Как раз в это время в дверь постучали. Мы переглянулись с Луизой. Стук повторился.

– Войдите! – сказал я. Дверь отворилась, но вместо очередного больного или сопровождающего больных полицейского, в кабинет вошел мой новый сосед –советник криминалистики г-н Холберг. Словно не видя моего замешательства, он вежливо поклонился Луизе, а затем, повернувшись ко мне, сообщил:

– Я побывал в Юденрате, Вайсфельд. Можете меня поздравить. Вам это покажется странным, но я получил разрешение на проведение частного расследование. Хотя, знаете, я оказался прав: начальник полиции уже подготовил черновое заключение о причинах смерти Макса Ландау – несчастный случай. Правда, когда я выразил сомнение в справедливости такого заключения, господин Шефтель заметил, что им необходимо было какое-то формальное заключение, без которого немцы могли не выдать разрешение на похороны… А против моего расследования они не возражают. Единственным условием господа Шефтель и Зандберг поставили соблюдение правил, существующих в Брокенвальде, – в его негромком голосе звучала еле заметная ирония. – Вот, изволите ли видеть, – он вынул из кармана какой-то документ на желтой бумаге. – Получил в подтверждение полномочий. Правда, здесь оговариваются не столько полномочия, сколько ограничения. Так, мне запрещено получать показания свидетелей в том случае, если они отказываются со мной разговаривать. Запрещено прибегать к какой бы то ни было помощи местной полиции. И категорически запрещено обращаться с просьбами, касающимися расследования, к немецкому командованию и кому-либо в Юденрате, за исключением лично господина Зандберга, а в его отсутствие – непосредственно к председателю. То есть, господину Шефтелю. В общем-то, вполне сносные условия… – странно, но последнюю фразу он произнес уже без всякой иронии. – Главное – печать Юденрата и подписи обоих начальников – Шефтеля и Зандберга. Может пригодиться. Тем более что запреты формальны, их всегда можно обойти. Мне и прежде приходилось беседовать со свидетелями без санкций и адвокатов, уповая лишь на их желание содействовать следствию. Или нежелание… – говоря так, он повернулся к Луизе, стоявшей у письменного стола и в течение всего монолога смотревшей в окно. – Госпожа Бротман, надеюсь, относится к первым.

– Послушайте, Холберг, – вмешался я, – госпожа Луиза не знает, о чем…

– Оставьте, Вайсфельд, – он отмахнулся от моих слов. – Не нужно быть большим физиономистом, чтобы понять: госпожа Бротман обо всем знает. С ваших слов. Неужели вы думаете, что я хоть на минуту сомневался в том, что вы не исполните мою просьбу и сразу же обо всем расскажете своей очаровательной помощнице? Да и не было, на самом деле, никакого резона в моей просьбе. Сказал просто по привычке. Сам виноват. Помните старую восточную притчу? «Не думай о белой обезьяне!» – он засмеялся, потом нахмурился. – Все это не имеет значения.

Луиза мельком взглянула на него и вновь отвернулась. Холберг сказал – после небольшой паузы, уже иным тоном:

– Комендант, похоже, действительно не отдавал никаких распоряжений насчет режиссера. Напротив, если верить словам Шефтеля, господин Заукель попросил его передать господину Ландау свое восхищение мастерской постановкой. Что тот и сделал – в антракте, придя к Ландау в гримерную.

– И как же Макс воспринял комплимент? – спросила Луиза.

– Весьма негативно, – ответил Холберг. – Весьма. Даже не негативно – агрессивно. По словам господина Шефтеля, режиссер очень грубо выставил его за дверь, заявив, что не нуждается ни в чьих похвалах и что ему некогда выслушивать глупости… – он привычным жестом потер переносицу. – При этом председатель Юденрата очень тонко намекнул на то, что в гримерной в момент его прихода находился еще кто-то. Кто именно – он не видел. Но господин Шефтель имел в виду какого-то поклонника… вернее, поклонницу… Впрочем, его впечатление может и не соответствовать действительности. Да… Как я и предполагал, полиция не будет заниматься расследованием. Завтра несчастного режиссера похоронят, и на том будет поставлена точка. Правда, – он многозначительно поднял палец, – тело осмотрел Иржи Зайдель. Вам знакомо это имя, доктор Вайсфельд?

Я отрицательно качнул головой.

– Вот она, мирская слава… – г-н Холберг вздохнул. – Когда-то доктор Зайдель был одним из ведущих криминалистов Европы. Сейчас ему уже семьдесят три года, лет пятнадцать как он отошел от дел, а теоретические его работы немцы изъяли из библиотек по причине неарийского происхождения автора… Так вот, Зайдель подтвердил мои предположения. Ландау был убит орудием, весьма похожим на скальпель – с узким коротким лезвием сантиметров пяти-шести, заточенным с одной стороны. Плоская рукоятка сыграла роль продолжения лезвия, благодаря чему этих пяти-шести сантиметров хватило для смертельного удара.

– И какие же выводы из этого можно сделать? – спросил я.

Г-н Холберг не успел ответить, зато в разговор неожиданно вмешалась Луиза:

– Наш гость хочет сказать, – сухо заметила она, – что по характеру раны и орудия убийства можно предположить, что убийцей, скорее всего, был медик. Он хорошо знал анатомию, поэтому смертельным оказался единственный удар. Кроме того, скальпель.

– Добавьте к сказанному еще и то, что скальпель весьма неудобен в качестве орудия убийства, – добавил Холберг невозмутимо. – Лезвие слишком короткое. Велика вероятность того, что жертва уцелеет. Ошибся на несколько миллиметров – и жертва окажется только ранена, неопасно и неглубоко… Что же, – сказал он, с любопытством глядя на Луизу, – ваша помощница права, Вайсфельд. Именно так я бы и предположил, если бы не еще одна деталь, на которую указал доктор Зайдель… Госпожа Бротман, вы работали здесь, в медицинском блоке, три недели назад?

– Работала.

– В таком случае, вы, очевидно, знаете, какую деталь я имею в виду.

Луиза кивнула.

– Но я не работал! – воскликнул я. – И я не понимаю, о чем вы говорите!

– Доктор Зайдель утверждает, что господин Ландау был смертельно болен, – объяснил бывший полицейский. – Рак печени с метастазами в лимфоузлы. По мнению Зайделя, если бы нашего режиссера не убили, он все равно прожил бы еще не более месяца. Насколько мне известно, три недели назад господин Ландау обращался сюда по этому поводу. Вас тогда здесь не было, а вот госпожа Бротман и господин Красовски – были. Поэтому они-то об этом знали.

– Ну и что? – спросил я. – Разве они – единственные медики Брокенвальда? Разве убийцей не мог быть… – я замолчал, вспомнив о шкафе Красовски и о том, что я сам невольно бросил подозрение именно на Красовски и Луизу – в разговоре с Холбергом. – Но Красовски действительно потерял скальпель… – сказал я растерянно.

– Это означает лишь, что убийца, скорее всего, воспользовался отсутствием доктора Красовски и незапертой дверью и позаимствовал скальпель в медицинском шкафу, – ответил Холберг. – Но кем был этот убийца, мы пока не знаем. В конце концов, кроме медиков в анатомии неплохо разбираются и представители иных профессий.

– Например, полицейские, – едко добавила Луиза. – Криминалистика, полагаю, включает в себя основные знания из судебной медицины. Не так ли?

– Так, разумеется, – ответил мой новый знакомый с любезной улыбкой. – Полицейские, в том числе, бывшие полицейские, безусловно, входят в первый круг подозреваемых. Тем более, что один из них – ваш покорный слуга, – оказался в числе тех, кто обнаружил тело убитого. А, как известно, первым подозреваемым всегда оказывается именно тот, кто первым обнаружил тело. Или якобы обнаружил. Причем в большинстве случаев подозрения небезосновательны. Так что подозреваемых много. И это хорошо. Труднее вести следствие, когда нет ни одного… – он посерьезнел. – Впрочем, не стоит замыкаться на знатоках анатомии. Случайность тоже не исключается. Удар, нанесенный в состоянии аффекта, тем, что почему-то – пока мы не знаем, почему – оказалось под рукой. И удар этот случайно оказывается смертельным. Такое тоже бывает.

Луиза больше не маскировала свою заинтересованность беседой. Воспользовавшись этим, г-н Холберг сказал: