Я задыхаюсь и теряюсь во всем этом. Это проходит через меня в течение длительного времени. Когда оргазм стихает, когда я остаюсь едва в сознании, я цепляюсь за жесткие плечи Джереми, как будто он мой единственный якорь в мире, он нежно целует меня и говорит:

— Я тоже тебя люблю.

Пробуждение на следующее утро так же дезориентирует, как и пробуждение посреди прошлой ночи.

После того, как мы трахались, после того, как я была раздражена и зла, а затем использовала Джереми в качестве выхода эмоций, вся энергия покинула меня. Я чувствовала себя настолько измученной, что мой разум был едва работоспособен. Я смутно помню, как Джереми нес меня по лестнице, обратно в комнату. Я помню, как моя голова опустилась на подушку. После этого ничего.

Я оглядываюсь и вижу спящее мужское тело рядом со мной. Я улыбаюсь. Это то, чего не было уже давно, очень давно. Я прикасаюсь к плечу Джереми. Он открывает глаза и с любовью смотрит на меня. В этот момент мое сердце тает.

— Доброе утро, красавица, — бормочет он, все еще дремля.

— Доброе утро, — говорю я. Я оглядываюсь. — Где мы?

Джереми наполовину стонет, наполовину зевает, поднимаясь.

— Колорадо, — говорит он.

— Как мы здесь оказались?

Он самодовольно улыбается.

— Самолет, — он вытягивает руки над головой. — А потом вертолет.

— Умная задница, — язвлю я. Я ударяю его по руке. — Это не то, что я имела в виду, и ты это знаешь.

— Я не могу читать твои мысли, Лилли.

Эти слова не содержат в себе злобы.

— Но тебе нравится делать вид, что можешь.

Он смеется.

— Достаточно верно.

Он опускает ноги с кровати и подходит к креслу, поднимая халат, накинутый на спинку. Мои глаза пожирают восхитительные контуры его тела. Жаль, что он закрывает их.

— Хочешь завтракать? — спрашивает он. — Я могу приготовить. Здесь только мы вдвоем.

— Джереми Стоунхарт? Готовит завтрак? Никогда не думала, что настанет этот день. Я даже не знала, что ты на это способен!

— У всех нас есть свои маленькие секреты, — говорит он, подмигивая.

Некоторые из них заслуживают большего внимания, думаю я.

Вместо этого я говорю:

— Нет, Джереми, я не хочу завтракать. Мне нужны ответы. Что со мной случилось? Как мы оказались здесь? Почему мы оказались здесь? Разве нам с тобой не нужно возвращаться в Калифорнию, в Стоунхарт Индастриз? Разве тебе ничего не нужно сделать перед первичным размещением акций?

Он вздыхает.

— Эти вопросы не должны тебя волновать.

— Но они волнуют меня, Джереми, — настаиваю я. — Я не собираюсь засовывать голову в песок, потому что тебе удобно держать меня в темноте.

Меня начинает тошнить, как только я говорю это. Плохой выбор слов. Я качаю головой и продолжаю.

— Что случилось в Бостоне, Джереми? Сколько времени прошло с тех пор? Я помню, как проснулась в больнице. Я помню врача, это был ты. Но это не так. Он не смотрел на меня также, как ты. А потом он накачал меня наркотиками. Зачем? И пока я дрейфовала, я видела вас двоих. Это был ты…ты и твой близнец! Почему ты не сказал мне, что у тебя есть близнец?

Джереми смотрит на меня. Равнодушно. Не реагируя. Говорят, что молчание в разговоре расстраивает большинство людей. Он ждет. Ждет, буду ли я извиваться и продолжать говорить, прежде чем получу от него ответ.

Я не буду. Я знаю его игры. Этот тип тактики может хорошо работать в деловом мире, но когда мы один на один, когда у меня есть преимущество в том, что я знаю его на интимном уровне, я не дрогну. Я подожду и позволю ледяной тишине наполнить воздух. Наконец, он говорит.

— Я не говорил тебе, Лилли, потому что не было подходящего времени, да и особой необходимости. Есть много вещей в моей жизни, о которых ты не знаешь. Я делюсь с тобой самым актуальным, — он останавливается. — Доверяй мне. Поверь, ты не хотела бы быть обременена деталями моего прошлого.

