– Я совсем без купальника, – уточнила Наташа с ударением на слове «совсем».

Ей очень хотелось купаться.

– Так тут же никого нет, – в доказательство своих слов Ян обвел рукой все окружающее пространство, где действительно никого не было.

– Как никого? А ты?

– А я сделаю вид, что не смотрю.

И полез в воду.

Наташа пошла следом и забралась в воду выше колен, намочив полы сарафана. Окунуться что ли прямо в одежде?

Но без солнца сарафан будет долго сохнуть и неприятно липнуть к телу. А ей надо домой.

Окунуться хотелось нестерпимо.

– Не смотри, пожалуйста, – попросила Наташа и, сделав несколько шагов назад, резким движением сбросила сарафан, скомкав, кинула его на берег, и, как пловец на старте, обрушилась в воду.

Дно здесь было пологим, и Наташе пришлось отплыть довольно далеко от берега, чтобы достичь места, где ей будет хотя бы по грудь.

Ян подплыл к ней на спине, задумчиво глядя честными глазами в звездное небо И чуть не врезался головой в Наташину грудь, едва скрытую водой.

Наташа ничуть не сомневалась, что Ян проделал этот трюк намеренно. Она аккуратно запустила руку в его курчавые волосы и легким усилием придала телу мальчика обратный ход.

Вообще-то она хотела то ли притопить его, чтобы впредь неповадно было устраивать такие шутки, то ли просто сказать Яну, чтобы плавал где-нибудь в стороне – но почему-то не сделала ни того, ни другого.

И они стали плавать вместе, дурачиться, брызгаться и вести себя, как маленькие дети, оставленные без присмотра.

Только когда Ян уже, наверное, в четвертый раз как бы ненароком коснулся ее под водой, Наташа воскликнула с веселым возмущением:

– Янка, ты что это себе позволяешь?! А если я Сережке пожалуюсь?

– Но ты же не станешь этого делать, – ответил Ян так спокойно и серьезно, что Наташа не поняла – то ли Ян имеет в виду, что Сергей лишен связи с внешним миром, и ей до него не добраться, то ли Ян уверен, что Наташа просто не станет капать на него Сергею.

А она ведь и правда не станет.

Близость юноши в воде действовала на нее возбуждающе. А может, это сама вода так влияла на нее, ласково обнимая грудь, не стесненную тканью.

Странно – ведь раньше Ян совершенно не интересовал Наташу, как мужчина.

Но раньше она никогда не купалась с мужчиной без купальника. Даже с Сергеем – да Сергей и не позволил бы. Он готов был лезть в драку, даже если кто-то слишком пристально смотрел на одетую Наташку. И самой Сероглазовой тоже доставалось на орехи, если она имела неосторожность вступить с кем-нибудь из пацанов в слишком длительную беседу или взглянуть на лицо мужского пола с большим интересом, чем это дозволено правилами приличия, которые Медведев придумывал для нее сам. Но Наташка терпела, потому что у нее – любовь.

«Если Сережка узнает – убьет обоих», – подумала она, имея в виду это странное купанье в безымянном озере на неведомой планете с двумя лунами.

Выходить на берег не хотелось. Вода была теплее воздуха и казалось, что в ней можно плавать сколько угодно – хоть всю жизнь.

Наташа заплыла на глубину. Она плавала как рыба и совершенно не боялась утонуть.

Ян плавал похуже, но все-таки ринулся за нею и опять оказался совсем рядом.

И тут, без предупреждения, без всяких сумерек и прочих предрассветных прелестей, над Зазеркальем взошло солнце.

И сразу стало видно, что вода в озере совершенно прозрачна, и все тело Наташи видно в этой воде до последней черточки – как в бассейне. И круглые упругие груди с маленькими рубиновыми сосками тоже видны. Они – совершенно белые – очень выделялись на фоне загорелой кожи выше и ниже, и казалось, будто они светятся.

И Ян смотрел на них во все глаза.

– Президент не хочет вводить чрезвычайное положение, – сообщил глава МЧС, повесив трубку. – Он не хочет даже думать об этом, пока не получит доказательств, что медуза действительно опасна.

