– Все хорошо, спасибо большое. – Брок мял в руках кепку, переминаясь с ноги на ногу. – Можно с вами поговорить?

– Разумеется. Поднимайся сюда. – Господин Россман отложил в сторону книгу. – Присаживайся.

– Нет, нет, спасибо. Я… – Брок облизнул внезапно пересохшие губы. – Мне у вас надо кое о чем спросить.

– Можешь не стесняться, Арчи, – я слушаю. – Господин Россман, расслабившись, откинулся на спинку кресла. Он был высоким худощавым человеком с тонкими чертами лица, принявшего в эту минуту несколько горделивое выражение, и с совершенно седыми волосами. Родители Брока когда-то снимали у него жилье. Когда стало понятно, что их сыну в этой жизни надеяться особенно не на что, он взял мальчика под свою опеку. – У тебя все в порядке?

– М-м-м… Я хотел бы поговорить о том, что недавно произошло… Об этом самом изменении.

– Что? – Россман нахмурился. – Каком таком изменении?

– Вы знаете. Животные стали умными и непослушными.

– Ах это… – Россман выпустил изо рта целое облако дыма. – Скажи мне, Арчи, а ты в себе никаких изменений не ощущаешь?

– Да, то есть… ну да, – наверное, да… Россман с пониманием закивал:

– Ну конечно же… В противном случае ты не пришел бы сюда…

– Что происходит, господин Россман? Что случилось?

– Я не знаю. Арчи. Этого никто не знает. – Старик вздохнул. Сумерки быстро сгущались. – Почему ты решил, будто что-то не так? Может быть, все как раз так?

– Выходит, вы не знаете…

– Нет. Этого не знает никто. – Бледная, исчерченная синими жилками рука Россмана коснулась газеты, лежавшей на столе. – Они ограничиваются неясными намеками. Но скрыть ничего невозможно. Я уверен, им известно куда больше, но правительство, опасаясь паники, ограничивает свободу информации… – Он зло усмехнулся. – Словно можно скрыть то, что охватило весь мир! Там, в Вашингтоне, они будут упорствовать до последнего!

– Но, господин Россман… – Брок воздел руки к небу, но тут же бессильно опустил их. – Что мы можем сделать?

– Мы должны ждать. Ждать и быть начеку. Скоро я отправлюсь в город. Мне самому хотелось бы понять происходящее… Эти мои умники в Институте должны были…

– Вы уезжаете?!

Россман улыбнулся и утвердительно кивнул:

– Бедный Арчи. Как ужасно быть беспомощным, правда? Иногда мне кажется, что люди боятся смерти именно по этой причине – от нее невозможно уйти, она неизбежна! Впрочем, и фатализм – всего лишь попытка уйти от этих мыслей… Мы несколько отвлеклись от темы, не так ли?

Он долго курил молча. Летний сумрак наполнился стрекотаньем насекомых и шорохом трав.

– Да, – сказал он наконец. – Это чувствую даже я. И это не слишком-то приятно… Я говорю не о нервозности и не о ночных кошмарах – их, я полагаю, можно объяснить физиологией, – я имею в виду мысли… Я привык считать себя неплохим мыслителем – и в смысле сообразительности, и в смысле логики. Теперь же во мне появилось нечто такое, чего я совершенно не понимаю. Порой вся моя жизнь начинает казаться мне немощным бессмысленным карабканьем. И все же я считаю, что близким и стране я всегда служил верой и правдой и кое-что для них все-таки сделал. – Он вновь заулыбался. – Надеюсь, мне удастся увидеть конец всего этого… Как это должно быть интересно!

На глаза Брока навернулись слезы.

– Что я должен буду делать?

– Делать? Жить. Проживать день за днем. Разве человек способен на что-то иное? – Россман поднялся из кресла и положил руку Броку на плечо. – И еще – всегда думай. Ты и твои мысли должны оставаться здесь, они должны касаться земного, иначе они обратятся в ничто. Ни в коем случае не уступай права мыслить другим, пусть тебе и предложат совершить за тебя все твои ошибки. Мне пришлось сыграть в твоей жизни роль феодала, Арчи, но похоже, необходимости в этом уже нет.

Брок не понял и половины обращенных к нему слов, однако сделал для себя вывод, что ничего особенно страшного с миром не происходит.

– Я вот что хотел… – смущенным тоном сказал Арчи. – Можно взять у вас какие-нибудь книги? Может быть, я теперь и читать смогу.

– Конечно, Арчи, конечно! Идем в библиотеку. Посмотрим, с чего тебе лучше будет начать…

Подборка отдельных заголовков номера «Нью-Йорк таймс» от двадцать третьего июня:

Все работали допоздна; встреча, которую устраивал у себя Коринф, началась только в десять. Шейла, как и обычно, приготовила сандвичи и кофе и, сев в уголке, стала тихо беседовать с Сарой Мандельбаум. Время от времени они поглядывали на своих супругов, как ни в чем не бывало игравших в шахматы. Чувствовалось, что обе изрядно напуганы.

Так хорошо, как сейчас, Коринф не играл еще никогда. Раньше они с Мандельбаумом играли примерно на равных, при этом если физик играл неспешные хорошо продуманные партии, то профсоюзный деятель больше полагался на неожиданные импровизации. Однако сегодня молодой человек был слишком рассеян. Он вынашивал замыслы, которые поразили бы своей глубиной и самого Капабланку, но Мандельбаум при этом умудрялся прорываться через линии обороны противника, срывая его расчеты самым что ни на есть варварским образом. Наконец Коринф со вздохом отсел от стола.

– Я сдаюсь, – сказал он. – Через семь ходов мне будет мат.

– Не совсем так… – Мандельбаум указал своим кривым пальцем на королевского слона. – Если ты походишь им сюда, а потом…

– Да, да – ты прав… Это уже неважно. У меня, честно говоря, нет настроения играть. Куда Нэт запропастился?

– Придет. Можешь не волноваться.

Мандельбаум пересел в кресло и принялся набивать табаком свою трубку.

– Не понимаю, как ты можешь сидеть, в то время как…

– В то время как рушится мир? Послушай, Пит, сколько себя помню, это происходило всегда. Сказать, что сейчас что-то существенно изменилось, я не могу, – как говорится, пушки еще не заговорили.

– Они могут сделать это в любую минуту. – Коринф, заложив руки за спину, подошел к окну. Город был полон огней. – Феликс, неужели ты не понимаешь, что этот новый фактор в корне изменит всю нашу жизнь, если, конечно, мы выживем… Определенный тип людей строил это общество для себя. Теперь человек стал другим, понимаешь?

– Очень в этом сомневаюсь. – Мандельбаум чиркнул спичкой о подошву своего башмака, и та, громко зашипев, вспыхнула ярким пламенем. – Мы все те же скоты, что и прежде.

– Каким был твой Ай-Кью до сдвига?

– Понятия не имею.

– Неужели тебя никогда не тестировали?

– Ну почему же. Куда бы я ни поступал на работу, наниматели всегда интересовались моим интеллектом. Меня же результат тестирования никогда особенно не волновал. Сам посуди – что в нем особенного?

– Это еще как сказать. Тест выявляет умение оперировать данными, абстрагироваться от избыточной…

– При этом предполагается, что ты белый, принадлежащий к евро-американской культурной традиции. Тест создавался для представителей именно этой культуры. Бушмену из Калахари казалось бы странным то обстоятельство, что здесь не выявляется способность тестируемого отыскивать воду. Для него это куда важнее умения манипулировать числами. Я не хочу преуменьшать роли визуализации и логических способностей в формировании личности как целого, но у меня нет и твоей трогательной веры в то, что все определяется ими, а не чем-то иным. Человек Не столь тривиален. Какой-нибудь механик может оказаться куда более жизнеспособным типом, чем, скажем, твои математики.