ГЛАВА 3

Сегодня никаких выходок от Ригэн. Или посетителей, ожидающих меня в комнате отдыха.

Весь день до последней минуты я надеялась, что что-нибудь случится. Но стоя у двери в кабинет доктора Кэллоуэй, понимаю, что не могу больше медлить ни секунды. На этом сеансе я должна с этим покончить.

Сделав глубокий вдох, я громко стучу в дверь ее кабинета.

— Входите, — откликается она.

Я толкаю дверь и вхожу в кабинет.

Я не испытываю ненависти к доктору Кэллоуэй. На самом деле она не так уж и плоха. На ее сеансах мы с ней не копались в моем туманном прошлом. И дело не в ней самой; просто я не доверяю ни одному здешнему доктору. Они давят на больное, ожидая, что пациент поделится правдой.

Сумасшедший ты или нет, такое нелегко дается любому человеку.

Не могу вспомнить, как долго я посещаю ее сеансы. Может быть несколько месяцев? За все это время доктор Кэллоуэй ни разу не пыталась выпытать у меня информацию насильно. В отличие от всех остальных докторов, которые задают одни и те же вопросы, пока не начинает тошнить. Ваш муж мертв. Расскажите, что вы помните.

Хотя у каждого врача свой особый подход. Некоторые врачи обладают удивительной способностью выводить меня из себя — они постоянно кивают головой, чтобы я ни говорила им, словно понимают меня. Понимают мои чувства. Как будто я им нравлюсь. Но в итоге они всегда… всегда оборачивают ситуацию в свою пользу.

Доктор Кэллоуэй не нежничает, как остальные доктора. Поначалу она задавала стандартные вопросы, но спустя некоторое время прекратила. Теперь во время наших сеансов она спрашивает как у меня дела. Интересуется, как поживает Эвелин. Хорошо ли я переношу лекарства? А когда мне уже нечего рассказать ей, она переключается на более легкие темы. Вообще-то мне нравятся наши с ней разговоры. Они нормальные.

Я знаю, что она была замужем. Развелась. Со своим первым мужем они разъехались. Три года она живет с мужчиной по имени Том. Но не собирается связывать себя отношениями. Детей нет. Пока она не выпьет утром чашечку кофе, она не чувствует себя «живой». Доктор Кэллоуэй ненавидит готовить и часто заказывает еду на дом.

Ей сорок один и она любит свою работу.

Такая откровенность — исключение в Фэйрфаксе. Порой во время сеанса повисает тишина, но ее нельзя назвать ни неловкой, ни уютной. Это просто тишина.

Сегодня утром я решила, что не случится ничего страшного, если я сообщу доктору Кэллоуэй, что хочу покинуть это место. Теперь я жутко нервничаю. Нервничаю слишком сильно, чтобы озвучить свои мысли. Нервничаю, что моя попытка не увенчается успехом.

— Доброе утро, Виктория.

Она слегка приподнимает голову, улыбается мне и возвращается к чтению записей, лежащих перед ней. Не глядя, она указывает мне на кресло, стоящее напротив ее стола.

— Пожалуйста, присаживайся.

Я сажусь и практически сразу же начинаю нервно постукивать ногой. Эвелин ерзает во сне, и я прекращаю постукивания. Напоминаю себе, что должна сделать. Должна с кем-то поговорить. Если не ради себя, то ради Эвелин.

Доктор Кэллоуэй откладывает ручку и, наконец-то, обращает на меня все свое внимание.

— Как ты поживаешь?

Я начинаю потеть. Не могу ответить ей как обычно: «Я в порядке». Это не сработает.

— Замечательно, замечательно, — медленно начинаю я, — Могу я кое о чем у вас спросить?

— Конечно.

— Как долго я здесь нахожусь?

Доктор склоняет голову на бок.

— Как долго?

Я обеспокоенно киваю. Нервы на пределе. Я сжимаю Эвелин чуть сильнее и сжимаю ее ладошку своей рукой.

— Ну, точно не знаю. Мне нужно проверить.

Она начинает листать мою чересчур толстую карточку, затем смотрит на меня, и переводит взгляд на компьютер.

— Быстрее проверить здесь.

Она что-то набирает на клавиатуре. На это у нее уходит всего несколько секунд, но мне кажется, будто прошла вечность. Наконец, она поворачивает ко мне монитор компьютера. Мой лист прибытия. Она указывает в самый низ экрана. Я вижу свою подпись рядом с датой: 19 мая 2015 года.

Синклэр прав. Шесть месяцев.

Я сажусь обратно в кресло и мысли начинают роиться у меня в голове. С чего я решила, что нахожусь тут уже три года? Я чувствую на себе взгляд доктора Кэллоуэй и смотрю на нее.

— Почему ты спросила? — осторожно спрашивает она.

— Мне казалось, что я тут уже три года, — честно отвечаю я.

— Три года? — доктор Кэллоуэй в изумлении поднимает брови. — Это так долго. Почему ты так думала?

Я пожимаю плечами и собираюсь сказать ей, что не знаю, но внезапно слышу голос Уэса. Поначалу он звучит очень слабо, но потом все громче и громче, так, словно он прижался губами к моему правому уху и шепчет:

Мы три года в браке…

Я встречаюсь с доктором Кэллоуэй взглядом.

— Понятия не имею, — отвечаю я. Прежде чем она успевает задать еще один вопрос, я меняю тему. — В последнее время я часто кое о чем думаю…

Скажи это, призывает меня разум. Просто произнеси вслух!

Доктор Кэллоуэй молчит, просто терпеливо ждет, когда я продолжу. Боже, хотелось бы мне такого же терпения, как и у нее. Нервничая, я облизываю губы:

— Я хочу уйти из Фэйрфакса.

Она не кажется удивленной, просто кивает в знак согласия. В ее глазах загорается интерес.

— Почему ты считаешь, что готова уйти отсюда?

Потому что у меня складывается ощущение, что жизнь проходит мимо. Мне нужно вернуть ее. Я хочу снова стать нормальной. Но я не могу произнести эти слова вслух.

— Потому что больше не хочу находиться здесь, — в итоге выдаю я.

Она ничего не говорит в ответ на мои слова. Просто скрещивает ладони и опирается подбородком на сплетенные пальцы.

— Почему нет? — в итоге все же задает она вопрос.

Не рассказывай ей о голосах, подсказывает разум. Только испортишь все.

Если я собираюсь рассказать ей правду, то должна сделать это разумно. Мне совершенно не нужно, чтобы она подумала, что я чокнутая.

— Произошло что-то, что подтолкнуло тебя к этому решению?

Открываю рот и сразу же закрываю его. Мне определенно не стоит признаваться в том, что я прекратила принимать лекарства. Поэтому я выдаю ей лишь часть правды.

— Ничего, просто поняла, что мне здесь больше не место.

Доктор Кэллоуэй настороженно смотрит на меня, но я не вижу осуждения в ее взгляде.

— Чтобы уйти отсюда, тебе придется побеседовать с рядом врачей, включая меня, прежде чем мы подпишем разрешение на выписку. Мы должны убедиться, что твое состояние значительно улучшилось по сравнению с тем, каким оно было, когда ты поступила сюда.

Так я и думала. Несмотря на то, что я готовилась к тому, что это будет сложная битва, я все равно подавлена.

Не произношу ни слова.

Повисает тишина. Эта самая ужасная разновидность тишины. Она поедом ест меня, пока доктор Кэллоуэй выжидающе на меня смотрит.

— Если ты хочешь уйти, я должна быть уверена. Я не оспариваю то, что ты больше не принадлежишь этому месту, но…

Боже. Я ненавижу это слово. Хоть у одного предложения начинающегося с «но» бывает счастливый конец? Нет. Я так не думаю.

— Но прежде, чем ты достигнешь цели, нужно проделать много работы. Если ты позволишь мне помочь тебе, я буду рада сделать это.

— Вы хотите, чтобы я открылась вам и рассказала о своих чувствах? — скептически спрашиваю я. Во рту ощущается горечь только от того, что я озвучила это вслух.

— Нет, вовсе нет.

— Тогда чего вы хотите?

— Ничего плохого, Виктория. Я знаю, что ты скрытный человек, — она смотрит на Эвелин и ее улыбка увядает. — Ты любишь свою дочку и хочешь защитить ее, но мне нужно, чтобы ты открылась мне. Я хочу, чтобы ты доверилась мне.

Она резко встает. За окном светит солнце, и тень доктора падает на меня. Инстинктивно, я вздрагиваю. Доктор Кэллоуэй этого не замечает. Она подходит к картотеке и достает карточку с моим именем. В нем так много бумаг, что они того гляди вывалятся оттуда.

— Это моя карточка?

Она кивает и открывает ее. Некоторые бумаги скреплены вместе. По краям торчат красные стикеры. В конце файла лежат завернутые в пакет фотографии. Она достает некоторые из них.

— Хочу показать тебе кое-какие фотографии.

Я пытаюсь подглядеть, но она держит их так, словно мы играем в покер.

— Что за фотографии?

— Твои фотографии. Я начну медленно показывать тебе их по одной. Как только ты их хорошенько рассмотришь, я ускорю темп. Если какая-нибудь из них покажется тебе знакомой, скажи мне остановиться.

— Кто дал их вам?

Доктор Кэллоуэй кладет фотографии на стол.

— Твоя мать. Когда ты прибыла в Фэйрфэкс, она отдала их твоим докторам, в надежде, что ты вспомнишь… хоть что-то.

— Почему я вижу их только сейчас?

— Потому что всякий раз, когда их приносили, ты отказывалась смотреть на них.

Отказывалась? Я? Не могу вспомнить, но мне не хочется спорить с ней.

— Хочешь попробовать посмотреть на эти фотографии? — вежливо спрашивает она.

Когда кто-то хочет восстановить все в памяти, с чего лучше начать?

С самого начала.

Проблема в том, что я не знаю, где это самое начало.

Но вот мой шанс: прожить жизнь дважды сквозь призму фотографий.

Я буду полной дурой, если откажусь, и еще большей, если не перестану нервничать. Это семимильный шаг в сравнении с моей повседневной рутиной, правда, я понятия не имею, чем в итоге все это закончится.

Я очень медленно киваю.

— Отлично, — радуется она, — пришла пора распутать твое прошлое.

На первой фотографии мы с Уэсом запечатлены в день напоминающий нашу свадьбу. Мы идем по проходу, наши руки переплетены. Уэс улыбается мне, а я сияю от радости. Мы выглядим как идеальная счастливая пара. Влюблены друг в друга по уши.

На второй я со своей матерью. Мы сидим на заднем дворе ее дома. Я выросла в этом доме. В одной руке мама держит супер тонкую сигарету, в другой фотографию. На столике передо мной лежит стопка фотографий и стоит бокал с чем-то. Мы обе улыбаемся в объектив.

На третьей я в больнице. На мне форма медсестры. Рядом со мной незнакомая блондинка. Я стою, прислонившись к стойке, уставшая, но невероятно счастливая.