– Тебе нечего сказать? Хорошо, если это – стыд... Хуже, если трусость, детское нежелание отвечать за свои поступки... Я никак не ожидал, что ты окажешься связанной с преступниками... И я долго не хотел верить фактам, которые говорили против тебя... Может быть, тобой руководило тщеславие? Ведь тебе поручили помериться силами со своими учителями, мешать своими действиями спецразведке МЧС! Стоило вашей операции удасться, и ты чувствовала бы себя на коне! Объясни мне, что же ты молчишь?!

Я поняла! Он хотел, чтобы я оправдывалась! Я должна была доказывать, что не связана с преступниками! Меня фактически обвиняли в предательстве и заставляли оправдываться... А я не хочу оправдываться! Я не совершала ничего против своих! Почему я должна объяснять, что я честный, хороший человек? Это унизительно и несправедливо! Я прекрасно понимаю, что у всех, кто долго общается с предателями, формируется с годами четкое представление о том, что все вокруг – потенциальные предатели. Так вот – я в это не верю! И не буду оправдываться и доказывать, что я не предательница! Презумпция невиновности не существует только для тех, кто не верит в саму природу человека, кто считает его изначально порочным созданием, кто видит предателей в своих друзьях и близких, во всех, кто вокруг него...

– Нет, Константин Иванович! – ответила я Чугункову. – Оправдываться вы меня не заставите. Я не совершала ничего такого, в чем вы меня обвиняете, значит, и оправдываться мне не в чем! Могу тоже дать вам совет. Факты, которыми вы располагаете, наверняка имеют и другое истолкование, которое вы просто не видите сейчас, ослепленный своей версией, согласно которой я предала наше общее дело! Я не стану оправдываться! Единственное, в чем, может быть, виновата, что с самого начала занялась не своим делом – принялась за поиск настоящей причины булгаковской трагедии...

Чугунков хмыкнул и покачал головой.

– Но посудите сами, могла ли я не ввязаться в это дело, когда факты сами так и шли в мои руки. И это при том, что вокруг меня одна за другой возникали версии, которые явно спихивали ответственность с настоящего виновника и преступника... И мне кажется, я поняла всю эту историю. Все ее тайные пружины и прочие механизмы. У меня, правда, все еще недостаточно доказательств...

Чугунков молчал, не перебивая меня, но я чувствовала, что слушает он очень внимательно. И, вдохновленная этим вниманием, я принялась рассказывать свою версию булгаковской катастрофы. Ту, которую считала единственно верной. Ее истинность и служила мне оправданием. Если я ошибаюсь – я напрасно вообще взялась за это и только потеряла время. Да еще испортила карьеру – и себе и другим... Плохо, если я ошибаюсь...

– Я не смогла проникнуть в тайные подробности формирования бюджета Булгаковской губернии на этот год. Даже если бы я и попыталась это сделать, у меня вряд ли бы что вышло. Знаю только: для того, чтобы этот бюджет хоть как-то мог обеспечить жизнедеятельность губернии, местное правительство, возглавляемое Федором Губенко, получило очень большой кредит в коммерческом банке. Не буду гадать, сколько именно, но значительную часть этого кредита съело индивидуальное строительство, которое губернатор и вице-губернатор чрезвычайно активно вели, застраивая собственными коттеджами один из самых живописных булгаковских уголков – Атаманово ущелье. Между прочим, строительство там одного метра подобной жилплощади стоит более десяти тысяч рублей. Мой помощник насчитал полторы тысячи метров жилой площади, которую в этом и конце прошлого года возвели только для губернатора. Предполагаю также, что дело не ограничилось строительством жилья только в Булгакове. Говорят, покойный капитан Самойлов перед смертью отправил свою семью во Францию... Я не удивлюсь, если сейчас его жена с дочерью живут в каком-нибудь симпатичном домишке на Лазурном побережье. В недалеком будущем к ним собирался присоединиться и сам капитан. Да вот беда: катастрофа оказалась совсем не такой, как ее запланировали эти мудрецы...

Я взглянула на Чугункова. Он смотрел на меня по-прежнему внимательно.

