В одиннадцать часов, выбритый и освеженный душем, он уже входил на восьмой этаж больницы.

Перемены, которые произошли в пятнадцатой палате, заставили его остановиться и постучать, прежде чем открыть дверь. Миссис Трирз монотонно раскачивалась на своей кровати, но другая была пуста. У окна он увидел худенькую фигурку Энни Нил.

– Привет. – Джизус дал ей знать о своем присутствии как можно более обыденным и естественным тоном.

Она удивленно обернулась на звук его голоса. Розовая краска проступила у нее на щеках, пальцы ухватились за ворот больничной ночной рубашки, инстинктивно пытаясь запахнуть его.

Ее, очевидно, смущала скудость одеяния. Хотя в результате перенесенной травмы девушка сильно похудела, все равно бросалось в глаза, что она очень изящно сложена. Голова была гордо посажена, ее красивые очертания угадывались под коротко остриженными мягкими вьющимися волосами. Маленькие каштановые пряди обрамляли лицо и спускались сзади до середины шеи. Они частично закрывали шрам, который со временем побледнеет и скроется под пышными кудрями.

– Я рада, что вы пришли, – сказала Энни, как бы извиняясь за свое замешательство. Она присела на край кровати и попыталась улыбнуться, но затравленное выражение глаз почти свело на нет все ее усилия.

– Как вы себя чувствуете сегодня? – спросил Бертон.

– Растерянной.

– Это понятно. – Он не торопил ее.

– Слабой.

– Тоже понятно.

– Никто мне ничего не объясняет.

Джизус помрачнел. Он знал, что сиделки опасались, что могут невольно вернуть ее в прежнее состояние. Но ощущения, которые она должна была испытывать, не получая ни от кого никаких сведений, могли привести ее в это состояние гораздо быстрее.

– Я постараюсь ответить на ваши вопросы.

Она явно почувствовала облегчение. Джис увидел, как затрепетали длинные ресницы, когда она опустила взгляд на, руки и еще раз удивилась их непривычному сочетанию с рукавами больничной рубашки.

– Расскажите мне, что это за место?

– Лучше я покажу вам его. – Джизус вышел в холл и привез оттуда кресло на колесиках. Толкнув дверь спиной, он подкатил его к кровати. – Мы поедем на прогулку.

Она колебалась. Он почти физически ощущал внутреннюю борьбу, которая в ней происходила. Кровать была уже знакомым и безопасным местом, кресло – незнакомым.

– Вы все время будете со мной?

Он кивнул.

С легким вздохом она встала и пересела в кресло. Джис стянул с кровати одеяло и закутал ее. Она была так тонка, что в кресле оставалось еще достаточно много свободного места.

– Мы намерены вас немного откормить, – сказал он, чувствуя, что ее смущают его невольные прикосновения.

– Еда очень вкусная.

– Значит, вы явно поправляетесь. А госпитальная еда и должна быть вкусной.

По коридору бродили пациенты, и, толкая коляску к выходу, Бертон то и дело останавливался поговорить с ними. Подкатив кресло к выходу с этажа, он подождал, пока Кэрри сходит за ключом, чтобы отпереть дверь, выходящую на лестничную клетку, и через минуту они были уже у лифта.

Джис взглянул на руки женщины, сжавшие подлокотники кресла. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Он присел на корточки, чтобы быть с ней вровень.

– Если это слишком пугает, я могу доставить вас обратно в вашу комнату.

Секунду Энни взвешивала его предложение. Она колебалась между желанием начать возвращение к жизни и страхом, опасалась, что, согласившись, окажется лицом к лицу с неведомой опасностью, ощущение которой все еще существовало в глубине ее сознания.

– Все слишком пугающе, – мягко ответила она. – Но не думаю, что я когда-либо была трусихой. – Она слегка выпрямилась в кресле. – Я хочу посмотреть, где нахожусь.

– Я как раз собираюсь показать вам часть нашего госпиталя. Об остальном расскажу потом.

В лифте он нажал кнопку следующего этажа, где находился солярий.

