Как раз я и оказался таким собеседником, да и время выдалось подходящее: спешить ни мне, ни ему некуда. А самое главное, в поселке я когда-то жил да и сейчас нередко навещаю старых знакомых, и все поселковые дела мне в общем-то известны. Федор Васильевич поэтому с особой охотой и откровенностью все мне рассказал.

— Мы с ней в одном доме жили, с Катей Каруселевой. И такая между нами была родственность, такое радушие, ну будто мы брат и сестра.

Катя Каруселева. Так о ней бережно сказал Федор Васильевич, что сразу открылся предмет его ожидания. Катя со своей мамой Юлией Ивановной жили в доме, принадлежащем сестре Федора. Тогда еще в рабочем поселке не строили домов выше двух этажей, а все больше одноэтажные, и при каждом доме двор и усадьба, как в деревне. И каждый старался, чтобы его дом выглядел понаряднее и чтобы перед домом палисадник с кустами сирени, с раскидистой яркой рябиной и с цветничком. У всех были огороды, и у многих — сады с плодовыми деревьями, с ягодниками.

Жили все хорошо — не то чтобы богато, но и нужды не знали ни в чем. Стоял поселок на высоком берегу большой реки. Через поселок проходила Горнозаводская железная дорога. Работы всем хватало: в депо, на кирпичном заводе, на строительстве стекольного завода.

Родителей своих Федор не помнил. Они погибли оба в один день, когда ему не исполнилось еще и двух лет. Отец его — плотник — работал бригадиром на сплоточном рейде, который находился на противоположном берегу в устье незначительной таежной речушки. В этот день, уходя из дому, отец предупредил:

— Обед мне сегодня не привозите. Вот тут я взял кой-чего. Река нынче неспокойная', да и верховой лед не весь прошел. Смотри, как кипит!

Отец предупредил и спокойно отправился на работу. На рейде многие из поселка работали, и за ними утром катер приходил. А мать в тот день шанежек напекла и решила отвезти мужу. «Подумаешь, буря! Экое для нас диво!» А к ней пристали еще несколько таких же до глупости отчаянных. На беду лодочник им попался выпивший, он их и повез. Трезвый бы не отважился.

Ну, все и погибли, и двое из тех сплавщиков, которые кинулись их спасать: отец Федора и еще один, совсем молодой парень.

Теперь всей родни у Федора осталась одна сестра. Анюта — девчонка пятнадцати лет, восьмой класс. Все, кто ее не знал, думали, что ей должно быть семнадцать-восемнадцать — такая она удалась большая да самостоятельная. Трудно ей пришлось с малолетним братишкой, да еще учиться, и хозяйство, хоть и небольшое, а внимания требует — на одну пенсию без этого не проживешь…

Люди помогали ей, кто чем мог, братишку в ясли определили, хотели в круглосуточные, но она не согласилась:

— Как же я одна в таком дому ночевать стану? Да я забоюсь.

— А какая же, — удивленно спрашивают, — какая тебе от младенца защита?

Смеется:

— Я ему защита, оттого у меня и страху нет. Он при мне, я при нем, вот нам и не страшно.

А дом у нее не то что уж очень большой, но все же для полной семьи строенный. В зимней избе, что окнами на улицу, сама жила с братиком, а летнюю сдавали, если квартиранты хорошие находились.

Спросят, как она живет, ответит, что не хуже других, а в общем нормально. Жаловаться не любила, прибедняться — тем более.

Училась она средне, но была старательна и считалась самой рассудительной девочкой в классе и самой справедливой. Ее всегда выбирали старостой класса или комсоргом. При всей своей занятости и в школе и дома она любила читать книги, используя для этого каждую свободную минуту. Читала много и все, что попадет под руку.

Уложив брата, она сразу же открывала книгу и читала вслух, и тогда он сразу замолкал, засыпал под слегка возбужденный чтением голос сестры. Это было для него колыбельной песней. А потом, когда прошла пора песен и наступило время сказок, он с интересом начал не только прислушиваться к усыпляющему голосу сестры, но и что-то понимать. У него даже появились свои любимые герои.

Как-то очень уж он разыгрался, время было позднее, а он все кувыркается да куролесит. До того довел Анюту, что она пригрозила:

— Всыплю я тебе сейчас снотворного.

Шел ему уже четвертый год, и он все понимал. Угроза сестры подействовала, он слегка притих, а когда она взяла книгу, вдруг потребовал:

— Хочу Штукаря…

И уснул, не дослушав очередную главу «Поднятой целины».

