— Слишком туго, мисс Ивенс, свернули вы джойнт, — изрек Галант и сбросил, поддев их с задника и не развязывая, туфли. Одна и другая тупо ударились об пол. Джойнт он передал Виктору. Виктор сидел в кресле против кровати — переодевшийся в желтый свитер, тугие синие джинсы обтягивали крепкие ноги. Колебля мисс Ивенс и кровать, Галант лег за ее спиной. Одну руку он положил на грудь мисс, поверх черного свитера, другую — себе под голову. Он пролежал в таком положении некоторое время, перемещая руки только тогда, когда приходила его очередь затянуться марихуанным облачком.

Он медленно погружался глубоко в рай. Мисс Ивенс про что-то журчала рядом, обращаясь к Виктору. Совершив над собой небольшое усилие, Джон мог бы понять, о чем они говорят, но ему не хотелось понимать, ему хотелось лежать и слушать журчание мисс Ивенс и светлые ответы Виктора и ловить его причесанные, гладкие, чистые взгляды.

Через некоторое время он, однако, начал хулиганить. Повинуясь влиянию животного тепла, исходящего от тела мисс Ивенс, он перекатился на бок и прижался плотнее именно к той части тела, откуда исходило наибольшее количество тепла — к нижней части.

Верхняя часть тела — о, к ней Джон относился скептически, — верхняя часть принадлежала свихнувшейся английской мисс. Голова мисс Ивенс, в частности, была набита месивом сведений об аллергиях и других сверхсовременных болезнях… Чем еще? Он подумал, что если найти способ распознать и записать, то есть каталогизировать содержимое памяти мисс, то… среди прочих ингредиентов в каталоге непременно оказалась бы популярная информация о летающих тарелках, джоггинге, реинкарнейшн, войне во Вьетнаме, хэлффуд, уродливые схемы Пикассо и Мондриана — все говно, внушенное ей ее любимым калифорнийским Чарли за десять лет жизни в Стэнфордском университете. Интеллигентской начинкой нафаршировал Чарли сознание Фионы Ивенс.

Оказавшись в купе, они распределили полки. Виктор получил нижнюю, Галант — самую верхнюю, поскольку мисс Ивенс облюбовала место посередине. Галант открыл бутылку «Вальполичелла», купленную в магазинчике у Лионского вокзала, и предложил итальянского вина спутникам. Виктор выпил полстакана, но мисс Ивенс от вина вовсе отказалась.

— Вы злоупотребляете алкоголем, Джон, — заметила она. — Алкоголь засоряет тело и изменяет состав крови.

— Согласен. Однако я люблю вино. — Галант выпил еще стакан вина и влез наверх.

— Я предлагаю вам следующее развлечение, — сказала мисс, улегшись. — Вы слушаете, мужчины?

— Да, — отозвался притихший было внизу Виктор.

— Каждый из нас расскажет свою историю. Разумеется, только то, что считает нужным рассказать. Раз уж мы оказались втроем в одном купе… — Мисс рассмеялась надтреснутым серебряным колокольчиком. — Если мы с Виктором немного знаем друг друга, то о мистере Галанте нам известно только то, что он американец и что он издает литературный журнал. Кстати говоря, у вас очень французская фамилия, Джон…

— Деклерк? О да, очень французская…

— Нет, но ваша невенецианская фамилия Галант наверняка была завезена в Соединенные Штаты кем-то из ваших континентальных предков из Франции.

— Вероятно. Я мало что знаю о своих предках. Уже мой прапрадед родился в Канаде. OK, вы хотите, чтоб я исповедовался первый?

— Как угодно. Пожалуй, будет справедливее, если начну я, поскольку это я всех спровоцировала. Вы согласны?

Они были согласны. Мисс Ивенс задрала одну сиреневую ногу на другую (она сняла брюки и лежала теперь в сиреневых пенти) и начала:

— Я родилась в Шотландии, в городе Эдинбурге, от английского отца и шотландской матери. Детство мое было безоблачным и красивым, потому я не стану на нем останавливаться. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, мой отец сошел с ума… — Мисс Ивенс произнесла «сошел с ума» так беззаботно и радостно, так звякнула звуками, что можно было подумать, что событие это доставило ей массу удовольствий. И доставляет до сих пор. — Мама моя умерла совсем недавно от жуткой формы рака, сопровождавшейся накожными заболеваниями.

Галант на верхней полке было подумал, что мисс Ивенс пародирует свою биографию, что вот сейчас она рассмеется и, признавшись в шутке, начнет сначала. Нет Мисс Ивенс вздохнула наконец и объяснила:

— У меня очень плохая наследственность. Как и у всех в нашей семье. У моей старшей сестры — двое детей, и оба ребенка — дебилы… Но проследуем дальше. Когда мне исполнилось семнадцать лет, я познакомилась с Чарли. Чарли тогда было тридцать восемь. Мы познакомились в Лондоне, где я в это время жила. Я приехала в Лондон, чтобы стать актрисой… Чарли уже был известным ученым, я не стану называть вам его фамилию, вам это совершенно ни к чему, хорошо, мужчины?

— Хорошо, — ответил Виктор снизу Судя по иронической интонации в голосе латиноамериканца, он относился к странному энтузиазму, с каким мисс выделяла болезни и смерти, терпимо. К тому же, возможно, он уже слышал эту историю.

— Чарли явился в Лондон из Стэнфорда, чтобы работать вместе с английскими физиками над каким-то общим проектом. С первой же встречи Чарли подавил меня своей эрудицией, мудростью и гениальностью. У Чарли супермозг. Я до сих пор утверждаю это, хотя мы и расстались. Уезжая в Стэнфорд, Чарли увез меня с собой. Я прожила с ним девять лет, мужчины! Слышите вы, девять лет. Он загубил мою сексуальность, этот человек, он подавил меня полностью, но я никогда больше не встретила мужчину с таким сильным мозгом…

— Загубил сексуальность? — переспросил латиноамериканец.

Поезд вдруг стал снижать скорость.

— Он делал со мной любовь только первые полгода. Через полгода он отказался делать любовь, объявив мне, что сексуальная активность его унижает и противна ему. Что половой акт низводит его всякий раз до состояния животного…

Галант присвистнул, а Виктор издал звук, напоминающий звук лопающегося шара бабл-гама. Но оба воздержались от комментариев.

— У Чарли были сложные отношения с матерью. Очень сложные. Ему снилось, что он засовывает свою мать в печь. Будучи в реальном мире примерным еврейским сыном, он мучился ужасом и отвергал свои сны. Но сны повторялись. По-видимому, подсознательно он ненавидел мать и всех женщин вместе с нею.

— Почему же вы жили с ним девять лет, Фиона? Следовало тотчас же развестись.

— Разводиться не было необходимости. Мы никогда не оформляли наш брак официально. Чарли боялся связывать себя какими-либо земными узами.

— Что за бастард! — сказал Галант.

— Конечно! — радостно согласилась мисс Ивенс. — Бастард! Все гении жестоки и требовательны. И не похожи на нас, простых смертных.

— Но ты, надеюсь, тотчас же завела себе любовника, Фиона? Девушка восемнадцати лет не может жить без секса… — Виктор встал и приподнял штору на окне, пытаясь увидеть, что происходит. Поезд остановился.

— Представьте себе, что нет… Первый любовник появился у меня только в последний год жизни с Чарли. Вам этого не понять, мужчины… Я была девчонкой. И девчонка встретилась с гением. Я делала все, что он от меня требовал. Если бы он сказал мне, что я должна проституировать на улицах, я бы проституировала для него. Однажды он попросил, чтобы я участвовала в марафонском забеге. Забег был организован университетом. Это случилось через два месяца после моего приезда в Стэнфорд. Чарли бегал тогда уже пятнадцать лет, а я — десять дней. У меня было десять дней на подготовку. И я побежала. И я пришла двадцать первой! Из женщин — второй! А в забеге участвовали четыреста человек, мужчины. Так я хотела, чтоб он был мной доволен. И он был доволен. Он очень гордился мной перед коллегами по университету…

Если мисс Ивенс платит за перенесение его тела в Венецию, это еще не значит, что Галант не должен высказать своего мнения по поводу сукина сына Чарли.

— Какой же он son of a bitch![7] Я извиняюсь, Фиона, но он сукин сын, ваш Чарли. Он отнял у вас девять лучших лет. Интеллектуальными уловками и ухватками он сумел захватить в плен женщину, чтобы затем игнорировать ее. По его сексуальной холодности никакая женщина не должна ему принадлежать. Зачем? Чтобы что с ней делать? Только дабы польстить своему самолюбию, он заставил девчонку жить с ним… Ну и что, через столько лет вы до сих пор считаете, что он гений?