...Спасательные работы тем временем шли своим чередом, и наша группа принимала в них самое активное участие. Теплоход, обследовав до последнего куска железа, отбуксировали на судоремонтный завод, где сварщики приступили к его уничтожению...

Нас перебросили на подъем вагонов. Там все еще работали водолазы, поскольку недостаточно было обследовать только сами вагоны, люди выпрыгивали из них, пока вагоны падали с моста, пытались из них выбраться уже на дне реки, и некоторым это удалось. К сожалению, немногим. Большинство захлебнулось на полпути к поверхности. Однако многим опять-таки повезло, потому что к месту катастрофы сейчас же начали стягиваться лодки рыбаков, стоящих около моста в ту ночь... Человек двадцать из вынырнувших рыбакам удалось выловить и откачать...

Но многим выбраться не удалось, их снесло течением значительно ниже, и они погибли без своевременно оказанной помощи... Среди пассажиров поезда уже насчитывалось сто девяносто семь погибших, но список продолжал расти с каждым часом спасательных работ.

Под воду нашу группу не пустили. Дело в том, что на вагонах работал ростовский отряд спасателей, который славится своими водолазами. Мы им конкуренции в смысле профессионализма составить не могли. На нашу долю досталась транспортировка на берег утонувших и убитых при падении поезда в реку...

Мрачная работенка, но мы мало думали об этом. Говорю, конечно, о себе, хотя уверена, что и остальные тарасовцы из нашей группы приняли работу с трупами как нечто необходимое и неизбежное. Спасателю нужно уметь делать все. И не просто делать, а работать всегда спокойно, от этого во многом зависит наш профессионализм, который в данном случае означает качество нашего труда... Какое может быть качество при перевозке трупов? Прежде всего – психологическое. Уважать нужно тех людей, которые погибли; хоть банально, но это самое главное...

Кстати, от ростовцев я и услышала странную сплетню о том, что теплоход захватил маньяк-одиночка и специально направил его на мост в то время, когда по тому проходил поезд. Сплетня есть сплетня, я не придала ей слишком большого значения, хотя все это слишком напоминало дяди-Сашин рассказ о его психе...

Но когда после смены я поделилась этой сплетней с майором, тот меня просто огорошил. Он рассказал мне, что это вовсе и не сплетня. ФСБ официально распространила сегодня, всего несколько часов назад, пока мы тут работали, сообщение о поимке маньяка, организовавшего катастрофу. Даже имя его называлось – Алексей Гмыза. Ни слова о потоках энергии и притяжении материальных тел в версии ФСБ не было. Там была жестокость сумасшедшего, его чрезвычайно активные действия по захвату капитана и его помощника, злонамеренное изменение курса.

По версии ФСБ, этот сумасшедший Алексей Гмыза убил более трех сотен людей и еще пару сотен – искалечил. Он добивался якобы личной известности, поскольку хотел стать президентом России.

Стоило на секунду поверить в эту версию – и становилось просто жутко оттого, что жизнь сотен людей зависит от поведения выжившего из ума человека, и нет никакой возможности это предвидеть...

Григорий Абрамович посмотрел на меня очень внимательно и сказал:

– А ты найди, Оля, своего знакомого журналиста и расскажи ему о своем разговоре с этим новоявленным террористом... Чтобы сомнений никаких не осталось. Не зря же ты с ним общалась...

«Позвольте, – подумала я, – что-то я не припоминаю, чтобы рассказывала Грегу о Фимке Шаблине... Откуда же он про него знает?..»

Но уточнить этот момент мне не удалось, поскольку тон, которым разговаривал со мной Григорий Абрамович, не позволял задавать никаких вопросов. Мало того, я ясно чувствовала, что это с его стороны не просьба, а – приказ... Я поняла, что Грег мною как-то манипулирует... Хотя ни мотивов его, ни целей я не понимала...

Приказ есть приказ, пусть даже и не явный. Я отправилась его выполнять, нашла Фимку, и мы с ним за полчаса сочинили любопытнейшее интервью, в котором я рассказывала о своем разговоре с Алексеем Гмызой накануне его ареста, сообщала, что провела во время этого разговора психологическое экспресс-обследование этого человека и сформулировала свои выводы...

