– А как, Элис?

Не понимая, почему он не хочет отвечать, мое настроение ухудшается. Я и не собираюсь на него давить. Он был влюблен в мою старшую сестру, Элис, со времен средней школы. Хотела бы я с мстительной радостью рассказать, что Элис вышла замуж, но на меня накатывает грусть – он все еще может испытывать к ней чувства, а я собираюсь раздавить его сердце. Решаю сорвать пластырь.

– Она замужем.

Он не отвечает, просто делает глоток вина и улыбается плотно сжатыми губами.

Наконец, произносит:

– О, это хорошо.

Что-то с ним не так. Не пойму из-за чего: из-за упоминания времени, проведенного за границей, или из-за новости об Элис. Независимо от того, в чем причина, чувствую острую необходимость исправить это.

– Старые влюбленности тяжело забыть, да? – мне ли не знать.

Он качает головой и садится прямо.

– Нет-нет. На самом деле это вообще не было влюбленностью. Извини, мне просто не нравится говорить о том времени, что я провел за границей, – он грустно улыбается, а я опускаю тему. Он осматривает ресторан и кивает головой в сторону пожилой супружеской пары. – Как думаешь, какая у них история? – в эту игру мы всегда играли с Райаном.

Я поворачиваюсь на стуле, чтобы лучше рассмотреть.

– Встречались со старшей школы, рано поженились. Дети. Полный набор, – говорю я, поворачиваясь к нему лицом.

Он проводит рукой по лицу, обдумывая свой вариант.

– Я думаю, он был международным шпионом. Они провели много лет вдали друг от друга и только недавно воссоединились. Посмотри на них, Ящерка, – указывает он в их сторону, – они так счастливы, будучи женатыми столько лет.

Вот оно. Прозвище, которым он назвал меня с детства. Последний гвоздь в гроб фантазии о том, что я ему нравлюсь. Я снова оглядываюсь через плечо, рассматриваю пару, наслаждающуюся обществом друг друга. Пожилой мужчина целует руку жены. Они счастливы.

– Я не знаю. Наверно было бы здорово, иметь такие отношения, да? С тем, от кого ты никогда не устаешь?

Официантка прерывает нас, расставляя тарелки с бургерами, обхаживая Райана, разве что не предлагает его покормить, и наконец, уходит. Он обдумывает мое заявление.

– Да, полагаю. А как насчет тебя? Ты встречалась с кем-нибудь серьёзно после моего отъезда?

Я глубоко вздыхаю, и раздумываю над тем, как много могу рассказать. Вероятно, он не хочет слышать о Дэниэле, лузере из школы, которого я считала «единственным» аж пять минут. Я была для него «номером три». Он изменил мне не с одной, а с двумя другими девушками. Мудак.

Помимо Дэниэла не было ничего серьезного.

– Ничего значительно, – отвечаю я.

Его лицо засветилось от счастья, и из-за этого глубоко внутри мне стало тепло.

Остальную часть ужина мы беседуем на нейтральные темы, рассказывая друг другу о последних четырех годах нашей жизни. Он не очень углубляется, когда рассказывает об армии, но рассказывает мне о лагере новобранцев и тех «пытках», которые пережил там.

Я рассказываю ему о колледже, о том, как закончила его, став лучшей на курсе. Мы смеемся над старыми воспоминаниями. После ужина решаем прогуляться по тропинке у пляжа.

– Хочешь сходить в кино?

Свет луны танцует на поверхности океана. Мягкий ветерок играет в ее растрепанных волосах, и я поворачиваю голову, подставляя ветру свое лицо.

– Я счастлива просто быть здесь, – говорит Лиззи.

Я кладу руки в карманы джинсов, и мы продолжаем идти бок о бок. Много раз, будучи подростками, мы вот так вот гуляли.

Четыре года –долгий путь. Так много изменилось, пока я был далеко: сам город Майами, магазины вдоль берега, местный кинотеатр, рестораны. И Лиззи.

Она держится с уверенностью великолепной женщины. Это немного пугает. Она во многом преуспела, а что сделал я? Конечно же, я боролся за нашу страну. Конечно же, у меня есть «Пурпурное Сердце». Но иногда мне кажется, что стоило остаться здесь.

Сейчас, на гражданке, работая на своего отца, я чувствую себя так, словно застрял в вечной крысиной гонке. Черт, я даже не пошел в колледж. Не видел в этом смысла.

