Когда мы вернулись в Тарасов, Григорий Абрамович встретил нас шутками и улыбками, но видно было, что настроение у него совсем не веселое...

Что дальше будет с нашей группой?.. Он так и не выяснил, будем ли мы существовать в своем прежнем качестве, или расформируют нас к чертовой бабушке и раскидают тех, кто не захочет увольняться, по разным городам России. Невеселая перспектива...

Отчет в Москву Григорий Абрамович направил самый стандартный. Действия группы он, конечно, объяснил, но о самостоятельных действиях группы по расследованию в отчете не было ни слова. В очень осторожном, взвешенном изложении Григория Абрамовича эти действия выглядят странными, вялыми. У всех нас уже на второй день образовался кисляк, которым мы заразились от Грега... Однако на второй день после нашего возвращения из Москвы пришло странное указание: «Экстремальному психологу второй категории капитану Николаевой представить подробный почасовой личный отчет о действиях в период участия в спасательных работах в городе Булгакове». Идиотская, надо сказать, формулировка. И потом, что это значит – «почасовой»? Это, например, так? «00.00–01.00 – спала после смены. 01.00–02.00 – продолжала спать после смены. 02.00–03.00 – спала перед новой сменой...» С ума сойти можно от таких приказов...

Отчет я, конечно, составила. Не такой, правда, как было приказано. То есть не стала я по часам расписывать – сон, например, рабочая смена... Но это – ерунда. Главное, я откровенно признавалась, что нашей группой было проведено несанкционированное расследование причин катастрофы, идея которого принадлежала мне. При этом я очень убедительно аргументировала важную роль каждого из членов группы в проведении этого расследования и подчеркнула абсолютную необходимость участия каждого из коллег.

Отчет я посылала в Москву без визы Григория Абрамовича, как того требовал устав. Но не смогла заставить себя показать ему этот отчет. Он начал бы меня убеждать, что в таком виде его посылать нельзя, что это все основания для начальства отправить его на пенсию. А я не смогла бы ему ничего возразить. Ведь до сих пор не знала, подтвердило ли мою версию событий в Булгакове официальное расследование...

Ответ пришел через неделю. Такой, какого я и предположить не могла... В приказе по министерству Тарасовскому управлению МЧС объявлялась благодарность за действия во время ликвидации последствий булгаковской катастрофы. Всем членам группы ФСГ-1 присвоены очередные звания. Кроме капитана МЧС Ольги Николаевой. Я поняла и не обиделась – я же и так только что, совсем недавно, стала капитаном.

Но без награды не оставили и меня. Я чуть со стула не упала, когда прочитала приложенное к приказу письмо от Чугункова. Он предложил мне перейти в Москву, в спецподразделение разведки, в котором работал сам. И я тоже отказалась, хорошо понимая, что не обладаю еще достаточным опытом, чтобы работать там, рядом с такими... титанами разведки. А оставаться вечным стажером не хочу! Кроме того, подумала я, в Москве – неизбежные интриги, вечные взятки, подкупы. Там, пожалуй, будешь не столько работать, сколько отбиваться от предложений организовать какой-нибудь «случай», подобный тому, что «произошел» в Булгакове...

И я осталась в Тарасове. О чем нисколько не жалею.

Булгаковские приключения часто становятся предметом воспоминаний и шуток в нашей дружной компании. Да вот, последний раз вспоминали мы все наши булгаковские похождения совсем недавно, буквально дня три назад, в выходные. Встретились с Кавээном в скверике возле Тарасовской филармонии, зашли за Григорием Абрамовичем и отправились на базар – покупать любимые Игорьком персики. А оттуда – в больницу, где маялся уже который день наш четвертый член группы. И еще промается не один день, а потом под домашний «арест» перейдет, под надзор своей мамы, милейшей старушки Клавдии Васильевны...

Мы поднялись к нему на третий этаж спецгоспиталя МЧС, прошли в палату, выстроились перед ним шеренгой и молчим. Ждем, когда поздоровается...

Игорек, увидев нас, сел на кровати, неуклюже приподнявшись в своей гипсовой броне – пуля раздробила ему ключицу, две операции ему уже сделали, раздробленную кость чем-то скрепляли, а частично даже заменили каким-то металлическим штырем... Игорек теперь ждал, что рентген покажет, удачно ли прошла вторая операция, но, по-моему, уже готов был к третьей... Кислый какой-то сидел, бледный и скучный...

– Чего выстроились-то как на параде? – «приветствовал» нас Игорек. – Садитесь, если найдете куда...

– Пока не поздороваешься с нами, не сядем, – заявила я от имени всех.

Игорек посмотрел на нас снисходительно и буркнул:

– Ну, здравствуйте, чего комедию-то ломаете?

Я взглянула на наш маленький строй, и мы ему отчеканили:

– Здравь желаем, товарищ капитан!

Медсестра, которая делала в это время укол соседу Игорька, вздрогнула и выронила шприц.

– Вы чего орете? – напустилась она на нас. – Чуть иголку из-за вас не сломала... Вы у меня сейчас же покинете палату! Люди здесь после операции, а они орут!

Но Игорек-то очень хорошо понял, что именно мы «орали», как выразилась медсестра.

– Не трогай их, Наташка! – закричал он. – Пусть орут! А ну-ка, ребята! Еще раз!

Мы повторили свое приветствие на бис. Игорек так оживился, что чуть не выскакивал из своей гипсовой кольчуги, в которой у него было зафиксировано плечо. Боюсь, что результат и второй операции окажется недостаточно хорошим – кость срастется неправильно.

Впрочем, Игорек готов теперь и к четвертой, и к пятой операциям, если они потребуются... Ведь он теперь капитан МЧС, а это для него – лучшее лекарство из всех, что существуют на свете...