– А я могу сорвать весь план из-за такого пустяка, как убийство.

– Вы ведь не знаете наверняка, что произошло убийство. Даже, если предположить, что это так, у вас есть уверенность, что это связано с торговлей наркотиками?

– В комнате был героин, – сказал я.

– Вы уверены? – она была шокирована.

– Нет, я не уверен в обычном понимании этого слова. Не успели сделать анализ, ибо он исчез, но для меня исчезновение равнозначно результатам анализа.

– Дивор был наркоман?

– Убежден, что нет.

– Пусть он не был наркоманом, но вы предполагаете, что он мог участвовать в сети распространения наркотиков, не важнее ли раскрыть всю сеть, чем найти одного наемного убийцу и дать возможность главарям улизнуть? Не следует ли вам предоставить расследование профессионалам?

– Вряд ли профессионалы признают, что смерть наступила в результате убийства.

– Но неужели вы не понимаете, что если он был убит и если замешаны наркотики, то в этом деле участвуют отчаянные люди. Глубоко копать опасно.

Похоже было на предостережение, сделанное Марсольяни, и – проклятье! – оно было не лишено смысла. А я не герой.

– Я не мечтаю, чтобы меня убили. Постараюсь быть осторожным.

Она вдруг улыбнулась:

– Прекрасно. Предоставьте Марсольяни заниматься этим. Он знает, когда надо обратиться в полицию.

Мне показалось, что она реагировала слишком поспешно и слишком оптимистично. Похоже, после того, как Марсольяни предостерег меня, он тут же позвонил Саре, чтобы организовать дальнейшее давление. Все это игра, и Сара добилась моего сотрудничества, сыграв на моей трусости. Почему она была так уверена, что я трус?

Я спустился на третий этаж в страшном раздражении и уселся в зале для танцев, где должен был состояться симпозиум на тему "Объяснить необъяснимое". Участники еще не собрались.

– Мистер Джаст, – окликнули меня.

Я поднял глаза и увидел Майкла Стронга из службы безопасности.

– Привет, – сказал я. – Опять на посту?

– Время второго завтрака, – ответил он бесстрастно. – Хочу послушать, что будут говорить на симпозиуме. Это самый интересный съезд за все время моей работы в отеле. Разрешите присесть рядом с вами, мистер Джаст?

– Почему бы и нет?

Он сел на соседний стул. Учитывая, что в зале было несколько сот свободных мест, желание сидеть возле меня могло свидетельствовать либо о его особой приязни лично ко мне, либо о том, что он выполнял приказ начальства не упускать меня из виду. Я ведь сказал Саре, что иду на симпозиум.

– Как поживает ваш босс? – спросил я.

– Он в отвратительном настроении, мистер Джаст.

– Думаете, из-за меня?

– Не знаю. Почему из-за вас?

– Я выдвинул теорию насчет героина.

– Какого героина? О чем вы говорите? – он понизил голос до шепота.

– В разговоре с Марсольяни я выдвинул мнение, что отель является центром распространения наркотиков и персонал отеля замешан, поэтому он и не сообщает в полицию, – я слегка приврал, чтобы посмотреть, как будет реагировать Стронг.

Я добился того, чего хотел: на лице Стронга выразилось крайнее удивление. Похоже, он не участвовал в сговоре между Марсольяни и Сарой.

– Вы давно работаете в охране, Майк? – спросил я.

– Два с половиной года, – ответил он запинаясь.

– И за это время вы ни разу ничего не заметили – я имею в виду наркотики?

– Не-е-ет, – сказал он, глядя на меня с ужасом.

Снова назвали мое имя, и, оглянувшись, я увидел Азимова.

– Дэрайес! Вы пришли послушать мое выступление? Я тронут.

Я думаю, он действительно был тронут, так как не назвал меня Дерзай-Не-Раз.

– Рассчитываю, что оно будет интересным.

Слушая потом Азимова, который выступал последним, я снова поразился, как легко и скорее всего бессознательно Азимов мог преобразиться, сменяя тривиальность своего социального облика на высокую интеллектуальность своего профессионального облика и наоборот.

По окончании симпозиума он подошел ко мне.

– Ваше заключительное выступление было весьма красноречивым. На меня оно произвело большое впечатление, – сказал я.

Азимов расплылся в улыбке и настолько подобрел, что предложил мне пообедать с ним. Поскольку именно на это я рассчитывал в душе, идя на симпозиум, я с радостью согласился.

– Очевидно, он все еще пребывал в отличном настроении, потому что добавил:

– За обед плачу я.

Я мог бы посопротивляться, но откровенно говоря, подобное предложение было настолько необычным для него, что я буквально онемел, так что за отсутствием возражений платить пришлось ему.

(Эта фраза оставлена после долгих споров. Я не верю, что кто-нибудь из тех, кто знает меня, стал бы утверждать, будто я разрешаю платить по счету, если только на меня не оказывают сильнейшего давления.

Айзек Азимов.)

Азимов предложил пойти в китайский ресторанчик. Я был в восторге. Как только мы сели за столик, Азимов принялся изучать меню и пожелал заплатить за нас обоих. После того, как официант принял заказ, я заметил:

– Мне кажется вы в приподнятом настроении, Айзек.

– Есть от чего. Вчера я надписывал автографы, сегодня участвовал в симпозиуме, а теперь после обеда могу отправляться домой, посмотреть почту и засесть за статью, которую уже скоро пора сдавать.

– А как насчет "Убийства в Эй-Би-Эй"? Впитали в себя местный колорит?

– В достаточной мере, – ответил он беззаботно, – думаю, что он мне особенно не понадобится.

– Сюжет уже разработан?

– Нет. Я никогда не делаю этого заранее. Но для начала хватит. Я придумал, за что зацепиться, а потом буду развивать сюжет по ходу дела.

– А что, если вы застрянете посередине и не сможете выпутаться?

– Такого никогда не бывает, – ответил он жизнерадостно. – Я всегда выпутываюсь.

Тем временем официант поставил на стол закуски, и я знал, что за ними последует суп, а затем вторые блюда, да еще чай в промежутке, так что разговаривать будет немыслимо. Как только еда появляется на столе, Азимов пасует как собеседник. Его мирок в это время состоит исключительно из него самого и еды. Я ел молча и не пытался угнаться за ним.

Как только он проглотил последний кусок утки по-китайски, я спросил:

– А кого вы убьете, в своем варианте съезда Эй-Би-Эй? Джайлса?

– Знаете, мне как-то грустно из-за Джайлса. Мне грустно оттого, что на самом деле мне не грустно. Понимаете, что я хочу сказать?

– Нет, – признался я.

– Дело в том, что я постоянно дурачусь с множеством людей. Например, с вами. Я не могу заставить себя сказать, что люди значат для меня на самом деле. Я все это топлю в балагурстве. А потом, когда люди умирают, мне хочется, чтобы они вернулись, и я мог бы сказать, какие чувства я в действительности испытывал по отношению к ним. Если бы вы, например..

– Знаю, вы хотели бы, чтобы я вернулся, и вы могли бы сказать, что вовсе не замечали, какого я маленького роста и ваши миленькие шутки были адресованы не мне, а кому-то другому.

Он покраснел:

– Может быть, что-то в этом роде, Дэрайес. Но что касается Джайлса, тут другое дело. У меня нет желания что-либо сказать ему теперь, когда он умер. Понимаете, Дэрайес, он мне не нравился, ну, разве самую малость, – он сказал это так, словно признавался в преступлении.

– Это не возбраняется. Мне он тоже не нравился, – сказал я.

– Но я не люблю, когда мне люди не нравятся.

– Нельзя же, чтобы всегда все было так, как вам хочется.. Значит ли это, что вы не используете смерть Джайлса в своей книге?

– Во всяком случае не называя его имени и не приводя никаких деталей, которые могли бы навести на мысль о нем. Конечно, это будет убийство, а не несчастный случай.

Я подумал: "Ну что ж, попробуем еще раз", – и вслух сказал:

– Я лично считаю, что это и было убийство, а не несчастный случай.