– Батон-Ружский городской госпиталь – это больница общего типа, рассчитанная на пятьсот коек. Госпиталь славится своей службой «скорой помощи», кардиологией, блоком интенсивной терапии и психиатрическим отделением.

Услышав последние слова, Энни насторожилась.

На девятом этаже Джизус направил кресло в сторону солярия, кивая в ответ на приветствия тамошнего персонала. Это был теплый день. В апреле погода в этих местах неустойчива – то жара, то холод, сегодня же ярко светило солнце. Бертон распахнул стеклянные двери, ведущие на вымощенную плитами террасу, и вывез туда кресло. Выбрав местечко, где тень, отбрасываемая стеной здания, защитила бы пациентку от ярких лучей, он остановил коляску.

Ее глаза были зажмурены, казалось, что появление на открытом воздухе стало слишком сильным потрясением для Энни. Но Джис с удовлетворением заметил, что она делала отчаянные попытки открыть их. Она сделала глубокий выдох, вытесняя из легких остатки тяжелого больничного воздуха, после чего они оба продолжительное время молчали.

Когда Бертон снова взглянул на ее лицо, он увидел на щеках слезы.

– Вы знаете, почему плачете? – спросил он мягко.

– Это все солнце.

Он, молча, смотрел на нее.

– Я почти забыла.

Джизус понял. Она заново знакомилась с самыми естественными вещами. Отталкиваясь от них, она сможет перейти потом и к более сложным.

– Я постараюсь как-нибудь привести вас сюда во время дождя. Капли ударяются о плиты и, собираясь в ручьи, струятся вниз. Вся терраса сверкает.

Она не поддержала его попытку свести разговор к легкой болтовне.

– Почему входные двери запираются на ключ?

– Чтобы пациенты не выходили за пределы этажа.

– А почему этого нельзя делать?

– Потому что это может им повредить.

Бертон знал, к чему она ведет разговор. Он хотел, чтобы осознание положения пришло к ней постепенно. Тогда это меньше травмировало бы ее душу.

– Почему сиделки не измеряют температуру? Почему эта старая женщина все время раскачивается? Почему я в психиатрическом отделении? – В ее голосе прозвучала мольба.

Джизус полез в карман за носовым платком.

– Потому что ваш мозг был отключен от внешнего мира.

Он прижимал к себе ее голову. Узенькие плечи вздрагивали от рыданий. В ее позе было столько безнадежности и отчаяния! Если бы он мог взять на себя ее боль, если бы это было возможно! Положив платок ей на колени, он погладил короткие пряди волос. Они были словно шелковые.

– Сколько же времени? – спросила, наконец, Энни, все еще всхлипывая.

– Вы поступили в ноябре. Сейчас апрель.

Она подняла голову, видно было, что она пытается сосредоточиться.

– Целых пять месяцев!

– Какое-то время вы находились в состоянии комы, потом физическое состояние пришло в норму.

Было непостижимо, что они сейчас сидят на террасе и обсуждают ее избавление от психического кризиса, которое еще день назад казалось просто невозможным. Но Джизус знал, что в психиатрии, как и в любой другой области медицины, бывают свои чудеса.

– Сейчас ваш мозг выздоравливает, – осторожно объяснил Джис. – И пройдет еще немало времени, прежде чем все, что вы забыли, встанет на свои места. Со временем вы все вспомните.

– Вы сказали, что меня нашли полицейские.

– Да.

– Где?

Он постарался приукрасить неприятную правду.

– На пустыре позади ресторана. – Бар «Красный бык» вряд ли можно было назвать рестораном, но небольшое преувеличение в данном случае можно было простить.

– Было у меня что-нибудь особенное, что-нибудь характерное?

– Нет. За исключением раны, оставленной убийцей.

– Вы знаете, что на мне было надето?

– Ночная рубашка.

– Только ночная рубашка?

Джизус был уверен, что его слова привели ее в замешательство. Как-то это противоречило сведениям о ней.

– Рентгеноскопия показала, что вам около двадцати пяти лет. До получения травмы у вас было хорошее здоровье, хотя остались следы прошлых ушибов и обезвоживания организма.

Девушка встряхнула головой, как бы пытаясь избавиться от той картины, которую он нарисовал.