– И все равно…

– Да обожди. И вот нам дано локальное Провозглашение: смотреть на людей внимательно. Почему у них лучше. В чем секрет. Говорят даже, что мы со своими людьми поторопились. Не надо было их так сразу выводить из дела. Надо было присмотреться, а пока то да се – объявить двухрасовое государство. А то ведь наши собратья тогда просто не успели. Поторопились. Раньше, пока мы работали под ними, присматриваться было незачем: они давали команды, собратья исполняли. А потом мы сразу вывели их в Круг. И ничего не успели перенять. Мы ведь так их ненавидели, хотя и вслух не говорили, что казалось – ничего от них нам не нужно, они – одно, мы – совсем другое… Мы не люди, мы – технеты, и все у нас должно быть иначе.

– Оно и есть иначе, – сказал третий.

– Только не так, как думали. И вот теперь говорят, что, может быть, надо людей из Круга, какую-то часть, вернуть в дело. И посмотреть, почему у них так получается.

– Без толку, – сказал второй. – Это ведь не те люди. Это наши люди, а они ничем не лучше нас. Только одно название, что люди. А тех, что умеют, ты к нам и на буксире не затащишь. А эти, наши, – ты зря говоришь, собрат, что мы их к делу не подпускаем. Вот там, где Конвой восточный базируется – там технетов почти и нет, только охрана. А остальные – люди. И работают, им там условия созданы. Правда, их из той зоны не выпускают, это верно, но остальное там – будь-будь. А большого толку все равно не видно. Это только говорят, что в Круге – одно лишь сырье. Нет, там и другие есть – те, что еще на что-то годятся толковое.

– Вредный ты собрат, – сказал третий убежденно. – Далеко зашло у тебя с разладом. Не знаю уж, какой ремонт тебе поможет. Я бы тебя, откровенно говоря, сразу пустил на протоплазму.

– Да ну, – сказал первый, – это пустяк. Сделают ему усиленную превенцию, и будет нормальный собрат, а это все у него исчезнет. Он ведь говорун, а не деловик. Ты ведь говорун?

– Ну да, – сказал второй. – Потому и здесь. А был бы деловик – то меня сразу пустили бы на разборку. Вернули бы в люди, а оттуда опять взяли в сырье.

– Это, конечно, верно, – согласился третий. – Но все равно ты – вредный. Ты лучше рот открывай пореже, пока тебе не сделали превенцию. А то у меня, знаешь ли, тормоза слабые.

– Знаю, ты уже говорил, – сказал второй. – Ладно, не буду. Я ведь только одно хотел сказать: что дан теперь такой поворот – смотреть на людей. Потому что надо что-то делать. Времена меняются. Вот и в Ост-конвое, где я был, дела пошли хуже. С той стороны жмут. Надо как-то по-новому. А наши не умеют. Говорят, будут менять начальство – тех, кто все организует. Только кем его заменишь? Все мы одинаковы. Вообще мы, технеты, чувствительны к переменам. Воспринимаем их неуклонно. Вот дали команду присматриваться к людям – и мы присматриваемся. И, конечно, сперва усваиваем то, что легче. Разные привычки. Обороты речи. На экранах стали больше показывать разных людей. Не наших, понятно, а тех – со всего мира. У людей много забавного. А главное – многое непривычно для нас, вот мы и перенимаем. Технет быстро схватывает. Технет существо способное. Мы можем все делать лучше людей. Если бы равновесие. Но чего-то для равновесия не хватает. Чего – я не знаю. Наверное, никто из нас не знает. Но людям сейчас уделено внимание.

– Оно и чувствуется: недаром они зашевелились, – проворчал третий голос.

– Так что ты зря обиделся, собрат, когда я сказал «до смерти». Я мог бы, конечно, сказать «выбил на списание», а не «убил до смерти». Но сейчас это считается малым нарушением. И даже не карается.

– И все равно, – упрямо сказал третий. – Ты, собрат, думай про себя, как хочешь. Но при мне не говори. Мы, в Зонте Страны, этого не любим. Нас так уж запрограммировали, что мы этого не любим.

Милову уже надоело лежать без движения, хотя разговор вокруг него шел интересный. Он снова открыл глаза, на этот раз медленно, чтобы не ударило светом, и попытался приподняться на локтях.

