Зала Поэтов была полна народу — ждали короля Александра. Безмолвные слуги в ливреях с потускневшей позолотой вносили и расставляли на низеньких столиках кувшины с вином и блюда со скромною закуской. Поэты, барды и менестрели — обнищавшая публика, именующая себя «служители муз» — числом около дюжины, располагались в самых живописных позах на невысоких мягких стульях вдоль стен, которые вместо доспехов и охотничьих трофеев украшали пожелтевшие пергаменты со стихотворными строчками, вставленные в узорчатые рамки. Выше, почти под самым потолком, высоким и закопченным, тускнели несколько узких окон, через которые с улицы проникал неверный вечерний свет, так что Зала почти утопала в сумраке. Юный паж в черном бархатном камзольчике, черном же трико и изящных черных сапожках, устроившись в самом темном углу Залы и время от времени встряхивая непокорными кудрями, выбивающимися из-под пурпурного берета, с нескрываемым любопытством разглядывал собравшихся — дам в некогда роскошных ярких платьях и господ, чей наряд в большинстве случаев больше напоминал шутовские кафтаны. Лишь двое не вписывались в общую картину. Один из них был господин неопределенного возраста в безукоризненном черном фраке, а другой — молодой парень в мешковатых штанах и рубахе, подпоясанной пеньковою веревкой. Он смущенно перебирал в руках какие-то листки и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Вдруг загудели невидимые рожки, и в Залу шаркающей походкой вошел Его Величество король Александр — пожилой сутуловатый человек с добродушным, чуть полноватым лицом, в слегка потрепанной горностаевой мантии и в короне, сдвинутой немного набекрень. В руках он держал большого белого кота с кожаным ошейничком. Все, кто был в Зале, вскочили с мест и почтительно склонились. Король милостиво кивнул и уселся на кресло резного дерева — оно стояло на небольшом возвышении как раз возле той стены, на верху которой были окна.

— Садитесь, господа, — печально махнул рукой Александр, и все опустились на свои места. — Что-то у нас темновато сегодня…

Слуги тут же зажгли свечи на нескольких медных канделябрах, и в Зале стало как будто чуть светлее, но в то же время и ее запущенность стала еще более явственной. Хотя паж в своем уголке и старался ничем не выдать своего присутствия, но король Александр, обозрев Залу, тут же выхватил его взором.

— Подойди ко мне, юноша, — поманил он пажа еле заметным движением руки. Тот приблизился к королю и почтительно опустился на одно колено. — Твой хозяин, боярин Василий, столь скоро покинул замок, что я даже не успел оказать ему должных почестей, как посланнику брата Дормидонта. Как зовут тебя, мой юный друг?

— П-перси, — немного запнувшись, ответил паж.

— Красивое имя, — кивнул король. — Не откажись же, Перси, от чести пребывать подле меня, пока мы будем услаждать свой слух высокой поэзией.

— Ваше Величество очень добры ко мне, — церемонно ответствовал Перси.

Слуги поднесли к королевскому креслу низенькую скамеечку, на краешек которой паж и присел.

— К тому же, — добавил Александр уже тише, — господин посланник назвал тебя ценителем изящной словесности. — И, несколько возвысив голос, король произнес: — Поэтический вечер объявляю открытым. Сегодня у нас в гостях… — Однако его слова внезапно прервались сухим кашлем. — Осень, — покачал головой король, — она меня сведет в могилу. — Александр грустным взором обвел Залу. — Вина, — негромко сказал он, слегка приподымая свой кубок.

Юный паж поспешно наклонил кувшин, и в этот миг мощный раскат грома потряс дворцовые своды. Красное, как кровь, вино плеснуло на тонкие кружева королевской рубашки. Король столь же грустно глянул на побледневшего пажа и с мрачным фатализмом заключил, обращаясь к своему коту:

— Дурной вечер — не правда ли, Уильям?

Взоры присутствующих обратились к королю. Они заглядывали в рот своему благодетелю, хотя за глаза иногда посмеивались над его рассеянностью и чудаковатостью.