Большинство членов Объединенного Штаба жаждало чрезвычайного положения, как манны небесной. Ведь оно позволило бы разогнать зевак и демонстрантов, приструнить журналистов и отправить в карантин под строгую изоляцию любое количество людей.

Но именно поэтому президент не хотел объявлять чрезвычайное положение в пятимиллионном городе. Силовикам только дай волю – потом костей не соберешь.

Формально Президент не отверг идею чрезвычайного положения. Он просто сказал, что ситуацию надо изучить более тщательно. Если за восемнадцать часов не произошло ничего ужасного – значит, время терпит, и не надо пороть горячку. Человеческих жертв нет, радиации нет, химической и бактериологической опасности тоже не обнаружено – так зачем будоражить народ? А что толпа собралась – так это не беда. Тем более, что с толпой удается справляться, не прибегая к чрезвычайным мерам, и по последним сведениям, она быстро редеет.

Заседающим в Большом доме на Литейном было очень интересно, откуда президент черпает последние сведения, если Объединенный штаб в составе трех министров, директора ФСБ, губернатора и командующего округом никаких таких сведений ему не давал. Не иначе, как от журналистов.

А может, это идет по линии президентской Администрации. Представитель президента по Санкт-Петербургу тоже включен в состав Объединенного Штаба, но на его заседаниях не появился ни разу.

Спрашивается, где он?

Известно где. На объекте. Остальные, как полагается, заехали туда на пять минут, посмотрели и отбыли, оставив на месте людей рангом пониже. А этот крутится там за оцеплением, изображает из себя самого главного (как же – член Штаба, это вам не какая-нибудь шестерка президентская) и через голову силовиков стучит в Москву хозяину. Мол, все спокойно, жертв нет, толпа редеет и не будем пороть горячку.

Но ничего не поделаешь. Никто, кроме президента, объявить чрезвычайное положение не может. А его не проймешь. Раз он уперся – не прошибешь, хоть из пушки стреляй.

Разве что предъявить ему человеческие жертвы… Только где их взять?

Хотя вообще-то, если назавтра толпа будет такая же, как вчера или еще покруче, то за жертвами дело не станет.

Чем больше толпа, тем она страшнее. В огромной неуправляемой массе людей любая случайность может вызвать такую реакцию, что мало не покажется. Пустит кто-нибудь панический слух – и пойдет лавина, да такая, что жертв будет больше, чем на похоронах Сталина и коронации Николая Второго вместе взятых.

То-то президент будет локти кусать.

Но вообще-то негоже пускать такие вещи на самотек.

Директор ФСБ, министр внутренних дел и министр обороны подумали об этом одновременно и после заседания, не сговариваясь, пошли ужинать вместе.

Остальные члены Штаба во главе с председателем не имели под рукой ни шпиков, ни шпионов, ни даже подслушивающих устройств, а потому содержание приватного разговора силовых министров за ужином осталось для них тайной.

– Ты обещал не смотреть! – капризно воскликнула Наташа, убедившись, что прикрыть грудь руками не получится. Дна не достать, и чтобы удержаться на плаву, руками надо непрерывно двигать.

– Я обещал делать вид, – поправил ее Ян.

Наташа наконец догадалась повернуться к нему спиной, но это был паллиатив. Все равно уже пора было на берег – не сидеть же в воде вечно.

Наташа перевернулась на грудь и поплыла по большой дуге, огибая Яна, который, однако, не дремал и пустился наперерез.

Они столкнулись в месте, где Яну было по грудь, а Наташе почти по шею, и подняли тучу брызг.

– Ах ты так! – завопила Наташа и ногами по дну побежала к берегу, стремясь занять более выгодную позицию.

По пути к мелководью они обрушивали друг на друга лавины воды и хохотали при этом, как сумасшедшие. У Наташи просто не было сил возмущаться – настолько ее захватило веселье. И даже на берегу она все никак не могла успокоиться.

– Я буду загорать, а ты делай вид, что на меня не смотришь, – произнесла она, наконец, давясь смехом.