Анюта радовалась: «Вот и еще растет читатель, будет с кем поговорить». Но когда он выучился читать, то книгами не очень увлекался. Как и многие мальчишки, читал только про войну да про шпионов.

Когда Анюта получила паспорт, устроили ее на кирпичный завод, учетчицей. Работала и училась в вечерней школе. Конечно, трудно пришлось, но была она сильная, здоровая девушка, и все ей было нипочем, потому что с самого начала настроилась на трудную жизнь.

Но что она, девчонка, знала о жизни? Утром, еще по темному, торопилась на работу, по дороге «забросив» братика в детский садик. Отработав смену, бежала в школу. Из школы — в детский садик и домой. Так и кружилась в этом кольце каждодневных забот, пока Федор и сам не пошел в школу. Анюта закончила учебу, тогда и жить стало намного легче, и времени стало больше.

И времени стало больше, и забот, да таких, о которых прежде и не думалось и которые приходят только в пору девичьего цветения. Вначале ее мысли были расплывчаты, неопределенны, как и у всех очень юных дев, стыдливо мечтающих о любви. Им кажется, что они отлично знают, что это такое, примеры старших и чтение любовных романов укрепили их в этом заблуждении. Но все скоро проходит: как только появляется любовь, они с удивлением замечают, что она нисколько не похожа на все ими продуманное и перечитанное. Все не так — бывает хуже или лучше, но не так, как у всех других, кого они знают.

Недолго занимали Анюту девические эти заботы. Была она некрасивая, скуластая, смотрела исподлобья — внимательно и несколько недоверчиво. Она любила хорошую одежду и, как только начала зарабатывать побольше, одеваться старалась понаряднее, почище, все надеялась, что это прибавит ей привлекательности. Но вскоре убедилась в бесполезности всех своих стараний. Когда она шла по улице, то ее можно было принять за плотного, коренастого парня, из озорства нарядившегося женщиной.

На работе она носила синий комбинезон, если холодно, то и зеленую стеганку, что еще больше делало ее похожей на сильного, ухватистого парня. К тому же и грудь у нее была небольшая, и бедра, узкие. Когда в скверике перед Домом культуры поставили скульптурного «метателя диска», изготовленного из цемента, то всем показалось, будто он и лицом и, главное, фигурой похож на Анюту. Про «метателя» так и говорили: «Анютка с тарелкой». Даже уговаривались — Анюта сама сколько раз слыхала: «Встретимся у Анютки после смены…»

Сначала она обижалась, а потом перестала обращать внимание: «Судьбой обиженную могут ли обидеть люди? Где уж им…» Так подумала и сама начала посмеиваться:

— Ишь ты, с тарелкой. А лучше бы с кирпичом; крепче припечатала бы… чтобы глупого не выдумывал.

Вообще характер у нее был твердый и потому незлобивый, ровный, за что все ее уважали, а многие даже любили. Но и побаивались некоторые.

Многие ее уважали, но дружить с ней мало кто отважился — уж очень она на душевные, на сердечные разговоры оказалась неотзывчива. Если что по делу, она и обсудит, и совет даст, и поможет по мере сил, а как только разговор дойдет до каких-нибудь девичьих или женских тайностей, она только усмехнется:

— Охота вам…

Ей казалось, что и говорить об этом, и слушать, как говорят другие, так же нехорошо, как подслушивать или подглядывать, а все думали, это она так оттого, что сама лишена семейных забот, радостей и горестей. Не было у нее ничего такого и вряд ли будет — мало того, что нескладной уродилась, да к тому же еще и неприветливой. Ну, это уж одно к одному.

Приговорив ее к вечному одиночеству, подруги, особенно которые постарше, однако, очень старались устроить ее судьбу, найти ей подходящего жениха. Не молодого, конечно, а пожилого, которому тоже надеяться особенно не на что, была бы жена здоровая, работящая, заботливая. И такие находились. Вдовец один из Быковки, средних лет мужчина, готов был жениться хоть сейчас по той причине, что его выживали из собственного дома собственная дочь с собственным зятем. Вот к нему и наладились самодеятельные свахи: бухгалтер Евдокимова и сушильщица Инна Спиридоновна. Никто их ни о чем не просил, они сами решили устроить Анютину судьбу. Они его немного знали, этого предполагаемого жениха, и поэтому без лишних разговоров приступили к делу. Да и он сам был готов к переговорам, выслушал все с пониманием. Узнав, что невеста хотя и молода, но характером неприветлива и собой не очень хороша, он спросил: