Делаю вдох. Эти слова вылетели из ниоткуда. Я не была готова к тому, что произнесу их.

Адам проводит рукой по волосам и смотрит на поле. Теперь он стоит спиной ко мне, кладет обе руки на перила, склоняя голову.

— Я был более озабочен помощью тебе, и не увидел очевидные признаки того, что у Брэда были проблемы. Я знал, что он связался с неправильными людьми, но... — он делает паузу, звуча почти испуганно. — Я был его лучшим другом. Я знал, что он проводит слишком много времени в одиночестве. Он прекратил писать, перестал зависать со своими друзьями и игнорировал свою девушку. Он перестал жить.

— Все случилось так быстро...

— Я проигнорировал знаки, потому что меня больше беспокоили... — его грудь поднимается вверх и вниз, глаза смотрят на меня с мольбой, — другие вещи. — Слова вылетают так быстро, что я почти не замечаю их.

Кладу руку поверх его. Знаю, я не должна этого делать, но мне это необходимо. И я думаю, ему тоже необходимо это прикосновение.

Медленно, его глаза путешествуют от земли, на которую он смотрит, вверх, пока не встречаются с моими. Его взгляд затуманиваемся. Глаза словно стекло, и все, что я вижу в них, это мое отражение.

— Ты ничего не мог сделать. Никто из нас ничего не смог бы сделать. Мы были молоды. Мы не так уж много знали о наркотиках. Не знали о признаках. Никто не знал. Особенно не ты, — я крепче сжимаю его руку, давая понять, что я здесь для него. С этого момента я так хочу.

На самом деле. По-настоящему. Такими, какими мы были.

— Почему ты не уехал в колледж, как планировал? Что изменилось? — спрашиваю я.

Адам смотрит на наши руки. Я держу его руку, но он не держит мою. Он отодвигает ее, а затем делает глубокий вдох. Отступив назад, оглядывается на дом, потом на поле, а затем смотрит снова на меня.

— Когда тело Брэда опустили в землю, я не мог перестать смотреть на его маму. Не мог перестать задаваться вопросом, сколько еще матерей хоронили своих детей. Я хотел изменить ситуацию. Быть архитектором? Проектировать здания? Это не смогло бы удержать детей от гибели. А вот преследование такого куска дерьма, как Нико Мартинес, это важно.

Обвожу взглядом землю, на которой строятся дома.

— А это? Эти дома? Это зачем?

— Это способ сохранить его память.

Волна ностальгии проникает в мое сердце. Воспоминание о Брэде со мной на крыльце, качающемся с блокнотом в руке, его нежный голос читает строки, которые он написал.

Ибо, когда заканчивается день, и вечер становится неприветливым, может быть там, в глубокой темноте ночи, найдётся дом для всех душ, где можно обрести покой.

Все, что сделал Адам с момента смерти Брэда, было в память о нем. Его карьера, образ жизни, время, которое он тратит на строительство домов. Он не монстр, каким я думала, что он стал. Он святой.

Он ангел, а я – нет.

Семь лет игнорирования друг друга. Семь лет его бессердечного отношения ко мне, моих выходок, которые, как я знала, сводили его с ума. Семь лет потрачены впустую, и все лишь потому что я просто не понимала его.

Я делаю несколько шагов к нему, но останавливаюсь, чтобы не подойти слишком близко. Быть рядом с ним не то, что мне нужно.

— Адам, — его имя звучит как шепот. Мои слова застревают в горле. — Я больше не хочу ненавидеть друг друга.

Когда я смотрю на него, эти стеклянные глаза сияют надеждой и тоской, потребностью и отрицанием, все вместе. Я была потеряна в мальчике, которым он когда-то был, а теперь передо мной поразительный мужчина, который очень зол на мир по правильным причинам.

— Так давай и не будем, — говорит он таким низким голосом, что я рада, что стою достаточно близко, чтобы слышать. — И для справки. Я никогда не злился на тебя.

Несогласно качаю головой.

Адам кусает нижнюю губу, глаза блуждают по моему лицу.

— Ты лучше, чем этот город. Ты должна была уехать и сделать что-то сама.

Я отступаю, в желудке появляется болезненно ощущение. Он озвучил то, что думают все остальные. Я никто, никчемная вечная тусовщица из бара, которая не знает ничего другого. Вот почему я храню свои секреты и мечты при себе.

Он тянется и хватает меня за руки, потянув назад к себе. Его подбородок опускается вниз, пронзительный взгляд проникает прямо в душу.

— Теперь я знаю, что ошибаюсь. В ту ночь в участке ты доказала, что я неправ. На прошлой неделе доказала, что я ошибаюсь. Сегодня ты разрушила мои заблуждения. Ты все та же умная, здравомыслящий, сумасшедшая девушка, которую я так сильно хотел видеть, что делал все что угодно для этого.

— Я думала, ты просто хороший друг.

— Ничто из того, что я делал тогда, не было поведением хорошего друга.

Я открываю рот, и сердце буквально перестаёт биться. Ладно, не буквально, но все-таки.

— А теперь? — спрашиваю я осторожно. — Можем мы быть друзьями?

Я наблюдаю, как его тело напрягается. Видимо, это был неправильный вопрос. Он отпускает меня и поворачивается спиной. Поднимаю большой палец и кусаю ноготь. Не то чтобы мне нужно было больше друзей. У меня их достаточно. Нет человека, который не хотел бы быть моим другом. Я изумительная, весёлая, необычная. Люди практически в очередь встают, чтобы...

— Хочешь что-нибудь поесть? — спрашивает он.

Я опускаю большой палец и смотрю на него. Он все ещё стоит спиной ко мне, но его подбородок повернут к плечу.

— Да, — быстро отвечаю я. — В смысле, ага. Конечно.

Он вытаскивает ключи из кармана и начинает спускаться по лестнице. Смотрю вниз на свои забрызганные краской штаны для йоги и майку.

Собираю свои вещи и направляюсь к грузовику.

— Только мне нужно забежать домой и привести себя в порядок.

Он открывает свою дверь.

— Не волнуйся. Там, куда я тебя везу, нет никого на мили вокруг.

Мы едем вниз по Олд-Вест хайвэй, мимо парка, где Виктория врезалась на моей машине в дерево и мимо школы, где мой папа преподаёт английскую литературу. Впереди находится аэродром, который когда-то был военной базой, а теперь используется для немногочисленных коммерческих рейсов.

Пакет с фаст-фудом согревает мои колени. Мы остановились и взяли два чизбургера - ему с двойным беконом, оба с картошкой фри.

— Мы едем в аэропорт? — я потягиваю свой шоколадный коктейль через трубочку.

— А ты действительно серьёзно относишься к этой штуке с десертом, — он выдаёт улыбку. Прекрасную улыбку, которая заставляет меня втянуть трубочку еще сильнее. — Ты ведь не думаешь, что я позволю тебе умереть у меня на глазах?

— У меня есть видения о том, как ты порубил мое тело и разбросал кусочки по взлетно-посадочной полосе.

— Лия, это смешно, — говорит он, когда мы подъезжаем к воротам. — Я бы оставил тебя на ферме Блэкфорда. Там есть большое болото, рядом нет животных и людям до него не добраться. Однако ж у меня есть секретный путь. Они не найдут тебя несколько недель.

Наклоняюсь и ударяю его, пакет почти падает с моих коленей.

— Ты заранее все продумал!

Он смеется. Смех хриплый и раскатистый.

— Я полицейский. Поймаешь достаточно плохих парней, и начинаешь думать как они, — он наклоняется и шепчет уголком рта: — Не волнуйся. Думаю, ты мне слишком нравишься, чтобы избавляться от тебя.

Он выходит из грузовика и бежит к воротам. Используя ключ, открывает замок и массивные ворота. Запрыгивает обратно в грузовик и проезжает, только чтобы снова выбраться и снова закрыть ворота.

Я оглядываюсь на знаки «Не входить» и «Не нарушайте правила: нарушители будут задержаны».

— А нам можно находиться здесь?

— У меня есть ключ.

— И я уверена, его дали тебе для другой цели, не для... а что именно мы тут делаем?

На этот раз я получаю широкую, заставлю-даже-тьму-померкнуть улыбку.

— Ужинаем.

Я откидываюсь назад и позволяю ему доехать до места примерно в пятнадцати ярдах от конца взлетно-посадочной полосы.