И зашептал доверительно на ухо Косте:

– Лялька – бабец, что надо. Сладкая. Ух! Своя в доску. Не продаст, клянусь мамой, век свободы не видать. Но ей нужна крепкая мужская рука. Чтобы не взбрыкивала… хе-хе… Все, бегу. Покеда!

Неожиданно для Кости сумасбродная Лялька ворвалась в его постылую жизнь так стремительно и с таким напором, что на некоторое время приглушила все сомнения, колебания и горечь утрат.

Впервые в жизни познавший женщину, он с головой окунулся в необъяснимо-сладостный мир новых, еще не изведанных ощущений. Хмельной от бесконечных ласк Ляльки в редкие минуты отдыха он спрашивал себя: «Что со мной творится? Неужели это и есть любовь?»

Лялька себе таких вопросов не задавала.

Видевшая на своем коротком веку многих мужчин, познавшая липкую похоть новизны случайных и беспорядочных связей, растлевающих мысли и сжигающих душу, она и впрямь влюбилась. Влюбилась без оглядки, без сомнений и колебаний, как молоденькая школьница, готовая ради своей первой любви жертвовать всем: и добрым именем, и уважением окружающих, и родительским очагом. Так иногда среди гнилой болотной зелени, из-под почерневшей от зловонных испарений кочки, неожиданно вскипает холодный, кристально чистый ключ и медленно, но неустанно прокладывает себе дорогу через застойную коварную трясину к широкой полноводной реке…

И все же бездеятельность тяжким гнетом давила Костю.

Однажды он попробовал устроиться на работу, но тут же оставил эту затею: в отделе кадров потребовали паспорт и трудовую книжку. А у него не было ни того, ни другого, потому что в свое время не пошел в милицию, где ему взамен справки об освобождении должны были выдать паспорт.

Не пошел, потому что знал – прописаться в городе, негде, а значит, придется куда-то уехать. Уехать, не повстречав Фонаря. Теперь же Костя просто боялся пойти туда – нарушение паспортного режима грозило ему большими неприятностями. Он содрогался от мысли, что вновь придется увидеть ржавую колючую изгородь зоны, что снова нужно будет надеть грязную, замусоленную робу и вышагивать среди серого и хмурого строя заключенных.

Костя подолгу просиживал у окна Лялькиной квартиры, спрятавшись за занавеской, жадно прислушиваясь к неумолчному городскому шуму и вглядываясь в голубой лоскут неба. И только поздним вечером, а то и заполночь, когда счастливая Лялька наконец засыпала в сладкой истоме, он, крадучись и стараясь не попадаться на глаза ее соседям, выходил из дома и в упоении бродил по осенним улицам, иногда до утренней зари…

Однажды, поздним вечером, пришел Чемодан, как всегда навеселе и с двумя бутылками неизменного «Портвейна».

– Тебе привет от Козыря… – вполголоса сказал он Косте, прислушиваясь к звону посуды на кухне, где суетилась Лялька, готовя ужин. – Счас вмажем по стаканчику и пойдем.

– Куда?

– Есть места… – уклончиво ответил Чемодан, разливая вино по стаканам.

– А все-таки?

– К одному человеку.

– Зачем? И к кому?

– Не суетись, скоро все узнаешь.

– Мне твои загадки не по нутру, – резко сказал Костя, поднимаясь из-за стола.

– Брось, не заводись. Козырь просил передать, что человек надежный. Не сумлевайся. – И добавил с нажимом: – Козырь желает, чтобы ты с этим человеком встретился. Обязательно…

Сухощавый благообразный старичок в очках с важным видом поднялся навстречу Косте и протянул руку:

– Будем знакомы, Седой. Меня зовут Леонтий Севастьянович. Присаживайся. – Он показал на стул. – Алексей! – обратился старик к Чемодану. – Ты погуляй возле дома часок. Мы тут… потолкуем.

Чемодан недовольно проворчал что-то себе под нос и вышел, громко хлопнув дверью. Старик поморщился, глядя ему вслед, затем спросил у Кости:

– Чай будешь? У меня отменный, цейлонский. Садись поближе. Тебе покрепче?

– Спасибо…

Неторопливо прихлебывая ароматный чай, старик ободряюще улыбался и бросал на Костю колючие хитроватые взгляды – явно присматривался.

