— Да! Да, разрази меня гром, — бодро, по-пиратски ответил Владислав. По правде говоря, по дороге он уже успел основательно хлебнуть из бутылки и теперь чувствовал себя необычайно смелым и сильным, готовым сразиться с кем угодно. Жаль, что сейчас тут нет рэкетиров, которые приходили намедни. — Хотите выпить? — добавил он, опуская на стол поклажу. — Сегодня праздник… Тьфу ты!.. Напротив, у меня траур.

— Как, у Вас тоже? — Если Снежана и плакала недавно, то слезы и все, что с ними связано, — осталось в прошлом. Глаза ее снова почти сияли. Видно, она ждала его появления и так же хотела видеть, как он — ее. И все их приподнятое настроение совершенно не соответствовало скорбному разговору.

— Погодите, а как Вы здесь очутились? — спросил Драгуров. — Впрочем, не важно. Наверное, что-то забыли?

Она чуть покраснела, и Владислав понял, что сморозил глупость.

— Я думала застать Вас… Ключ был в двери. А потом… не хотелось уходить. Хорошо, что Вы пришли.

— Ну, разумеется, — согласился он, распечатывая пакеты с заморскими фруктами. — Иначе мы не попробовали бы ананас, киви, манго. Вы предпочитаете ликер или виски?.. Почему я чувствую себя так свободно, вы не знаете?

— А может быть, мы перейдем на «ты»? — предложила Снежана.

Казалось, оба они уже позабыли о своем «трауре». Но Владиславу пришлось вспомнить о нем, когда его взгляд упал на хозяйственную сумку. И он на мгновение помрачнел.

— Расскажи, что случилось, — попросил он, протягивая Снежане бокальчик с ароматным ликером. — Торопиться некуда.

— А разве тебя дома никто не ждет? Жена…

Драгуров небрежно махнул рукой. Хмель, ударивший ему в голову, совсем замутил сознание. И сейчас ему вообще не хотелось ни о чем думать. Ну, ждут! А он имеет право на отдых. От них. Странно… Когда она появилась в его жизни? Только сегодня? А словно прошел год…

— Кто-то умер? — осторожно спросил он. Хотя сейчас, в этот вечер не хотелось говорить о смерти.

— Почему умер? — переспросила Снежана, готовая вновь расстроиться. — Дед в больнице, чувствует себя уже хорошо, от тебя я сразу же поехала к нему, проведать. Он даже просил передать тебе поклон. А мама в командировке, в Болгарии. Не накличь беду!

— Тогда я ничего не понимаю. — Драгуров развел руками. — Ты говорила о трауре.

— Не помню. Я имела в виду другое. Просто я испугалась. Мне показалось… Когда я возвращалась домой, то увидела в окне чью-то тень. Кто-то мелькнул за шторами. Я не могла ошибиться — в квартире кто-то был. Ключей нет ни у кого, кроме меня, деда и матери. А этот человек явно поджидал… Меня?

— Почему же ты не пошла в милицию?

— Извини… — Голос ее прозвучал несколько обиженно. — Так и надо было поступить. Но я зачем-то поехала к тебе. И правда — зачем?

— Да нет, ты поступила правильно! — воскликнул Владислав. — От милиции все равно никакого толка. Все они заодно с преступниками. Ты думаешь, это вор?

— Не знаю. Я просто потеряла от страха голову, и единственное, что могла придумать, — отправиться сюда.

Она уже удобно устроилась на диванчике, потягивая ликер и покусывая дольку ананаса. И смотрела с каким-то ожиданием… Или вызовом? Владислав не мог понять.

— Это дело нельзя оставлять просто так, — твердо сказал он. — Надо поехать и все проверить. Я захвачу какую-нибудь железяку и в случае чего проломлю домушнику голову. На моей совести десять трупов, будет одиннадцать.

Снежана засмеялась. Им обоим не хотелось отсюда уходить.

— Представляю тебя в роли Рембо, — сказала она. — А может быть, посидим еще? Там нечего особенно красть.

— Как Вам угодно, принцесса! — Склонившись, Драгуров поцеловал кончики ее пальцев.

Карина взглянула на часы, продолжая рассеянно слушать Колычева: его речь была точно паутина из слов и мыслей. Он перескакивал с одного предмета на другой, передвигаясь по видимым только ему болотистым кочкам. Тут был и закат мира, и Великий Инквизитор, и сублимация творчества, и Ницше, и полная эклектика из футурологических прогнозов. «Мальчик умен, — подумала Карина, — но явно с комплексами».

— Теперь мне действительно пора, — перебила она Алексея. Но уходить почему-то не хотелось, и Колычев почувствовал это.

— Зачем? — спросил он. — У тебя уже нет семьи.

Фраза прозвучала холодно и бесстрастно, как диагноз врача.

— Что ты себе позволяешь? — Рассердившись, Карина поднялась с места и направилась к двери.

— Она закрыта, а ключ спрятан, — донеслось вслед.

— Чего ты добиваешься?

Ей не было страшно — она умела постоять за себя, да и Алексей выглядел довольно субтильным, вряд ли он смог бы физически справиться с ней. И вел он себя не агрессивно. Наоборот, слишком спокоен и уверен в себе. Что означают его слова? Хочет ее обидеть?

— Я не маньяк, — ровным тоном продолжал Колычев. — Просто у меня есть одно преимущество перед… вами. Я вижу дальше и больше. Я знаю, что происходит и что будет потом. Зрение такое, внутреннее. Не могу объяснить. Все творческие натуры подобны колдунам, волшебникам. Магия слов — это то, из чего потом рождаются и материализуются идеи. Например, я чувствую, что твой муж сейчас находится с другой женщиной, девушкой. Он любит ее. И твоя дочь — на пороге любви, ей уже не нужны ни ты, ни отец. Она создала идола в своем воображении, и он влечет ее в бездну. Ты остаешься одна, вернуться в свой счастливый мир невозможно. Он разрушен. Построй новый.

— Замолчи! — крикнула Карина.

Вот теперь ей стало действительно страшно. Глаза Колычева — как две льдинки, в которых горел огонь. Слова его доносились сквозь какой-то туман, и она понимала, что он говорит правду. Но почему? Почему она верит ему, покорно дает обнять себя? Неужели ей нужен этот человек, его соломенные волосы, пронзительно синие глаза? Что он шепчет?..

Алексей неожиданно поднял ее на руки — в нем оказалось достаточно силы — и понес по комнате. Он понес ее по комнате, и Карина закрыла глаза, продолжая слушать его голос.

— Мы совершим великие, самые величайшие дела, — шептал он. — Откроем старый сундук с волшебными сказками, выпустим на волю наши сокровенные желания… и они покорят людей, весь мир…

— Что? О чем ты? — проговорила она словно в полусне.

— Молчи… ты познаешь это потом… когда придет срок…

Колычев опустил ее на тахту и лег рядом. Она отвечала на его поцелуи, словно забывшись. И пламя разгоралось все сильнее… Лишь на мгновение она вдруг очнулась, посмотрела вокруг, не узнавая ни себя, ни комнату, ни Колычева.

— Пусти, — пробормотала она, но тут же безвольно откинулась на спину — сил сопротивляться не было. Напротив, ее уже влекло к нему. Карина торопливо помогала и ему, и себе освобождаться от одежды — в порывах отчаянья и жажды. Шепот становился все бессвязнее, все глуше. Но одно слово, сорвавшееся с его уст, она успела услышать:

— Преступление…

«Преступление? — подумала Карина. — О чем он?» Но истома, предвкушение бились в ее теле электрическими разрядами, и все остальное отодвинулось куда-то в сторону, далеко за пределы мысли. Почувствовав входящую плоть, она вскрикнула. Бесовский жар играл во всем теле — такого еще не было никогда. Она будто видела себя со стороны, распластанную на постели, с запрокинутым в блаженстве лицом, с капельками пота на лбу, с безумным взглядом, в котором копилось наслаждение, готовое извергнуться огненной лавой. И в следующее мгновение это наслаждение достигло своего пика, вырвалось наружу. Содрогнувшись, она услышала свой крик. Только сейчас Карина поняла, что принадлежит этому человеку, и он может делать с ней все, что захочет.

На улице Гера сунул своей спутнице в руки целлофановый пакет из тайника Мадам.

— Спрячешь в своей комнате, — буркнул он. — А теперь уходи.

В ушах еще стоял крик, безумные вопли Мадам, пытавшейся оторвать от окровавленного лица сиамского кота. Кажется, она лишилась своих свинячьих глазок. Славный получился кадр из фильма ужасов.

— А ты куда? — спросила Галя.

— Встреча у меня там, — он махнул рукой в сторону новостройки. — Завтра увидимся.