Я опускаю голову.

Люк ободряющее держит меня за плечи.

— Пойдём. Может быть, мы приедем домой, и найдем старые подаренные на день рождения деньги. Держу пари, Эмма держит их под матрасом.

Возможно, он и прав. Эмма похожа на меня, мы обе любим копить. Хотя у нас разные методы. Мой шкаф забит одеждой, у меня есть вещи в разном стиле и все модные штучки. Бонус в том, что мне не нужно самое лучшее, так что подделка за десять баксов мне вполне подходит. И я не против найти что-то винтажное в Армии Спасения. Эмма же полная противоположность. У нее, вероятно, в шкафу двадцать футболок, но все они дорогущие, и она носит каждую.

Мы живём по средствам и знаем, как обойтись без нескольких предметов роскоши, если это означает получить то, чего мы хотим. Люк явно выбивается из семьи Пейдж и довольно расточителен. Он может выбросить сто баксов на Макдональдс и на какую-нибудь поездку.

Мы идём к Мэйн-стрит, где припаркована машину Люка, и ждём у перехода, пока загорится нужный свет.

«Джип Вранглер» едет по улице и начинает сигналить при виде нас. Джессика паркуется и машет нам.

— Привет, Лия! — на ней очень обтягивающая майка и миленькие зеленые шорты.

Глаза Люка слишком долго задерживаются на двойном DD, и я использую указательный палец, чтобы поднять его упавшую челюсть.

— Выходной? — спрашивает она из-под своих коричневых солнцезащитных очков в черепашьей оправе.

— Я работала в первую смену. Сегодня бабушке восемьдесят лет. Эмма приедет домой, — я рассматриваю ярко-красный холодильник на заднем сиденье.

— Мило, — говорит она с широкой улыбкой. — Эй, слышно что-то от Виктории?

Качаю головой.

— Я поспрашивала. Никто ничего не слышал от неё.

— Вот облом. Эй, послушай, у озера сегодня костёр. Ты должна прийти туда вечером.

— Я в деле, — быстро отвечает Люк.

Пихаю его локтем.

— Тебя никто не приглашал.

Он облокачивается оконную раму машины Джессики. Копна рыжих непослушных волос падает на лоб.

— Ты не устоишь перед такой улыбкой, да?

Не вижу его лица, но знаю, что он демонстрирует ей улыбку Люка Пейджа. Ту, которая срабатывает на девчонок в его колледже, но не единого шанса, что она сработает на Джессике. Она не из его лиги.

Похлопывая его по плечу как старшая сестра, она касается его руки и говорит:

— Если твоя сестра придет сегодня с тобой, ты можешь заглянуть и поиграть с большими детьми. Она пропускает наши тусовки.

Люк откидывается назад и победно вытягивает руки.

— Я буду там.

Отталкиваю его.

— Мы не можем. Семейные дела.

— С каких это пор ты динамишь вечеринку? Притащи свою прекрасную задницу к озеру, когда бабушка уйдет, — поддразнивает она меня. Затем ее голова движется в сторону. Что-то за моим плечом привлекает ее внимание. Она опускает солнцезащитные очки и глазеет поверх линз. — К слову о хорошей заднице...

Я поворачиваюсь и вижу, как Адам выходит из гаража О'Тулов и пересекает улицу, направляясь в магазин на углу. В своей уверенной манере он шагает так, словно владеет этим городом.

Джессика словно мурлычет:

— Есть что-то сексуальное в мужчине, который занимается тем, что защищает свой город.

Быстро оборачиваюсь.

— Тебе нравится Адам?

Стеснительно улыбаясь, она говорит:

— Думаю, он горячий.

Я не привыкла, что девушки считают его привлекательным. Он был действительно неуклюжим в старшей школе, пока не произошёл скачок роста. Став мужественнее, он начал встречаться с этой девушкой, Ниной. Затем Брэд умер, и с тех пор Адам был холостяком. Не то, чтобы я обращала на это внимание. Мне просто нравится знать, кто с кем встречается в городе.

Я складываю руки перед собой.

— Что ж, было приятно повидаться. Мы должны идти. Может, увидимся на озере.

Внимание Джессики возвращается ко мне.

— Повеселись с семьёй. Я заскочу в «Жеребца» в субботу!

Мы с Люком отходим от «Джипа», когда она вливается в поток и уезжает.

Он хватается за сердце и откидывается назад.

— Всего одна ночь, и я умру счастливым человеком.

