Мама, я очень хочу увидеть тебя. Много лет я ничего о тебе не знал, потом мне сказали только твое имя. Почти полгода я разыскивал твой адрес, потому что никого не хотел посвящать в свои планы и не знал, как бы ты к этому отнеслась. Напиши мне, мама, пожалуйста. Пиши мне «до востребования», чтобы никто ничего не узнал. А я без твоего разрешения никому не скажу, что мы с тобой переписываемся.

На письмо Этер наклеил марку из кляссера, из роскошной серии, выпущенной по случаю годовщины прибытия каравеллы «Санта-Мария» к побережью Колумбии. Он ждал, жил, как в трансе.

Каждый день он заходил на почту. Ванесса не отвечала. Он не успел потерять надежды на ответ из Ножан-Сюр-Марна, когда отец вызвал его к себе в кабинет.

– Садись, Этер. – Отец поднял голову от бумаг.

В круге света, падающего из-под абажура лампы, на столе лежал узкий изысканный конверт цвета белой сирени. Этер сразу узнал его, в воздухе словно витал еле уловимый запах духов.

Значит, для нее он не стоил даже письма, даже тактичного молчания! Она донесла отцу. «Курва, – подумал он, – какая курва!» Бешенство душило его, и только эти два слова вертелись в мозгу. Ему хотелось плакать и ругаться распоследними словами, какие он только знал.

– Ванесса не мать тебе, Этер. – Отец накрыл конверт ладонью.

Этим жестом он закрыл все, что предшествовало получению этого письма. Никаких вопросов и ни слова упрека. Этер был благодарен за такую деликатность.

– А откуда вообще у тебя возникла мысль, что это она?

– На надгробной стеле Энея есть ее имя. Эней, сын Пендрагона и Ванессы, – процитировал Этер фразу из эпитафии. Даже сейчас он не предал Гранни.

– Не понимаю. Там ведь значатся еще имена Рут и Кейт. – Отец назвал девочек из Ангелочков.

– Никто из них не мог быть моей матерью! – Этер предупредил возможную ложь отца.

Он не хотел, чтобы им обоим было потом стыдно и горько из-за очевидной неправды: даты с надгробий навеки врезались ему в память.

Напрасно он боялся. Его отец никогда не опустился бы до такой примитивной лжи. Со временем Этер убедится, что отец никогда не лгал, он только приукрашивал факты.

– Нет, ты не приходишься сыном ни Рут, ни Кейт. Рут умерла во время родов. Кейт с близнецами погибли в автомобильной катастрофе. Это случилось за двадцать три года до твоего рождения. Твои брат и сестра были бы совсем взрослыми теперь…

– Или меня бы не было. – Идея небытия не перестала волновать мальчика: он по-прежнему не мог представить мир без себя самого.

– Почему ты так думаешь? – Лицо отца вынырнуло из темноты за лампой, он внимательно присмотрелся к мальчику.

– У тебя были бы те, другие дети.

Этер замолчал. Он отдавал себе отчет, что родился у весьма пожилого отца. У ровесников Этера такими были дедушки, но он заметил и то, что отец не любит говорить о старости.

– А где ты был во время катастрофы?

– Вместе с ними. Я вел машину. Нас раздавил грузовик для дальних перевозок. Шофер заснул за рулем. С ним ничего не случилось. Я выжил. Они нет.

С каждой фразой лицо отца мрачнело. Этер молчал. Он чувствовал себя виноватым за то, что стал причиной столь горьких воспоминаний. Он сочувствовал отцу, но выразить этого не умел. В то время он постоянно сдерживал свои порывы, неприязненно глядя на себя со стороны. Неуклюжий верзила с длиннющими руками-ногами, которые неизвестно куда девать. Он превращался в другое существо. Тайный язык нежности между ним и отцом стал детским и смешным, а новый еще не выработался.

– Я не хотел причинить тебе боль, – промычал Этер неловко.

– Знаю. – Отец снова скрылся в тени. – Я только не понимаю, почему ты настаиваешь на Ванессе, а не на Люсьен.

– А кто такая Люсьен?

– Ты же не видел своей метрики, Этер! – догадался отец.

– Не видел, – буркнул сбитый с толку мальчик.

Боже, ему даже не пришло в голову искать подтверждения слов Гранни! Она была несокрушимой крепостью истины, он верил ей безгранично.

– Вот что бывает, когда всеми делами занимается поверенный. Тринадцатилетний мужчина никогда не держал в руках своих документов! – рассмеялся отец.

Он почувствовал облегчение: мальчик не потому выбрал Ванессу, что сомневался насчет Люсьен, он просто не знал ни о ком, кроме Ванессы.

– Вот, пожалуйста, так выглядит твоя метрика. – Отец вынул лист гербовой бумаги и подал мальчику.

– Этер-Карадок, рожденный от Люсьен Бервилль… – прочел Станнингтон-младший.

Не оставалось никаких сомнений, что его мать звали Люсьен Бервилль, что она родом из Бостона.

Вихрь чувств. Радость, что не мать отвергла его письмо. И горе, что солгала Гранни. Первая трещина на идеальном образе бабки, который он носил в сердце.

Он вспомнил, как стесненно и неестественно ответила она восемь лет назад на его вопрос о матери. Быть может, отец застращал и ее? Возможно, Гранни просто не могла поступить иначе? Теперь Этер не знал, что думать о Гранни, чьи простые истины и принципы стали его собственными.

А все-таки она ему солгала! Но, невзирая ни на что, Этер предпочитал верить, что она всего лишь хотела отодвинуть на потом слишком важный и трудный для пятилетнего малыша разговор. Ведь его мать не была замужем за отцом, что ясно следовало из метрики.

– Ванесса по-прежнему моя жена. Мы живем раздельно, она – в Европе. Несчастная, неуравновешенная женщина… судьба жестоко ее обидела. Печальная и сложная история, но тебя она ни в коей мере не касается. Она даже никогда не видела тебя. А я не развелся с ней, чтобы не ухудшать ее психического состояния, но мы предоставили друг другу полную свободу.

– Ради спокойствия Ванессы ты не женился на моей матери?

– Ей не нужен был брак. Люсьен Бервилль оставила тебя и ушла. Я не знаю, где она. И признаюсь, что никогда и не пытался узнать. В тот момент, когда она бросила нас, она перестала для меня существовать. Я не хотел, чтобы ты об этом знал.

– Может, все-таки стоит ее найти и помочь вернуться?

– Тебе нужны иллюзии?

Этер возразил, но где-то в глубине души ему очень хотелось, чтобы на самом деле все оказалось лучше, красивее. Как некогда он мечтал, чтобы в рассказе Гранни про садовника был другой конец.

– Сколько мне было лет, когда она ушла?

– Шесть недель.

– Как она ушла?

С каждым вопросом, с каждым ответом умирала жалкая надежда на то, что образ родившей его женщины окажется не таким грязным.

– Без предупреждения. Исчезла вместе со своей чековой книжкой. Оставила письмо. Она никогда не вернется и не желает, чтобы я ее искал, потому что ей больше нечего мне сказать.

– Где вы тогда жили?

– В Бостоне. Там ты родился.

– Где тогда была Ванесса?

– Когда я познакомился с твоей матерью, Ванесса уже много лет жила в Европе. Мы даже не виделись.

– Покажи фотографию матери. Я хочу знать, как она выглядела.

– Я их выбросил.

– Как ты мог? Я имел право знать… Она осталась моей матерью, как и ты – отцом. По какому праву ты лишил меня того, что есть у всех?

– Я ничего у тебя не отбирал. Успокойся. И не кричи на меня, как истеричная негритянка.

– Расист!

Этер потерял самообладание, да и не хотел его сохранять. Он старался обидеть отца, причинить ему боль. Мысль о плохой матери, Люсьен Бервилль, вызвала неприязнь и к отцу. Этер мстил ему за недосягаемую мать, для которой он ничего не значил. Как сказал отец? Ушла с чековой книжкой! Продажная расчетливая курва!

– Я не расист, и ты об этом хорошо знаешь. – Станнингтон-старший не давал вывести себя из равновесия.

Правда. Мальчик никогда не слышал от отца презрительных слов по адресу людей с другим цветом кожи.

– А как же темные польские мужики?

– Ты помнишь? – неприятно поразился отец. – Это было сказано в гневе. Я хотел, чтобы ты вырос американцем, без дурацких сантиментов к клочку суши в другом полушарии.

Упрямая память Этера услужливо высветила воспоминания о Гранни. Вот она мелкими глоточками потягивает горячий терпкий кофе. Легкий запах вербены мешается с ароматом кофе и тонкой элегантной сигары. Бабка поднимает на мальчика теплые карие глаза, блеск которых не потух с возрастом, пускает клуб горького дыма и говорит: