Я за долю секунды слез с выступа у эркерного окна и поднялся на ноги.

— Мак, Господи Боже! — со злостью воскликнул Джексон, вставая между мной и Маком.

— Ох, я сказал что-то не то? — спросил Мак, прикидываясь невинным.

— Мак, прекрати, — приказал Джексон.

Мак, растеряв всё веселье, посмотрел на меня.

— Поднимешь на меня руку, ты, кусок деревенского дерьма, и я засужу тебя так, что ты будешь продавать свои чёртовы почки, чтобы попытаться расплатиться.

— Скажешь ещё хоть слово о моём сыне, и я вытащу твои чёртовы почки и запихну их тебе в глотку, ты не дотянешь до суда, но можешь отнести их в банк, напыщенный подонок.

— Мак, думаю, тебе пора, — сказал Джексон, толкая его, пытаясь удержать нас раздельно.

— Я никуда не пойду, малыш Джеки. Метель. Ты забыл? У кого-нибудь есть сигареты? Может, я пойду посмотрю, есть ли у мамы Ледбеттер лишняя электронка.

Мак ушёл, и я почувствовал ошеломляюще яркую ненависть в сердце. Я обычно не думал об убийстве, хотя Бог Свидетель, у меня есть на то хорошие причины из-за некоторых людей в моей жизни. Но в этот момент я бы с радостью догнал этого ублюдка и придушил его.

Я сел на выступ рядом с Тони, когда силы меня покинули.

Тони посмотрел вслед удаляющемуся Маку, сжав губы.

— Вилли, мне жаль, — сказал Джексон. — Он много выпил.

— Тебе лучше держать его подальше от меня, Джек, иначе всё будет повторяться снова и снова, и снова.

Тони устал, поэтому мы поднялись наверх, чтобы отдохнуть после обеда. Он свернулся под лоскутным одеялом на своей кровати, и мы смотрели на большие окна, которые открывали завораживающий вид на снег, падающий и кружащий вокруг так, будто он не собирался останавливаться.

Тони, в конце концов, закрыл глаза и уснул, а я смотрел на него. Моё сердце тяжелело, пока я вспоминал последние дни Ноя, большинство из которых я провёл лёжа рядом с ним, пока он спал вызванным морфием сном. У него заканчивались лекарства и время, деформированные органы в теле не были в силах справиться с требованиями, возложенными на них пубертатным периодом и всплеском роста, но он держался, день за днём. Он пытался сказать “прощай”, но я не слушал. Я продолжал говорить ему, что он справится, что всё будет хорошо.

Но, конечно, я ошибался. Так ужасно ошибался.

У тебя есть папа, — продолжал жестикулировать он.

Я говорил ему, что смогу жить без папы, но не смогу жить без него.

Сможешь, — парировал он. — Папа позаботится о тебе. Папа очень сильно тебя любит. Не будь большим старым тупицей!

Я просил его так не говорить. Я даже злился. Я знал, что он пытается сделать, и не хотел ничего этого. За год до этого я потерял деда в торнадо. Я не собирался терять своего маленького мальчика.

Но, конечно же, я его потерял.

— Ты должен его отпустить, — сказал мне Джексон однажды ночью, когда я сидел у кровати Ноя. — Ему больно, Вилли. Ты должен дать ему знать, что уйти — это нормально.

Я сказал ему закрыть свой чёртов рот, или я закрою его сам.

— Это я и делаю, — ответил он. — Ты не первый родитель, который не может отпустить. Ты должен довериться мне.

В ту ночь я яростно его обматерил. Я был так зол, что хотел выбросить его в то окно в больнице Ле Бонер в Мемфисе.

Но он был прав.

Последними словами, которые Ной прожестикулировал мне, были “Спасибо” и “Прощай”. Он провёл ещё час, приходя в сознание и теряя его, держа меня за руку, прежде чем, наконец, перестал дышать, и на его лице застыла маска облегчения.

Теперь я лежал головой на подушке, уставившись в потолок и думая о той ночи.

Может, Джексон был прав. Может, я по-прежнему не отпустил. Может, никогда не отпущу или никогда не смогу. Может быть, это было нечестно по отношению к такому маленькому мальчику, как Тони, который ничего не знал о Ное, ничего не знал обо мне, ничего не знал об истории, частью которой вдруг стал. Может быть, я просто обманывал себя.

Я приподнялся на локте и снова посмотрел на лицо Тони.

У Тони была своя собственная история и своя собственная судьба, которые растянулись перед ним, установить исход было невозможно. Мистер Ледбеттер прав. У него был пониженный иммунитет, и он мог поймать простуду и начать борьбу за жизнь. Но опять же, ему могло повезти. Он мог никогда не заполнить дыру, которую оставил в моём сердце Ной, но мог оставить свою дыру и довольно легко. Быть его отцом было бы не то же самое, что быть отцом Ноя — но на это всё равно стоило бы пойти.

В каком-то смысле это был бы подарок Ноя.

Ной научил меня, как справляться с детьми, которые страдают, которым больно, которых преследуют демоны, которых я не видел. Ной научил меня стоять на земле и рисковать всем.

Мне хотелось верить, что он научил меня этим вещам неспроста.

Я всегда придерживался мнения, что нужно жить на пределе сил, когда дело доходит до любви. Если ты собираешься это сделать — а я думаю, что следует — то можешь с таким же успехом впрыгнуть в неё ногами вперёд и получить огромное удовольствие. Люби безотчетно. Выговорись. Ходи голым по гостиной. Не сдерживайся. Щедро добавь прощения и терпения и не удивляйся, когда твоё сердце разобьётся. Потому что оно разобьётся. Но, может быть, оно разобьётся из-за того, что попытается стать больше, попытается выйти за свои границы, попытается вырасти и повзрослеть.

Возможно, отдав это такому ребёнку, как Тони, я могу получить немного в ответ. И, возможно, в этом нуждалось моё сердце. И, возможно, в помощи Тони будет продолжать жить частичка Ноя.

Я мог бы с этим жить.

— Вот ты где, — сказал Джексон, входя в комнату.

Я стоял у окна, глядя на снег.

— Вилли, мне так жаль.

— Почему он вообще здесь? — спросил я.

Ему не нужно было, чтобы я уточнял, о ком говорю.

— Ну…

— Что ну? — требовательно спросил я.

— Только не злись.

— Ты пригласил его?

— Я вроде как проговорился о том, что мы будем в городе. Я не думал, что он придёт без предупреждения.

— Ты сказал своему старому бойфренду, что мы будем в городе? Ты сказал ему, что мы знакомимся с ребёнком, которого, возможно, захотим усыновить?

— Ну, нет.

— Нет?

— Я просто хотел повидаться с некоторыми старыми друзьями, Вилли.

— И тебе обязательно было выбрать этого.

— Я забыл, что он такой…

— Одержимый Сатаной? И что ты имеешь в виду, говоря, что просто вроде как проговорился? Ты разговаривал с этим парнем? С этим парнем? С тем, который подсадил тебя на наркотики? Ты выжил из своего чёртового ума, Джек?

— Я знаю, — несчастно произнёс он.

Мой желудок холодел от мысли, что он мог инициировать этот контакт потому, что хотел купить наркоты. Об этом я не хотел думать.

Я отвернулся к окну, чтобы он не увидел выражение моего лица.

— Вилли, прости, — сказал он, вставая рядом.

Джек попытался взять меня за руку.

Я отдёрнул её.

— Вилли, пожалуйста.

— Скажи мне, что ты не сидишь снова на каком-то дерьме, Джек. Пожалуйста, Боже! Не думаю, что смогу снова через это пройти.

— Это не так!

— Тогда чего ради тебе нужно было звонить этому парню?

Он состроил гримасу.

— Почему? — требовательно спросил я.

— С тобой жить тяжело, Вилли, — огрызнулся он. — Иногда у меня такое чувство, будто меня сбил чёртов товарный поезд. Все эти заморочки с Ноем… чёртовы торнадо… твоя чёртова семья… иногда я просто хочу чего-то, что мне знакомо. Чего-то, что я знаю. Чего-то, что я понимаю.

— И что именно всё это значит?

— Это не то, чего я ожидал. Брак. Жизнь с тобой. Всё отлично, не пойми меня неправильно, и я ни о чем не жалею, но это не то, о чём я думал. Ты считаешь неправильно — хотеть увидеть моих старых друзей, хотеть вернуть что-то из своей прежней жизни?