В то время Рав Барух Шалом Ашлаг и рав Лайтман регулярно выезжали на несколько дней в Тверию (каждую неделю или минимум раз в две недели). А жена рава Баруха, раббанит Йохевет, уже в течение шести лет была парализована. Она вообще очень много вынесла в своей жизни, но, даже будучи совсем больной, держалась на высшем уровне. Она была аристократкой…

Так вот, эти поездки рава Баруха и рава Лайтмана создавали сложности: парализованная раббанит оставалась одна. А Рав не мог все время просить дочерей присматривать за ней. Он вообще очень не любил никого просить. Если он что-то просил, то потом чувствовал себя очень обязанным.

Ребе и рав Лайтман давно искали женщину, которая могла бы ухаживать за парализованной рабанит. Я об этом ничего не знала, но как то вдруг сказала: «Я хочу оставить психиатрию и делать все, что только смогу, для большого мудреца». Рав Лайтман тут же позвонил по телефону и попросил у Рабаша разрешения приехать к нему со мной. Мы приехали, и я сидела ничего не понимая, а они все решили за меня… и в течение месяца моя жизнь совершенно изменилась. Я вошла в эту среду – с хасидскими собраниями, трапезами.

Мы (я, моя дочь и маленький сын) ничего не понимая, вдруг попали туда, где все, казалось бы, должно быть чисто и красиво… А там – огромные столы, люди едят, много пьют, вытирают руки об скатерти…

Но вместе с тем, всегда прослеживался очень четкий порядок, даже в первые дни. Все как-то шло очень четко, по плану: когда Рав говорил, должно быть тихо. Но вместе с тем эти трапезы хасидские были очень…странные! Потом я привыкла к ним настолько, что не могла есть ни в одном ресторане.

Так вот, через месяц моя дочка уже была замужем. Свадьба была очень веселая. Были люди, которые говорили: «Ты с ума сошла»… Каббала в те годы была пугающим словом. Все раббаним из моей прошлой жизни говорили мне: «Ты совершаешь страшный поступок!» Но, приехав на свадьбу, они получили огромное удовольствие. Они увидели рава Баруха и веселье, людей, которые занимаются наукой Каббала – внутренней частью Торы. Ведь рав Барух скрывал себя, не выходил ни на какие публичные разговоры. И от раббаним он тоже скрывался.

К нему приходили раббаним очень высокого уровня, но он даже не давал им зайти в свою комнату. Они стояли за порогом, он говорил им: «Спасибо», но не пускал их домой. Я не знаю почему. Но я помню, что так было. Он не впускал никого в свой дом! Кроме рава Лайтмана, которого он просто приглашал, и заставлял, как можно больше быть у него, чтобы учиться.

К тому времени, когда раббанит скончалась, я уже более пяти лет была полностью поглощена учением Бааль Сулама и статьями Рабаша. И он впустил меня в дом, поскольку, согласно ветви и корню, он не мог быть не женат. Но, естественно, что он мог бы выбрать из тысячи женщин.

Рав: Но он сказал: «Она так желает быть близко к Источнику, мы все равно не сможем найти никого другого, и эта женщина будет моей женой».

Фейга: А когда раббанит скончалась, вышло так, что я вошла в дом. Близкие ребе не поняли его поступка. Они хотели, чтобы он выбрал женщину лет семидесяти, из уважаемых кругов, а не сорокапятилетнюю молодую женщину с ребенком…

Надо сказать, что я его донимала года четыре. Я отказалась от врачебной практики, вышла из профсоюза врачей и обслуживала раббанит, старательно, на совесть, чтобы дать раву Баруху и раву Лайтману возможность ездить в Тверию и ежедневно на четыре часа уходить из дома, когда Рав уединялся и гулял на море или они занимались какими-то своими делами. В это время я обслуживала раббанит, пожертвовав полностью не то, чтобы карьерой, но, во всяком случае, положением врача.

Я была от этого просто в восторге: в течение пяти лет у меня было право каждое утро задавать Ребе какие-то вопросы. Жены его учеников, тех, которых рав Лайтман привел ему из института Каббалы, тоже писали ему записки. Но после того как Рав разрешил им заниматься, собираться, они, практически, потеряли интерес. Рабаш сказал: «Вот теперь я могу им все передать через тебя!» Наговаривал специально кассеты очень четким языком, записывал все ответы. Мы могли бы сейчас иметь еще личные записи, обращенные к женщинам… А они почти перестали интересоваться и заниматься. И, как следствие, на сегодня эта группа почти распалась. Каждый пошел своим путем.

Женщины, практически, и создают и разваливают. Но благодаря этим же женщинам, которые хотели знать (женам этих учеников), Рав начал писать статьи, т.е. это был поводом. Желание женщин привело к тому, чтобы он начал раскрывать детали внутренней работы.

…Вот так мы оказались в Бней Браке буквально в течение месяца. Курьезно то, что я вообще не умела отличить Рава от учеников (все были в каких-то шапках, какие-то черные с бородами), хотя я была уже вхожа в дом и начала знакомиться с трудами Бааль Сулама и задавать вопросы Раву.

Интересно, что Рабаш никогда не смотрел прямо в глаза, особенно женщинам, но всегда все видел. Я помню, когда впервые он сказал: «Вот теперь я вижу твои глаза», – когда он пригласил меня после кончины раббанит.

Я ведь тогда как бы осталась не у дел. И я написала раву Баруху, чтобы он посоветовал, что мне делать. Я прошла конкурс на должность заведующей отдела психиатрии в тюрьме, уже получила пропуск… Это страшное чувство: со всей моей приподнятостью, я вдруг должна была там начать работать! Я ему написала с просьбой дать совет. И рав Барух Шалом Ашлаг через рава Лайтмана пригласил меня. Встреча состоялась в доме рава Лайтмана, в присутствии его жены Ольги.

Рав: Это было очень неординарно. У меня дома мы сделали вам тогда помолвку у меня в салоне.

Фейга: Я пришла тогда, и он сказал: «Вот ты пишешь, что у тебя такие-то возможности, и что ты не хочешь обслуживать душевнобольных. А одного?! Одного, но включая субботы, – ты согласна?!» Ну, я сказала то, что всегда думала, – что «из отбросов вынимают убогого». Что же я могу сказать?! Я счастлива. Хотя, на самом деле, все это витало в воздухе много лет и раньше…

Потом Рабаш рассказал об этом у себя дома и в синагоге. Это был очень смелый поступок, завершающий все его действия с семидесятых годов и до его ухода.

Об этом периоде в деятельности Рава Баруха – с тех пор как он принял в ученики и в свой дом рава Лайтмана, а потом впустил в бейт кнессет группу людей, очень далеких от религии, но искавших истину – вот об этом периоде я хочу рассказать. До этого была как бы преамбула обо мне.

Рав с пятидесяти до семидесяти лет завершал свое духовное развитие после ухода Бааль Сулама. Мы не знаем об этом и не говорим, но, судя по его дневнику, который сохранился, видно, что ему понадобилось много лет, чтобы выйти из-под зависимости от своего отца, Бааль Сулама, завершить свое индивидуальное духовное развитие. И потом решиться на первый очень смелый поступок – взять в ученики людей, далеких от Торы, тех, кто занимались тогда на семинарах по Каббале, но не занимались Торой.

Еще раньше Творец привел к нему рава Лаймана. Я убеждена, что не он пришел к Рабашу, а что Рабаш созрел, и у него была потребность кому-то передать все накопленное, все, что он получил из уст Бааль Сулама, – ту информацию, которую никогда раньше не передавали и не записывали. Ему Бааль Сулам позволил записать, поскольку знал, что это уже завершение цепочки передачи каббалистических знаний непосредственно от Учителя к ученику, «из уст в уста».

Свои личные записки Бааль Сулам велел сжечь. Но в течение 30 лет разрешал раву Баруху записывать за ним. Это уникальный материал, потому что процесс этой внутренней работы – то, что передают «из уст в уста», никогда раньше не позволяли фиксировать письменно. А у нас сохранилось очень много записей тех наблюдений и высказываний Бааль Сулама, которые накопил рав Барух, будучи его сыном и беспрекословным учеником.

Рав Барух к семидесяти годам созрел для того, чтобы раскрыть и передать все это. В семидесятых годах он почувствовал, что в пришло время подготовить почву для полного раскрытия, о котором сказано, что оно должно начаться в 1995 году. 25 лет подготовки, самые тонкие детали подготовительной стадии духовной работы, – для того, чтобы в девяносто пятом Каббала раскрылась массам. Они, как бы, относятся к подготовительной стадии, но, вместе с тем, совершенно соответствуют высочайшим уровням и стадиям развития человека.