— Нет, Джереми. Вот в чем дело! — я ползу к нему по кровати. — Разве ты не видишь? Вот где ты ошибаешься! Ты не должен прятаться от меня. Я знаю, кто ты. Я видела тебя во всех твоих настроениях, во всех твоих состояниях. Я хочу, чтобы ты поделился со мной. Я хочу, чтобы ты чувствовал, что можешь доверять мне. Ты так много об этом говоришь…о своем желании доверять. Ну так держи слово! Покажи мне, что я для тебя значу. Докажи свои чувства, освободив себя.

Я поднимаюсь с постели и иду к нему. Он смотрит на меня несколько настороженно. Я беру его за руку.

— Я здесь ради тебя, Джереми, — мягко говорю я ему. — Ты больше не одинок в этом мире. Тебе не нужно этого делать. Я доказала, что я твоя. Никто не может приблизиться к тому влиянию, которое ты оказываешь на меня. Никто не может утверждать, что у них есть мое сердце. Никто…

Я смотрю на него.

— …кроме тебя.

Его глаза мерцают. Он ищет…ищет что-то. Нечестности. Следы неправды. Он не найдет ничего. Каждое сказанное мною слово — правда. Мои слова чисты и незапятнаны, нетронуты моим желанием мести. Я не знаю, как я смогу примирить эти два противоречивых чувства. Но у меня есть всё время мира. Нет нужды торопиться.

— Я верю тебе, — мягко говорит он. — Черт, Лилли, я думаю, ты говоришь правду.

— Я бы не стала лгать тебе, Джереми. Не об этом.

Он делает глубокий вдох, явно пытаясь себя успокоить.

— С чего я вообще начинал? — спрашивает он.

Мое сердце выпрыгивает из груди в необузданной вспышке радости. Я сделала это! Я заставила Джереми доверять мне.

— Расскажи мне правду о том, почему ты похитил меня.

— Похитил, — улыбается он. — А ты драгоценная штучка, не так ли? Похитил — это слишком мягкое слово для того, что я сделал. Но ты уже знаешь правду, Лилли. Фей рассказала тебе. Я слышал.

— И это всё? — спрашиваю я. — Это истинная причина? Мой отец, которого я не знала, был ответственен за смерть твоей матери?

— Да, — говорит он. — Я выгляжу подло. Не так ли? Но ты не знаешь, как много она значила для меня. Ты не была там и не видела, как она шла по нисходящей спирали. Ты не знаешь, каково это смотреть, как единственный человек, который любил тебя, уничтожает себя медленной, мучительной смертью.

— И ты обвиняешь Пола в пожаре? Его даже там не было!

— Нет, но огонь или нет, она бы в конце концов умерла. Она была сильной, Лилли. И она была прекрасна. Я помню её такой, какой она и должна быть. Королевой. И все же жизнь сломила ее. Она одевала маску сильной женщины для своих детей. В большей степени для своего младшего, ради меня.

— Твоего близнеца? — задаюсь я вопросом вслух.

— Нет, — качает головой Джереми. — Нас растили раздельно. У моего отца были странные представления о родительстве. Его мораль и ценности не воспринимались остальным миром. Никогда. Если ты считаешь меня монстром… Ну, я и близко не стою рядом с ним.

— Тем не менее ты держишь его в компании, — говорю я. — Почему?

— Держи друзей близко, врагов еще ближе, — цитирует Джереми. — А семью ближе всего. Я уничтожил империю отца, прежде чем он узнал, что это я. До того, как он узнал, как высоко поднялся его младший, когда освободился от его тиранической власти. Я получил влияние над ним. Силу. Но у него всегда был острый ум. Он был жестоким, но умным. Добросовестным, но расчетливым. Я не мог избавиться от такого ресурса. Поэтому я использовал его в своих интересах. Я сделал его зависимым от меня. Я показал ему, как я получил контроль над каждым аспектом его жизни, прежде чем сокрушить его. И, исходя из этого, он стал моим доверенным советником. Он оценил силу своей собственной крови. Это укрепило его эго.

— Что насчет твоих старших братьев? — спрашиваю я. — Чарльз сказал, что у тебя есть двое.

— Чарльз сказал тебе это? — размышляет Джереми. — Ну, он мог бы быть лучшим источником информации о моем прошлом. Что еще он сказал?

Я кусаю губы, осторожничая. Я не хочу сдавать Чарльза.

— Лилли, — мягко говорит Джереми. — Не волнуйся. Чарльз обладает абсолютным иммунитетом во всем, что он делает или говорит. Мы знаем друг друга достаточно долго, так что я ценю его мнение. Иногда, хотя и не так часто, я приходил к нему за советами. Он знает, как обстоят дела. Он знает то, что может тебе рассказать. И то, чего он не может.