ГЛАВА 7

Ноябрь 2015

— Виктория?

Постепенно я возвращаюсь к настоящему. Кожа больше не ощущает тепло солнца. Счастливые воспоминания тают. На мне снова черные тренировочные брюки, серая футболка и халат. Приятный аромат сменяется запахом чистящего средства Lysol.

Это испытание реальностью, если такое вообще существует.

— Виктория? Ты в порядке?

Доктор Кэллоуэй смотрит на меня с озабоченным выражением на лице.

Я поднимаю свадебную фотографию.

— Я вспомнила этот день.

— В первый раз?

Я киваю и в подробностях рассказываю ей о том, что видела. Она все записывает, ни разу не перебив меня. Когда я заканчиваю, она откладывает ручку и вяло улыбается мне.

От воспоминаний руки трясутся, и я едва в состоянии удержать Эвелин. Воспоминание было таким ярким, так реалистичным, что даже не верится, что это могло произойти несколько лет назад, а не только что.

— Это великолепно, — сообщает мне доктор Кэллоуэй, — ты что-то вспомнила.

Знаю, что она хочет, чтобы я рассказала ей обо всем поподробнее, вплоть до мелочей, но я нетерпелива. Я все что угодно готова сделать, лишь бы покинуть это место. Хочу мгновенных результатов. Сначала вспомнить один кусочек, а потом вспомнить все.

— Сколько там фотографий?

Доктор Кэллоуэй перетасовывает их. Все это чисто для виду, ведь я знаю, что она давно пересчитала фотографии.

— Около двадцати.

— Можно взять их?

— Конечно. Они твои.

Я запихиваю фотографии в карман. Понимаю, что на снимках я, но столь невероятно смотреть на запечатленное воспоминание и не помнить этот момент. Я медленно встаю, не зная, что сказать или сделать. Похоже на Эвелин моя негативная энергия тоже оказала влияние. Она смотрит на меня своими голубыми глазками и на ее личике словно написано: «Ну, это тебе помогло?»

Я трусливо отвожу глаза в сторону

— Мы будем обсуждать все эти фотографии? — спрашиваю я доктора Кэллоуэй.

— Если хочешь, то да. Думаю, они могут сильно помочь в восстановлении твоей памяти.

Это снова приводит меня к мысли как можно скорее убраться из этого места. Появился лучик надежды. Я направляюсь прямо к двери. Моя рука зависает над ручкой и я гляжу на доктора Кэллоуэй, думая, как рассказать ей свои мысли.

— Что произойдет, если я вспомню что-то плохое?

— Мы придумаем, что с этим сделать, когда это произойдет, — она улыбается мне,

— Все будет хорошо.

Я киваю и говорю «хорошо», но, по правде говоря, я отношусь к этому скептически: три года ценных воспоминаний запутаны в клубок. И мне нужно распутать их один за другим.

За дверью ждет Элис. Не говоря ни слова, я поворачиваю в сторону комнаты отдыха. Она не спрашивает, как прошел мой день. Как дела у Эвелин. Или как прошел сеанс. Уверена, что заботливой медсестрой ей никогда не стать. Прямо сейчас, я очень благодарна за это. У меня есть возможность хорошенько подумать о воспоминании. Теперь, когда они начали ко мне возвращаться, я поражаюсь тому, что вообще смогла забыть о них. Если хорошие воспоминания забылись так легко, то что же произошло с плохими?

Я опускаю взгляд на свои руки. Теперь мне вспоминаются те времена, когда я помогала людям: держала испуганных пациентов за руки, перевязывала раны…

Как иронично то, что роли поменялись.

Войдя в комнату отдыха, я сажусь за свой любимый столик, но вместо того, чтобы играть в карты или смотреть телевизор, наблюдаю за людьми.

Никогда не задавалась вопросом, почему люди попадают в Фэйрфакс.

Список, висящий на двери ежедневно пополняется новыми именами. Лица появляются и исчезают. Я не предприняла ни единой попытки познакомиться ни с кем из них. Хотя сейчас я только об этом и думаю. Девушка, забившаяся в угол: хочет ли она быть здесь? Или вон та женщина — полагаю, что ее зовут Лотти, — она здесь дольше меня и постоянно напевает «Боже храни Америку»: что заставило ее променять родной дом на Фэйрфакс?

Телевизор работает почти бесшумно. Разговоры между медсестрами и пациентами почти не слышны. Всегда считала, что тишина здесь наступает только тогда, когда пациенты задерживают дыхание, ожидая, что произойдет потом, но теперь, когда я не под воздействием лекарств, я вижу правду.

Здесь нет воздуха.

Мы вдыхаем безумие.

Выдыхаем безумие.

А люди вокруг меня? Кажется, что их это не волнует. Никто не спорит с медсестрами и не пытается сбежать через окно. Никто не догадывается, что наши движения скованы, что нами руководят каждую секунду, чтобы мы не сбились с пути.

Пациенты сидят и ходят кругом, словно это нормально.

Еще совеем недавно я была такой же как они.

Я закрываю глаза и потираю виски. Одно единственное воспоминание так сильно взбудоражило меня. Как же я буду чувствовать себя, когда вернутся остальные? Даже думать об этом боюсь.

— Кстати, не за что.

Я так резко оборачиваюсь, что чуть ли не падаю со стула. Ригэн выдвигает стул напротив меня и садится. Сегодня на ней черные тренировочные брюки, а поверх накинут больничный халат. Она скрещивает руки на груди. Они как две тонкие палочки, которые едва поддерживают ее. Ригэн кажется такой хрупкой. Словно в любой момент сломается напополам.

— О чем ты говоришь? — уточняю я.

Ригэн закатывает глаза.

— За вчера. За то, что подставилась для тебя. Была приманкой. Как хочешь, так и называй.

— Это было ради меня?

— Что-то типа того.

Я прищуриваюсь. Общаться с Ригэн проблематично, так как почти каждое ее слово пронизано иронией. Никогда не скажешь наверняка, когда она серьезна. Ее разрушительная личность доводит всех до умопомрачения, включая меня.

Девушка резко наклоняется вперед, и ножки ее стула громко ударяются об пол. Ее темно-зеленые глаза распахнуты от волнения. Я тоже наклоняюсь к ней.

— Мне просто нравится выводить из себя эту старую грымзу.

Ригэн поворачивается на стуле и указывает на Элис, которая как раз разговаривает с другой медсестрой.

Ригэн поворачивается ко мне.

— За вчерашнее мне пришлось торчать в белой комнате.

Я подавляю дрожь. Белая комната — кошмар каждого пациента. Я не была там, но слышала ужасные истории. Не знаю, были ли они такими для накала драматизма, но проверять мне этого совсем не хочется.

— Ну, — медленно начинаю я, — спасибо за вчера?

Ригэн улыбается мне, словно мы лучшие друзья.

— Не за что.

В этом момент в помещение входит Элис. Ригэн вскакивает со стула и показывает на нее.

— О Боже. Это же Атилла — Вождь Гуннов! — драматично кричит Ригэн, — Все в укрытие!

Элис смотрит на нее. Даже несмотря на то, что ее внимание приковано не ко мне, меня охватывает дрожь.

— Тебя здесь быть не должно.

— Почему нет? — с вызовом отвечает Ригэн.

— Из-за того, что ты натворила вчера. Ты потеряла много баллов.

В Фэйрфаксе используется система баллов. Наше подобие валюты. Если твои десять баллов не тратятся за один день, значит ты хороший пациент. Если ты их теряешь — то теряешь соответственно и свои привилегии. Значит, за тобой нужно внимательнее приглядывать. Бывали случаи, когда люди ломались из-за потери одного очка.

Но Ригэн, кажется, потеря очков нисколько не волнует.

— Что я натворила вчера? Что я натворила вчера… хммм.

Ригэн прижимает указательный палец к губе.

— Я вчера много чего делала. Придется тебе просветить меня о том, что я вчера делала.

— Вставай.

Элис не дает ей ответить и дергает ее за руку.

— Не, не, — цыкает Ригэн, — если так дальше будешь хватать пациентов, то не выиграешь звание работника месяца.

Элис отпускает ее.

— Теперь, прежде чем я вернусь в «свою комнату», можно я быстро перекурю?

— Нет. Ты потеряла свою привилегию на курение.

— Это вранье!

— Нет. Ригэн, ты знаешь правила.

Они выходят из комнаты, но их споры слышны даже через стену.

Я нервно перевожу взгляд на входные двери. Это безумие, но я все еще жду, когда в них войдет Синклэр. Я не вспомнила его. Пока еще не вспомнила. Но я знаю, что он может помочь мне с моим прошлым.

Его глаза следят за мной.

Прошлой ночью мне приснились эти глаза. Они смотрели на меня также напряженно, как вчера. Но мы были не в Фэйрфаксе. Не помню, что нас окружало; помню только то, что в воздухе витал запах цветов и нас разделял большой стол. Его губы двигались, но я не могла разобрать ни единого слова. Затем, очень медленно, он потянулся через стол к моей руке. Его рука придвигалась все ближе и ближе. Воспарила над моей, и я проснулась.

Еще никогда так отчаянно мне не хотелось вернуться в сон.

Мне кажется, что если он снова навестит меня, то я смогу сложить кусочки сна. Но стрелка часов неумолимо бежит вперед.

Именно тогда, в дверях появляется моя мать, как и каждую субботу, ровно в одиннадцать утра. Идет ли дождь, светит ли солнце — она всегда приходит..

Она вводит меня в курс дела касаемо всего за пределами Фэйрфакса: друзей, семьи, сплетен, событий. Обо всем. Кроме моего мужа. Когда я спрашиваю про Уэса и когда он придет, она замолкает и старается сменить тему.

Я смотрю, как мама регистрируется и спешит к моему столу. Она одаривает меня улыбкой. Эта улыбка сильно отличается от той, которой она улыбалась мне, когда смотрела свадебные фотографии. Тусклая улыбка, которая не отражается во взгляде.

— Рада видеть тебя, милая, — говорит она.

Прежде чем сесть, она подходит, чтобы обнять меня. Меня окутывает запах ее цветочного парфюма. В ней ничего не изменилось. Она безупречна. Начиная с ее идеально уложенных в стильный боб волос, идеально отутюженных черных брюк и темно синей приталенной блузки до туфель на каблуках.

— Как ты?

Я отвечаю ей, как и всегда.

— Все хорошо.

Все внутри у меня умирает от желания рассказать ей о том, что произошло сегодня: фотографии, воспоминания. Обо всем. Но если прошлое и научило меня чему, так это тому, что мама тоже считает, что я вру. Она не верит мне, когда я говорю ей, что Уэс жив.

Она кивает, сжимает свою сумочку, словно все пациенты окружающие нас, только и мечтают вырвать ее из рук.