого помещения, квадратного каменного мешка, одна из стен которого была замещена на железную решетку из толстых почти с запястье человека прутьев. За ней прятался мрак узкого коридора, и смутно угадывалась решетка соседней камеры. Итак, он в тюрьме. В подземельях дворца. Жреческие застенки были немного иными, там вместо камер были каменные колодцы с водой по колено, куда и сбрасывали узников и будущих жертв.