Чаепитие несколько затянулось, похоже, старик испытывал терпение своего гостя, хотел, чтобы он занервничал. Но Костю эти уловки волновали мало. Он молча, с безразличным видом пил чай и на вопросы старика отвечал коротко: «да» или «нет».

Наконец старик сдался. Отставив чашку, он блаженно вздохнул, быстро потер руки, будто ему стало зябко, и спросил:

– Небось, скучно без дела маяться?

– Привык…

– Плохая привычка, – заулыбался старик; похрустев пальцами, он посерьезнел и сказал: – Вот что, Седой, пора тебя к делу приставить. Стоящему делу. Работа не пыльная, но денежная. Козырь рекомендовал тебя как смышленого, надежного человека. А мне такие и нужны.

– Чем я буду заниматься?

– А ничем, как и прежде. Так, легкая прогулка время от времени на свежем воздухе. Чтобы кровь не застаивалась. Побудешь на стреме часок-другой – и опять отдыхай с деньгой в кармане.

– Козырь хочет, чтобы я стал воровать!? – Костя резко встал, опрокинув стул. – Ты что, дед, сбрендил? Я в это не верю. Найди кого-нибудь другого. Я пошел.

– Э-э, погодь! – вскричал старик. – Я тебе не все еще сказал, парнишка. Погодь и выслушай.

– Ну? – остановился на полдороги к двери Костя.

Какая-то едва уловимая интонация в голосе старика заставила его насторожиться.

– Во-первых, не воровать, а брать то, что принадлежит нам всем. То, что государство прикарманивает, нас с тобой не спрашивая. Брать свою пайку, не огрызок черствой булки, что они нам предлагают, а кусок ситного с маслом. Усек? Имеем на это полное право. Ты вот отторчал в зоне по навету… зазря, что ли? Кто-нибудь возместил тебе убытки? Годы не вернешь, ясное дело. Но хотя бы эти… власть имущие, комнату в общаге тебе дали, да на кусок хлеба малую толику подкинули в твой дырявый карман.

– Воровать я не буду, – чувствуя, как бешенство волной окатило сердце, хрипло ответил Костя.

– Заладил, как попугай, – не буду, не буду… А куда ты подашься, друг ситцевый, без гроша в кармане, без документов, ась?

– Это не твоя забота.

– Так уж и не моя… – ехидно покривился старик. – Ты хотя бы поинтересовался, кто тебя деньгой снабжал до сих пор, чтобы ты мог спокойно и в полной безопасности на пуховых перинах с Лялькой кувыркаться. Ладно, хрен с тобой, как видно, Козырь в тебе ошибся. Похоже, кровь у тебя заячья. Что ж, разойдемся, как в море корабли. Вот только должок ты мне верни. К концу недели. Понял?

– Какой должок?

– Память отшибло? У меня тут все записано – сколько, когда…

Старик достал из ящика стола потрепанную тетрадь в клеенчатом переплете.

– Вот, черным по белому.

– Но ведь Козырь говорил, что это… подарок за то, что я записку передал…

– Подарок ты проел за месяц. А потом я, старый дурак, посочувствовал, подкармливал тебя по мере своих возможностей, по-товарищески. Думал, добром отблагодаришь. Дождался благодарности…

– Деньги я верну.

Костя с ненавистью посмотрел на ухмыляющегося старика, едва сдерживая себя, чтобы не сломать его дряблую морщинистую шею.

– В лотерею выиграешь или наследство получишь? – снова съехидничал старик.

Но, заметив опасный огонек в черных глазах юноши, сказал, с показным благодушием разведя руками:

– Как знаешь. Это твои заботы. Но деньги – через неделю, – добавил он жестким голосом.

Отворилась дверь, и на пороге вырос Чемодан. В своей лапище он держал полупустую бутылку вина.

– Холодно на улице, ядрена вошь… – пожаловался он, вопросительно глядя на старика.

Тот едва заметно повел бровью. Чемодан вздохнул и посторонился, пропуская Костю.

– Да, и еще одно, – проскрипел старик вдогонку юноше. – Там менты с ног сбились, разыскивая того, кто пришил Фонаря. Так ты, парень, поостерегись…

Угроза, явно прозвучавшая в елейном голосе старика, заставила Костю вздрогнуть. Он почувствовал, как по спине словно морозным инеем сыпануло.