– Да, Константин Иванович! – сказала я. – Эта катастрофа была спланирована заранее и целью ее было, конечно, не убийство людей, не покушение на жизнь этого самого Бухарина-Суханова, который погиб вместе со своим пресс-секретарем, а действие более простое – обрушить железнодорожный мост через Волгу... И главный его организатор – булгаковский губернатор Федор Губенко. Огромный кусок из булгаковского бюджета вырван именно им. Я полистала старые газеты и без труда установила по его интервью местной прессе, что Губенко твердо рассчитывал на новый еще больший кредит в другом коммерческом банке, получив который, хотел рассчитаться с бюджетом и своими старыми кредиторами. Но люди, которые обещали ему этот кредит – обанкротились. Это всем известная история с банкротством «Речфлотбанка», прогоревшего на валютных спекуляциях... Доказать, повторяю, я ничего не могу. Но я знаю людей, которые обладают всей необходимой для таких доказательств информацией. Это вице-губернатор Алексей Придорожный и московский психолог из системы ФСБ Эдуард Морозов. Придорожный подскажет следствию, какие именно объекты из тех, что построены на бюджетные деньги, уже оформлены на имя министра транспортного строительства, от которого напрямую зависит выделение средств из федерального бюджета на восстановление булгаковского моста... А вот о том, куда, вместо восстановления моста, должна была пойти вся эта сумма, известно, наверное, только самому губернатору... Катастрофу на Волге задумал Губенко, а осуществил ее Самойлов... Накануне происшествия он перевез семью в Булгаков из Самары, а затем уже отсюда отправил во Францию... Его поведение во время разговора со мной и фразы, услышанные мной во время его разговора с губернатором, однозначно говорят: он не предполагал, что катастрофа получится столь страшной. В каютах верхней палубы находилось человек шестьдесят, на третьей – еще столько же. Но это были необходимые жертвы, они придавали происшествию правдоподобность... На борту находилось не меньше двух сотен пассажиров. Спасти всех – значило навлечь на себя подозрения после того, как пустой теплоход протаранит мост. Прошлось жертвовать. Но чего не могли предположить ни губернатор, ни капитан – это того, что в момент столкновения на мосту окажется пассажирский поезд и число жертв возрастет очень сильно. Губернатор был в ярости. Капитан – в прострации. Капитана нужно было убрать, и тут на сцену выступил Эдик Морозов. Он специалист, вероятно, по таким заказам. Умело проведенная психологическая диверсия против указанного ему человека – и все готово... Один кончает жизнь самоубийством, у другого не выдерживает сердце... Хорошо бы, кстати, провести тщательное исследование останков капитана. Медицинское заключение на обе эти смерти слишком уж лихо написано, особенно в части, касающейся Васильева. Уж в самоубийствах-то я немного разбираюсь в силу своей профессии. Даю голову на отсечение, что там нужно искать убийство... А прикрывали всю эту гнусную махинацию с человеческими жизнями ФСБ и местное управление МЧС, купленное губернатором...

Я замолчала на несколько секунд, а потом уверенно добавила:

– Это все! Доказательства – у вице-губернатора Придорожного и у Морозова, который сидит сейчас вот в этом самом доме, пристегнутым к трубе парового отопления. Пистолет, кстати, – его, а не мой... А больше я вам, Константин Иванович, ничего не скажу. Если хотите – думайте сами...

Чугунков ничего мне не ответил. Меня под конвоем отвезли в аэропорт, посадили в самолет и отправили, словно бессловесный почтовый груз, в Тарасов. Только во время полета я обнаружила на борту и Кавээна, который сообщил мне последние новости. Морозов и Придорожный арестованы, руководство местного МЧС – тоже.

Я закрыла глаза и задремала в кресле самолета. Ну что ж! Гарантии нет, что я угадала все точно, но мне по крайней мере поверили, и теперь проверят – так ли все было на самом деле.

А вот в одном я была убеждена без всяких проверок. В том, что сейчас на самом высшем уровне идет «разбор полетов» между МЧС и ФСБ. Вот и пусть разбираются, подумала я. Наше дело маленькое, капитанское. И заснула...