В двадцать два года, Лиззи определенно превосходит меня по очкам в игре под названием «жизнь».

Мы молча идем несколько кварталов, и молчание не кажется неловким или странным. Это – одна из тех вещей, которые мне в ней нравятся. Она знает, когда нужно держать язык за зубами, и не задавать вопросы, на которые я не хочу отвечать.

Она смотрит на разбивающиеся о камни волны. Я следую за ее взглядом, чувствуя, как ко мне взывает тяга к океану.

– Ты часто плаваешь на доске? – спрашиваю я.

Она скрещивает руки перед собой в воздухе, подавая знак «нет».

– Никогда. Больше никогда. Я, наверное, никогда не смогу этому научиться.

– Ой, да брось. Я же учил тебя летом серфингу, практически каждый день. Всё без толку?

– И если ты помнишь, я никогда не была в этом хороша, – она ущипнула меня за руку, и я выдавил улыбку.

Она права. Она никогда не умела серфить.

– Ладно, но пообещай, что позволишь мне дать тебе урок.

– Ты всё еще работаешь у своего отца в магазине для серфинга?

Я окидываю взглядом прибой и перевожу взгляд на Лиззи. Мы смотрим друг другу в глаза, и она улыбается. Я чувствую нечто в груди. Она так прекрасна.

– Да, – отвечаю я.

Она вздыхает.

– Думаю, пора домой. Мне завтра рано вставать на работу. Отвезешь?

Я улыбаюсь, поворачивая к уличной парковке.

– Как пожелаешь.

Лиззи берет меня под руку, и мы идем вместе к машине.

Когда я сворачиваю на подъездную дорожку ее маленького домика, выключаю двигатель, намекая, что не готов закончить этот вечер.

– Позволишь посмотреть твой дом?

– Хорошо, пройдем, – Лиззи выпрыгивает из грузовика, и я следую за ней до голубой входной двери. Войдя в крошечную прихожую, я осматриваюсь. От увиденного, на ум приходит лишь одно слово – эклектично.

Странно и по-своему уникально.

Мешанина яркой мебели: ярко-красный диван, странный желтый – то ли кресло, то ли стул, обшарпанный сундук, в качестве журнального столика. Фотографии в рамках украшают темно-серую стену, которая плавно переходит в потолок, оформленный в ночное небо в созвездиях. Почему я вдруг обнаруживаю, что ее астрологическая любовь к ночному небу так чертовски, сексуальна? Меня охватывает желание повалить Лиззи на толстый белый ковер под ногами, и трахать, пока она будет выкрикивать названия созвездий.

Вместо этого, я возвращаюсь к дружескому поведению и поддразниваю ее:

– Ох, Ящерка. Посмотри на себя, ты стала такой взрослой, – я треплю ее волосы, и она бьет меня по руке.

– Заткнись, – шутит она.

Брюнетка, виденная в клубе «Мекка», сидит на диване. Когда она встает, то свистит.

– Ну, привет, моряк, – она обмахивает себя, и я посмеиваюсь.

– Привет. Лекси, верно? – я протягиваю руку, чтобы пожать ее ладонь.

– Да. Это здорово, снова на тебя наткнуться. Можно вопрос?

Я внутренне съеживаюсь, гадая, о чем она спросит.

– Конечно, задавай.

– Ты только что назвал ее «Ящеркой»?

Лиззи проходит вперед, шутливо выдворяя Лекси в коридор.

– О’кей, тебе пора спать. Райан, не нужно ей отвечать.

Они обмениваются взглядами, и я смеюсь.

– О, это отличная история. Не могу поверить, что Ящерка тебе ее не рассказала, – говорю я, садясь на диван.

Лекси обходит застывшую Лиззи, и плюхается рядом со мной.

– О, я должна это услышать.

Лиззи закрывает лицо рукой и садится на кресло-стул.

– Когда мы были детьми, – начал я, улыбаясь Лиззи, – каждое лето мы ходили в общественный бассейн. Наши родители собирали нас – детей: меня, моих двух младших братьев, Лиззи и ее сестру Элис, – с запинками, я рассказываю о тех веселых временах. Они были невинны, мы были невинны, и так хреново, что жизнь забирает у нас невинность, заменяя вещами, которые нас меняют.