Вот и остаются после эйфории творческого порыва, принимаемой за Благодать, у разбитого корыта, как пушкинские старик со старухой. Только в отличие от них — духовно. А когда им толковые священники, озабоченные судьбой своей паствы, на корытце это указывают и объясняют, отчего такой урон в хозяйстве, сердятся: караул! — кричат,- ортодоксы! (забывая даже, что в переводе с греческого “ортодокс” и есть “православный”), обскуранты, партийцы!

А то и до того договорятся, что даже не заметят, что не на митинге они, где провыбороссовскую кампанию ведут, а на радиоволнах своей любимой “Софии”, как случилось недавно с нашим любезным Александром Иосифовичем: “Эта книга (“Неообновленчество — протестантизм “восточного обряда”, та самая, что на разбитое корытце маргиналам-неообновленцам указала. — Р. Г.) сделана-де по заказу лидера коммуно-патриотов Зюганова”. Ну “что тут говорить, что тут спрашивать”, как пел когда-то Александр Галич…

Кстати, в этой же передаче Нежный поведал, что, просидев немало времени в архивах ВЧК-ГПУ, на основе собранных данных написал еще повесть под названием “Допрос Патриарха”, и что книжка уже вышла в свет. На вопрос ведущей, зачем было так трудиться, когда архивы досконально изучены комиссией Патриархии по канонизации и патриарх Тихон уже причислен к лику Святых, Александр Иосифович заявил, прямо как герой-большевик из старой пьесы, что его интересует правда и только правда!..

Разумеется, не прочту я и эту книжку Нежного, т. к., судя по “Софии”, почти уверен, что встречу в ней завуалированную благочестивыми соображениями попытку доказать, что последние послания Патриарха Тихона написаны под диктовку палачей.

Эти мрачноватые забавы дурного вкуса вполне в духе наших неообновленцев, все усилия которых направлены на дискредитацию святоотеческого предания. Чтобы не быть голословным, приведу несколько выдержек из наших “софиологов” (цитирую по вышеупомянутому сборнику): “сочинения монахов, которые вошли в “Добротолюбие”, не вполне православны”, “Сергий Радонежский — диссидент своего времени”, “у Серафима Саровского своих мыслей почти нет” (все тот же специалист по “Аду” о. Г.Чистяков).

Но это все далеко. А в случае с Патриархом и карты в руки: документы еще не истлели, целехоньки. Как в них не покопаться в поисках какого-нибудь компромата? Вполне в духе времени: был бы святой, а дело, чтобы его оболгать, найдется…

А может, просто не понимает Нежный, что социальная и идеологическая зацикленность приводит демократа-неообновленца к тому, что, глядя в книгу, и в духовном плане, как и во всех других, он видит фигу (в кармане)? Скорее всего — так, ибо заподозрить в злом умысле человека с такой превосходной репутацией, как у него, не могу. Да и не дело. Но больно смотреть, как не безразличный тебе человек столь уверенной поступью шагает по пути святости безблагодатной.

Зоран Костич

* * *

Сербский поэт Зоран Костич родился 08.10.1948 года в столице Черногории — в древнем городе Цетинье.

Студенческие годы (с 1969 года) провел в Белграде, изучая мировую литературу и этнографию. В 1973 году за участие в голодовке студентов Философского университета, устроенной в знак протеста против принятия новой Конституции СФРЮ, ущемляющей права сербского народа, был арестован. Непродолжительное время, проведенное в тюрьме, обернулось двенадцатилетним запретом на литературную деятельность. В результате его первая книга стихов издана только в 1984 году. Позднее, через непродолжительное время, удвоенными тиражами были изданы еще шесть книг.

Сегодня Зоран Костич активно участвует в литературной жизни Югославии: публикует стихи, прозу, публицистические статьи, поэтические переводы с русского и польского языков. В течение последних трех лет является редактором ведущего литературного журнала Югославии “Сербский литературный вестник”.