Конечно, съевший не одну заблудившуюся в газетных дебрях собаку, Фимка помог мне оформить свои выводы красочно и сенсационно. Он вообще на подобные штучки большой мастер. Недаром только и делает, что охотится за сенсациями. За два дня это уже вторая его сенсация, и обе, между прочим, добыты им с моей помощью...

Суть сделанных мною выводов сводилась к следующему. Алексей Гмыза – действительно глубоко психически больной человек. Но все дело в природе его болезни. Он страдает неврозом навязчивого состояния. Болезнь сформировалась в раннем детском возрасте, когда плохо развитый физически ребенок подвергался побоям и унижением сначала со стороны родителей, а затем, вероятно, – со стороны своих школьных товарищей... В результате у него сложились явно патологические реакции на все, что напоминает ему об источниках страданий. Беда в том, что психо-семантические тупики слишком обширны и распространены в его сознании, слишком многие образы приводят в конце концов к единому результату – ретроспективных психо-эмоциональных состояний унижения и боли, страдания, морального и физического.

Это я подтверждала цепочками образов, заимствованных мною из нашей с ним беседы. Каждая такая цепочка, начинаясь на совершенно нейтральной семантике, приводила в итоге к образам, имеющим чрезвычайно интенсивную эмоциональную окраску, или, другими словами, к стрессосодержащим образам, провоцирующим невротическую реакцию, как бы «включающим» невроз...

Выглядело довольно убедительно, хоть и не совсем научно... Но я же не статью писала в «Журнал прикладной психологии» Академии наук, а интерьвью давала своему другу Фимке... Главное – все это соответствовало истине и не было враньем, которого и так слишком много в жизни. Его я терпеть не могу.

Есть факт, есть люди, которые знают об этом факте, есть отношение этих людей к факту, есть эмоции, которые рождает в них это отношение... И только все это в совокупности можно назвать полной истиной... Судите сами – разве доступна кому-нибудь на свете абсолютная истина? К ней можно приближаться сколько угодно, но так никогда и не достичь... Как я, например, несколько лет шла к полной внутренней близости с одним из мужчин, имя которого я сейчас не хочу вспоминать, чтобы не причинять себе боли, и мне казалось, что я почти достигла ее, почти поняла эту абсолютную истину... Господи, как я ошибалась!..

Впрочем, что это я?.. Не стоит отвлекаться на несущественные теперь уже ни для меня, ни для кого другого вещи. У меня, кажется, есть тема для размышлений, вот и не стоит с нее сбиваться...

Защитный механизм, который существует у каждого человека независимо от его душевного здоровья, стремился восстановить равновесие в психике Алексея. Стоило ему расслабиться, например, в полусонном состоянии, как начинала действовать компенсационная функция бессознательной части психики. Испытывающий страдания от своей слабости, Алексей начинал казаться себе неким суперменом, человеком необыкновенных способностей и неограниченных возможностей. В настоящее время болезнь зашла настолько далеко, что сопровождается мощными образными и моторными галлюцинациями. То есть ему кажется, что трескаются потолки, всплывают мертвые рыбы, из его глаз исходит энергетический луч и тому подобные картины. Тут не только катастрофа теплохода покажется собственных рук делом – тут, того и гляди, начнешь уничтожать страны и континенты один за другим... В своем больном воображении, конечно.

Существенный момент. Огромная разница в поведении Алексея существует в зависимости от того, с кем он общается – с женщиной или с мужчиной. На любую женщину у него проецируется образ матери, причем «плохой матери» – жестокой, нелюбящей, подвергающей наказанию. Поэтому практически всех женщин Алексей Гмыза боится и шарахается от них. Однако практика общения показала, что, действуя активно, вполне возможно трансформировать этот образ в образ «хорошей матери», тяга к которому у Алексея сильна чрезвычайно – скорее всего в силу отсутствия реального носителя этого образа в детстве. Если он преодолевает страх перед женщиной, он стремится компенсировать себе с ней то, чего недополучил в детстве... Материнскую любовь.