— Так с чего думаете начать? Как собираетесь строить свою стажировку? — перешел Сбытов к конкретным вопросам.

Я сказал, что очень рассчитываю попасть в строевую часть, хочу проверить себя в воздушном бою, слетать на штурмовку — понять, словом, на деле, что такое война, каков и на что способен противник.

Сбытов, слушая меня, несколько раз одобрительно кивнул, сказал, что намерения у меня правильные, но затем добавил:

— Противник у нас сильный, коварный, опыт успел накопить большой и воюет серьезно. Но бить его, конечно, можно. И нужно. Но одного желания для этого недостаточно. Необходимо учиться, набирать опыт. Нельзя повторять ошибок, которых и без того уже допущено немало.

Сбытов говорил обстоятельно, неторопливо, негромким спокойным голосом. Делясь собственным опытом, он приводил примеры боевой тактики врага, рассказывал о сильных и слабых его сторонах, давал характеристику его боевой техники. Слушая Николая Александровича, я невольно ловил себя на мысли, что боевой опыт, командирские навыки его великолепно сочетаются с даром преподавателя, умного и чуткого наставника. К слову сказать, Сбытов после войны преподавал в Академии Генштаба, и лекции его по оперативному искусству неизменно пользовались у слушателей заслуженным успехом. А тогда я жадно ловил каждое его слово, чувствуя, что начинаю видеть все как бы новыми глазами, заново переживая все то, что произошло с начала войны вплоть до сегодняшнего дня.

— Сделаем, словом, так, — закончил наш разговор Сбытов. — Займитесь пока боевыми документами. Изучите их, разберитесь, что к чему, а потом еще раз побеседуем. Я, понятно, не против того, чтобы вы приняли участие в боевых вылетах. Но вы не рядовой летчик, а командир дивизии. И это нужно учесть. Война, конечно, без крови и жертв не бывает, но предотвратить неоправданные, никчемные потери мы обязаны.

И я засел в штабе за документы. Главным образом меня интересовали боевые донесения; на них, кстати, советовал сделать упор и Сбытов. Тщательно вникал в обстановку, изучал положение дел, заносил для памяти в тетрадь многочисленные выписки, стараясь осмыслить и понять главную суть.

Через три дня снова явился к Сбытову. Доложил, что выполнил его приказ и прошу теперь направить меня в строевую часть. Сбытов поинтересовался, что, на мой взгляд, наиболее характерно, наиболее заслуживает внимания из того, что я обнаружил в боевых донесениях. Я ответил, что почерпнул в процессе работы с боевыми документами много полезного для себя, но особенно привлекли мое внимание несколько боевых донесений, касавшихся воздушных боев и штурмовки наземных целей.

— И что же именно? — спросил Сбытов. — Доложите подробнее.

В одном из донесений говорилось об удачном обманном маневре, который провели наши летчики во время воздушного боя с противником. Когда ударная группа наших самолетов связала противника боем на высоте 3000 метров, часть истребителей, находившихся выше и маскирующихся солнцем, внезапно свалилась сверху на немцев, решив тем самым исход боя. У нас потерь не было. В другом донесении говорилось о штурмовке наземных целей, когда наши истребители, отбомбившись над передовой противника, набрали высоту и перехватили идущие к линии фронта вражеские бомбардировщики. Таким образом, речь шла о примере всестороннего использования истребителей, когда их действия оказались одинаково эффективными в уничтожении как наземных целей, так и вражеских самолетов в воздухе.

— Что ж, будем считать, что с заданием вы справились, — удовлетворенно отозвался Сбытов, внимательно выслушав мои соображения.—Обратили внимание на наиболее существенное. И выводы сделали верные. Похвально!

Сбытову, видимо, пришлось по душе, что тыловой, лишенный какого бы то ни было фронтового опыта летчик, каковым я тогда являлся, сумел грамотно разобраться в существе боевых донесений и выделил из них наиболее важные моменты. Позже, когда моя стажировка подошла к концу и перед возвращением на Дальний Восток я пришел попрощаться к Сбытову, он сказал, что вполне удовлетворен результатами моей стажировки и считает теперь меня всесторонне подготовленным для руководства боевыми действиями дивизии.

Но это произошло позже. А в тот раз Николай Александрович еще раз тщательно проанализировал результаты проделанной мной с боевыми документами работы, дал ряд ценных указаний, а напоследок спросил:

— Вы, кажется, служили вместе с подполковником Самохваловым на Дальнем Востоке?

— Так точно! — ответил я. — Мой бывший подчиненный.

— Ну а теперь, — улыбнулся Сбытов, — подчиняться будете ему вы. Направляю вас к нему в полк. Там и будете продолжать стажировку.

Так я оказался в истребительном авиационном полку, которым командовал подполковник В. Г. Самохвалов. Полк был вооружен самолетами ЛаГГ-3, которые я знал, как свои пять пальцев, и потому заранее радовался, что придется на них поработать.

Но Самохвалов, узнав о моих намерениях, искренне удивился:

— Вы же командир дивизии! Я считал, что вопросы, которые вас в соответствии с должностью должны интересовать, решаются не столько в воздухе, сколько на земле, в штабе полка.

— Ошибаетесь, подполковник! — возразил я. — Со штабной работой я уже ознакомился. Теперь пришел черед и повоевать. Готов выполнить любое боевое задание!

— Как же вы это себе представляете? Ведомым в звене пойдете? Командир дивизии в подчинении у рядового летчика?

— Да что она вам далась, моя должность! — начал горячиться я. — Поймите, наконец! Ведь я сюда за десять тысяч верст с Дальнего Востока летел! Что я своим ребятам скажу, когда назад вернусь?! На свою должность, что ли, ссылаться буду? Мол, не позволила она врагу в глаза заглянуть, хотя и совсем рядом был…

— Самолет-то хоть знаете? — уступил натиску Самохвалов.

— Да у меня такими вся дивизия вооружена! — рассмеялся я, чувствуя, как отлегло на сердце.

На другой день я уже слетал для ознакомления с районом, где предстояло работать. Авиагруппа генерала Сбытова, наряду с решением других задач, прикрывала в те дни с воздуха части 5-й армии, занимавшие Можайскую оборонительную линию.