В последнее время основными местами пребывания поэта стали Сербская Краина, Республика Сербская и Москва. В 1990 году Зоран Костич участвовал в основании и был избран генеральным секретарем Общества сербско-русской дружбы и членом Международного фонда славянской письменности и славянских культур (в Москве). Опубликованы его поэтические сборники: “Првине” (в русском переводе — “Первый взгляд”), “Отцовская ветвь”, “Сонеты”, “Кто мы, “Тени на могилах”, “Котел”.

* * *

В прошлом году, в начале июля, пятнадцать членов белградской “Солидарности” (объединение помощи сербам, лишенным прав человека) посетили Республику Хорватию, край, с давних времен населенный нашим сербским народом. Мы были люди разных занятий — писатели, историки, фотографы, служащие, артисты, студенты…

Два дня и две ночи мы обходили отмеченные и неотмеченные места казни — могилы десятков тысяч сербов, убитых в кровавое лето 1941 года. Через пять десятилетий впервые зажигались свечи дедам, отцам, матерям, братьям, сестрам, детям. Все это потрясло нас, но исповедь одной пожилой женщины, в чьем доме мы провели несколько часов, мы запомнили на всю жизнь. Двенадцатилетней девочкой пересилила она семь ударов усташского ножа. Остались шрамы на затылке и шее, с обеих сторон позвоночника. Три ее брата, сестра, мать и отец были убиты в тот же самый день. Как и большинство сербских семей, их стерла волна зла, поднятая и благословленная в Загребе.

В моем понимании зла, самое страшное происходит все же пятьдесят лет спустя. За месяц до нашего приезда чудом выжившая женщина получает письмо от убийцы (лично).В обширном письме он перечисляет все то, что память недобитой жертвы в тот день не сумела запечатлеть. Убийца наслаждается, облизывается и по-людоедски переживает: “А когда мы вас зарезали, твоего младшего брата мы живьем сварили в котле. Сука, я должен тебе признаться, что в жизни своей я не ел мяса, равного вареной сербятине…”

Автор письма пишет эти строки, будучи председателем районной Скупштины (Совета), того места, где он когда-то резал людей. Одну из первых своих бумаг, подписанных на этом посту, он посылает женщине, которую не дорезал полвека назад. В письме он предвкушает возвращение “к прежним трудам”. Ей же некуда податься из села, в котором она родилась. Здесь и ее дочери, и внуки.

Я видел его. Он производит впечатление весьма предприимчивого человека. Он ждет только “благословения”…

З. КОСТИЧ

Газета “Ратне новине”, (“Военные новости”) от 15.09.91г.

1

Перед обедом мамы пальцы

сплели мне в косу пышный волос.

Но что я слышу?! Домочадцы -

сестра и братья — друг за дружкой,

рты пораскрыв, смеются в голос:

“Смотри! И шея вся в веснушках!”

Двенадцать лет мне. День рожденья.

Хотелось нам в июль военный

забвенья, что ли , отчужденья

от черной яви, от поминок.

И удалось бы, но мгновенно

вернул нас к аду гром ботинок!

Ботинок гири на террасе,

посыльных смерти тяжких топот -

к нам, онемевшим в одночасье,

а я просила в полдень летний:

“Уйми, Всевышний, братский хохот,

иль погаси веснушки эти!”

2

Господь всемилостливый, разве

прикрыть распушенной косою

моих веснушек безобразье

не в силах был Ты? Что ж позволил

распять невинных бандой злою,

мольбу развеять пеплом в поле?

Не мог Ты, что ли, Боже правый,

меня избавить от насмешек,

не превращая в пир кровавый

семейный праздник в летний полдень?

А человек ведь пусть и грешен,

он разве не дитя Господне?

Ты подарил ему и тело,

и дух — права на грусть и радость.

И если дьявольское дело

свершилось, только я повинна,

прося себе такую малость,

когда весь мир лежал в руинах,

когда Твое потомство — люди

к Тебе взывали, погибая….

Прости, Всевышний! Вечно будет

терзать мне душу грех гордыни.

Не тверда в вере тварь земная,

полна сомнений и поныне