Из меня вырывается смех. Взъерошиваю ему волосы и толкаю его через улицу.

— Мечтай, младший братик. Мечтай.

Когда мы возвращаемся домой, папа занят запеканкой, а мама играет с кошками. Я подбегаю к маленькой пожилой даме, попивающей Тома Коллинз в кресле в гостиной.

— Не это ли моя любимая внучка! — говорит она.

Я падаю на колени рядом с ее креслом и обнимаю ее.

— Эй! Я сейчас обижусь, — говорит Эмма, спускаясь с лестницы.

Ее светло-русые волосы длинные и прямые, покрывают лямки восхитительного хлопкового сарафана. На ней галоши, что заставляет меня смеяться, потому что она самая большая не любительница воды, которую я знаю.

Я крепко обнимаю бабушку. Ее хрупкие плечи тёплые под моими руками. Немного слишком костлявые, как по мне, но она выглядит здоровой.

Она наклоняет голову в сторону Эммы.

— Эта, по крайней мере, потворствует моей потребности в сексуальной фантастике. Ты даже не притворяешься, что подыгрываешь.

С руками на бёдрах, Эмма топает ногой.

— Если я не буду обсуждать с тобой свою сексуальную жизнь, я потеряю статус любимицы?

Я откидываюсь назад, чтобы посмотреть на бабушку. В ней четыре фута одиннадцать дюймов, но ее личность высотой в сто футов. Ее трость прислонена к креслу.

Она отмахивается от Эммы.

— Не волнуйся, ты все еще в завещании, — затем она поворачивается ко мне и громко говорит: — Не говори ей, но я трачу каждую последнюю копейку на выпивку и мужчин. Так ничего не останется.

Смеясь, я шепчу в ответ:

— Твой секрет в безопасности со мной. Просто надевай защиту. Мы не хотим, чтобы ты забеременела.

Бабушка толкает меня в плечо, и я падаю на пол.

Эмма стоит на месте и качает головой.

— Вы двое копии друг друга.

Встаю на ноги и иду к Эмме. Обнимаю ее, и мы немного покачиваемся.

— Привет, большая сестра, — говорю я.

Она отвечает:

— Привет, маленькая сестра, — что глупо.

Мы родились в один год. Ее день рождение двадцать третьего января, а мое тридцатого декабря.

Ее золотой сарафан открывает красивую загорелую кожу. Она всегда говорит, что я выиграла в генетическую лотерею с голубыми глазами, в то время как она девушка с карими глазами. Я, с другой стороны, отдала бы все на свете за ее легко загорающую кожу.

Эмма отпускает меня и проводит пальцами по волосам. Поворачивается к Люку.

— Привет, балбес.

Пока Люк рассказывает Эмме о костре сегодня вечером, я иду к бабушке и сажусь на ковёр рядом с ее креслом.

— Итак, расскажи-ка, встретила ли ты кого-нибудь? — спрашивает она.

— Это всегда твой первый вопрос.

Она прислоняет тыльную сторону руки ко лбу и откидывается назад.

— Мне недолго осталось. Когда доживёшь до моего возраста, часы начнут тикать громче. А я бы хотела успеть увидеть правнуков до своей кончины.

— Ты скорее получишь их от Эммы. Они с Паркером смотрят квартиры.

Бабуля наклоняется и на этот раз действительно шепчет.

— Мне не нравится этот мальчик.

Я разделяю ее чувства.

— Мне тоже.

Мы вдвоём единственные в семье, кто не впечатлён бойфрендом Эммы, Паркером Рилесом.

Прежде всего, он флейтист в Питтсбургском симфоническом оркестре. Во-вторых, он абсолютно претенциозный мудак. Он такой парень, который говорит о Моне, как о религиозном опыте или о том, как он был тронут до слез, когда шел по Великой стене. Он говорит Онтенманн вместо Интэнманн, и он сказал, что лучше покурит крэк, чем будет отовариваться в «Волмарт». Если бы он был здесь, то убедил бы Эмму сорвать костер и остаться с ним, чтобы посмотреть документальный фильм о какой-то скучной исторической личности, и потом они бы часами говорили об этом документальном фильме.

Но я отвлекаюсь.

Я ненавижу его не по этим причинам. Я ненавижу его, потому что каждый раз, когда он входит в дом моих родителей, он оставляет комментарии о «причудливом быте американцев» и «насколько интересно, должно быть, было расти в доме с одним душем».