– Где это я? – проговорил он медленно, запинаясь, словно способность воспринимать и оценивать окружающий мир только что возвратилась к нему. – Вроде бы только что выходил на улицу…

– Верно, не в ту сторону повернул, – сказал третьим голосом один из находившихся тут технетов: крупный, вроде пресловутого Кузы, с тяжелыми чертами лица – или, по-здешнему, верхней панели, на которой поблескивали маленькие, острые глазки. Одет он был – как и остальные, впрочем – в длинную, до щиколоток, серую просторную рубаху; был босоног, длинные, в рыжеватых волосках руки далеко торчали из куцых рукавов. – Не туда, собрат, не туда! – и он громко захохотал, открыв длинные желтые зубы и темно-красные десны.

– Ты, собрат, попал в ремонт, – доброжелательно проговорил голосом первого из собеседников другой технет, фигурой помельче, с большей, как принято говорить у технетов, степенью износа; люди сказали бы – годами постарше, но тут человеческие представления о возрасте вряд ли были применимы. На голове его почти уже не оставалось волос и, кажется, был недочет и зубов. – В первый раз, что ли, ремонтируешься?

– Откуда же мне знать? – ответил Милов так, как и надо было.

– Ну да, верно, – сказал первый. – Значит, технет. А я, признаюсь, подумал было, что ты – да не человек ли. Пока ты лежал вырубленным, панель у тебя очень уж выразительно дрыгалась.

– Разлад, – сказал третий. – Ничего, наладят. Нигде в мире нет такого ремонта, как у нас. – И он обвел взглядом остальных, словно ожидая возражений, но никто не стал спорить.

– А жаль, – молвил молчавший до сих пор второй. – Жаль, что ты не человек. Поговорили бы. С людьми теперь можно беседовать. Раньше было нельзя, но мы и сами не хотели, очень уж натерпелись от людей; так всегда говорили и говорят, что мы от них натерпелись ого-го сколько всякого зла; сам я не знаю – какого зла, но так уж говорят. А теперь говорить с ними разрешают, да и у нас самих интерес возник. Многое меняется в жизни. Только мы этого не помним. Тебе приходилось с людьми встречаться?

Милов хотел было покачать головой, но вовремя подумал, что у технетов это, может быть, и не принято: раз можно сказать, зачем же тратить энергию еще и на движения? И он ответил:

– Скорее всего, нет. Где же я мог бы с ними встречаться? Да и зачем? В моем смысле такого не заключалось.

– Ну, мало ли, – сказал второй. – Я вот помню. Это у меня неисправность такая: помню все, что было. Бывает, и в городе оказываются люди. Бегут с Базы. Наверное, тянет их к высшим существам. К нам то есть. Но тут их быстро выявляют. Раз-два.

– А вообще-то известно, что люди во всем мире нас ненавидят, – вставил третий.

– Не все люди, – поправил первый. – Правительства. Рядовые люди за нас. Потому что мы во главе прогресса и развития. И они знают, что при нашей структуре люди могут жить и ничего не делать. А этого все люди хотят. Мечтают. Люди ленивы. Мы, технеты, без работы не можем. А они – сколько угодно.

– Да мы тоже не отказались бы, – сказал третий и снова захохотал. – Только мы не для такого созданы. Не для лени. И если кто разлаживается по этой линии, то ему солоно приходится. Но люди нас ненавидят, это верно. И не могут спать спокойно, пока не узнают нашего секрета. Только они не узнают.

– Понятное дело, не узнают, – сказал Милов, чтобы участвовать в разговоре и не выделяться при этом. – Мозгов у них не хватит, чтобы такую хитрую вещь узнать.

– Глуп ты, собрат, – снисходительно возразил третий. – Разве же в этом секрет? Это просто технология, только и всего. А настоящий секрет в другом. Но это уже дело политическое. А вся политика на три четверти состоит из военного дела. Мы в Зонте Страны это твердо знаем. А секрет заключается в том: когда будет дана команда техне… технезировать мир. Дня и часа никто не знает. Но приказ будет, это уж как аш два о.

– Технецизировать, – поправил первый.