Неохота рассказывать, как мы обратно через весь этот ужас пробирались, только скажу, что еще тяжелее было, чем в первый раз. Наконец, от усталости падая, мокрые, естественно, насквозь, оказались мы в теплом коридоре, который к кочегарке вел. После темноты и холода он уже мне замечательным местом показался: жарко, сухо, и красные отблески от котла доходят — значит, близко уже жизнь, люди! Но Гага выглянул через прорытый нами канал в угле, и быстро обратно отшатнулся.

— Нельзя выходить! — шепчет.

— Это почему это? — я совсем уже терпение потерял.

— Там кочегар сидит! — Гага шепчет. — Нельзя, чтобы он узнал, что мы через этот ход прошли!

— Почему нельзя-то? — тут я уже совсем возмутился.

— Ты что же думаешь — он просто так здесь сидит? — Гага говорит.

— Конечно, просто так! Обычный кочегар! — я чуть было уже не кричал.

— Обыкновенный! А почему он, интересно, что-то все время пишет? — Гага говорит.

— Ну ладно! Если ты считаешь, что все так необыкновенно, — лягу прямо здесь и буду спать!

Устал я, действительно, очень сильно. Разровнял немного уголь, который мы сюда протолкнули, лег, руки под голову положил, и вправду, неожиданно заснул. Проснулся, не знаю уж через сколько — Гага меня разбудил.

— Давай, — говорит, — выбираемся потихоньку — он ушел.

Выбрались мы во двор. Я, с Гагой не прощаясь, домой пошел. И бабушка к тому же — хороша бабушка! — вместо того чтобы выругать меня как следует, говорит спокойно:

— Где же ты так изгваздался, родной! Ну — снимай быстро, я в тазу замочу! Но молодец, что к пяти поспел, как я велела, за это я тебя оладьями угощу.

Посмотрел я на часы — действительно, всего пять часов — всего четыре часа это путешествие продолжалось, а казалось — год! Поел я, потом телевизор посмотрел, после спать лег — здорово я в тот день устал. Ночью вдруг приснился мне темный зал, как мы в нем плывем — во сне все это страшнее еще казалось. Проснулся я, весь в поту, лежал, не двигаясь. Потом вдруг горячая вода из уха вылилась — наверно, в темном зале мне в ухо набралась. Почему-то испугался я, на кровати сел. Сказал себе, что никогда больше с Гагой никаких дел не имею. Хватит! Все! Но утром встал, по двору поболтался, и неожиданно к Гаге пошел.

Он кивнул деловито, видно, и не помнил того, что я, не прощаясь с ним вчера, ушел.

— Посмотри, — в сторону стола кивнул. — Я там набросал кое-что… по-моему неплохо.

На столе лежит листок, на нем были нарисованы квадратики, и в них написано: кочегарка — коридор — Темный зал — коридор — Остров.

— Ну как? — спрашивает.

— Замечательно! — говорю. — Даже лучше, чем в действительности!

Тут Гага обиделся, злобно на меня посмотрел:

— Знаешь, как называется человек, который ни во что не верит? Циник! И в тебе уже много этого, ты ко всему уже с усмешкой относишься! И это еще в молодом возрасте, — а что потом с тобой будет — представляешь?

— А с тобой? — говорю ему.

— Ладно, — Гага говорит. — Так будешь участвовать в освоении или нет?

— Ладно, буду — не бойся! А то ты без меня вообще голову себе сломишь!

— Тогда так, — Гага говорит. — Я тут набросал список, что нам надлежит в первую очередь на остров взять. Значит так. 10 банок тушенки. Два спальных мешка. 10 инкубаторных цыплят. Две буханки хлеба. Полкило конфет. Топор. Транзисторный приемник.

— Так, — говорю, — а зачем нам десять цыплят?

— Как зачем? — Гага говорит. — Жить на острове будут. Яйца нести.

— А кошка та их не сожрет?

— А мы ограду для них сделаем.

— Так… А где мы два спальных мешка возьмем?

— В прокате.

— Так, а зачем транзисторный приемник с собой брать?

Представил я, как мы со всем этим грузом через темный зал плывем, а потом еще взбираемся по вертикальной стене!

— Может, — говорю, — телевизор с собой взять, чтобы там программу «Время» смотреть?!

Ничего не ответил на это Гага, даже голову от своего дурацкого списка не поднял! Потом только произнес:

— Так… За хлебом и конфетами ты сходишь, или мне нужно идти?

— Схожу!

— Деньги нужны?

— Есть!

Вышел я от него, пошел в булочную. Ладно, думаю, — сделаем все так, как он хочет. Посмотрим! Вошел я в булочную, взял на руки две буханки, схватил кулек с конфетами, шел уже к выходу — потом посмотрел вдруг почему-то вниз, себе под ноги. И чуть было не упал от ужаса: гляжу, на полу около кассы, свернувшись и мурлыча, та самая кошка лежит — черная, с белой головой, которую мы на нашем необитаемом острове видели! «Как же она тут оказалась?» — мелькнула мысль.

Почему-то в тот момент не подумал, что спокойно она оттуда пришла сюда, по обычной дороге, и ни по каким катакомбам не лезла! Но посмотрел я потом на кошку, как лежит она, спокойно мурлыча, и понял вдруг: никакого острова нет, есть просто какой-то заброшенный участок в десяти минутах ходьбы от нашего двора! Положил я почему-то буханки и конфеты на место, обратно к Гаге побрел. Он так и подскочил, когда про эту кошку услышал. Выскочили мы от него, к булочной помчались.

— Но мокрая ведь она? — на бегу спросил Гага.

Но нет — абсолютно сухая кошка оказалась! Открыла снисходительно глаза, когда Гага ее рукой тронул — и снова зажмурилась.

— Так, — Гага тихо сказал и из булочной вышел.

Я догнал его/ Молча шли с ним по улице. Вошли во двор, дошли до парадной, поднялись.

— Ну, я пойду? — робко спрашиваю.

Гага только убито рукой махнул — так расстроился.

…Недели через две после этого ехал я с родителями в гости на такси. Переезжали мы какой-то мостик, через какой-то промышленный ручей — в него со всех сторон сточные трубы впадали, по берегам деревья росли, и вдруг мелькнула за деревьями та красная стена, из которой мы вылезли тогда к нашему «необитаемому острову»! И над стеной этой — высокая труба, и на трубе этой выложено было белым кирпичом: «1924». То есть работает там обычный завод, и ничего таинственного ни за этой стеною, ни рядом — нет. Наутро встретились мы с Гагой в школе, и я рассказал ему об этом. И долго после этого мы не вспоминали о нашей экспедиции.

Пока однажды…

День этот я хорошо запомнил: как раз накануне Первого мая это было. Еще бы не запомнить: объелся я за ужином блинов, а точнее — оладьев. Лежал на диване и стонал.

И вдруг — звонок. Абсолютно некстати! И появляется, ясное дело, Гага. Кто другой еще может настолько некстати появиться? По глазам его вижу, вернее, по одному даже глазу, он ко мне профилем сел, что появилась у него очередная безумная идея.

— Спишь? — вроде бы равнодушно спрашивает.

— Сплю, — говорю. — А что? По-моему, лучше спать, чем делать глупости!

— Думаешь? — спросил Гага.

— Уверен!

— Прости, что я тебя поднимаю, — изысканно-вежливо говорит Гага, — но может быть, выйдем на секундочку во двор?

— А дальше?

— Нет, только во двор. Этим и ограничимся. Встал я, оделся, хотя не очень-то верил, что он двором ограничится.

Вышли во двор. Почти во всех окнах свет горит. Понятно, завтра праздник, люди готовятся. Вот в моем окне, на третьем этаже, бабушка показалась. В другом окне, тоже на третьем этаже, Гагина мать встала на подоконник, свесилась — какую-то банку между стекол поставила. Обыкновенно все. Спрашиваю:

— Ну что? Гага говорит:

— Здорово, а? Почти все окна горят! Посмотрел я на него с изумлением: совсем уже, что ли, умишком ослабел? Вытащил меня во двор, чтобы я посмотрел, как окна светятся в доме?

— Да… здорово горят! — чему-то радуясь, говорит Гага. — Одно только не горит… Не знаешь — это в моей квартире или твоей? Посмотрел я — действительно: одно окно на нашем этаже темное. Ну и что?

— Не знаю, — говорю, — в чьей это квартире, в твоей или моей, какая разница? Я у соседей редко бываю, так что точно не помню, чье это окно… Судя по расположению — оно и к твоей квартире относиться может, и к моей. Могу идти?