— Какие-то смутные недобрые предчувствия витают в этой зале, — так же негромко продолжал король Александр, и было непонятно, то ли он обращается к присутствующим, то ли разговаривает с самим собой. — Гроза, дождь, ночь, вино. Огонь, вода, мрак, кровь. Опять разольются реки и затопят дороги. Быть беде. — В зале повисла томительная тишина, Александр поднял свои печальные глаза, и невидящий взгляд его остановился на парне в холщовой рубахе. Залу озарила новая вспышка молнии. Король вздрогнул и, будто пробудившись, громко произнес: — Да, так продолжим. — C этими словами король вытащил из-под мантии изящную серебряную коробочку, вынул из нее леденец и аккуратно отправил его в рот.

Придворные «служители муз» снова зашевелились, зашептались. Новый удар грома грянул, как колокола преисподней, и крупный дождь зло забарабанил по стеклам. Александр опять вздрогнул и продолжал:

— Да, так вот, сегодня нам почитает свои стихи один молодой поэт — Касьян Беляника. Он, конечно, не принадлежит к высокому кругу, а скорее к моим подданным-простолюдинам, но ведь не происхождением же исчисляется дарование, не правда ли, друзья мои? — Тут опять грянул гром, и король вновь непроизвольно вздрогнул. — Ну что же, Касьян, мы тебя слушаем.

Со своего стула поднялся тот самый парень в подпоясанной рубахе и, развернув свои бумажки, стал что-то читать. Однако Перси слушал его вполуха, а гораздо больше наблюдал за королем Александром и «служителями муз», которые слушали выступление Касьяна довольно невнимательно, а на физиономиях у многих из них была заметна презрительная ухмылка. Один Александр напряженно внимал стихам, поглаживая Уильяма, лениво развалившегося у него на коленях. И лишь привычно вздрагивал при каждом раскате грозы.

Прочтя несколько стихотворений, поэт замолк и растерянно оглянулся по сторонам. Король первым захлопал в ладоши, и остальные нехотя подхватили.

— Спасибо, Касьян, — совершенно искренне сказал Александр. — Твои стихи очень созвучны тому чувству безысходности, которое на меня навевает и эта осень, и гроза, и мрак за окном… — Король тяжело вздохнул, обуреваемый своими, одному ему ведомыми тяжелыми думами. — Да, стихи очень даже недурны, хотя и не лишены некоторых недостатков… И я попросил бы вас, друзья мои, высказать свое мнение. Только, пожалуйста, — Александр опять вздрогнул от грома и тут же через силу улыбнулся, — не очень-то уж его ешьте.

Со своего места поднялся долговязый господин с лошадиным лицом, одетый в залатанный синий кафтан и не менее живописного вида колпак.

— Ваше Величество, я постараюсь без поедания, но, боюсь, не получится — стишата больно уж слабые, — угодливо поклонился он в сторону Александра. И, повернувшись к Касьяну, продолжал: — Видите ли, любезнейший, в ваших стихах не чувствуется, так сказать, движения времени, движения мысли. Вам следовало бы поучиться у… — И тут странный господин принялся сыпать именами, совершенно незнакомыми Перси.

— Это наш главный мудрец, Диоген, — негромко сказал Александр и грустно добавил: — Милейший человек, только вечно его заносит во всякие заумствования.

— Диоген — это его настоящее имя? — удивился паж.

Король бросил на Перси неожиданно острый проницательный взгляд, но тут же вяло махнул рукой:

— Да нет, просто он живет в бочке, поэтому мы его так прозвали.

A Диоген разливался соловьем:

— Слыхал я об одном Великом Инквизиторе, у которого имелось весьма любопытное увлечение — встречаясь с молодыми прихожанками, он просил их поиспражняться себе на голову…

— Спасибо, мы поняли вашу мысль, — поспешно перебил его Александр. Диоген нехотя опустился на стул.

— Иоганн Вольфгангович, может быть вы, как истинный поэт, что-нибудь выскажете? — предложил король.

C места поднялся господин во фраке.

— Ваше Величество, — заговорил он с легким тевтонским акцентом, — их бин больше стихотворец, а не критик, но в стихах нашего юного друга есть что-то такое, я сказал бы, весьма удобоваримое. Я, конечно, в поэтическом смысле…