Хочешь провести с нами немного времени?

Он смотрел на меня достаточно открыто, в этот раз не отрывая взгляда, а по—настоящему глядя на меня, по-настоящему видя меня через эти толстые очки. Я смотрел в ответ, улыбаясь, пытаясь показать ему, что нет необходимости бояться, что мы не причиним ему боли.

Он очень осторожно отложил своего мишку в сторону.

Ты… — довольно небрежно прожестикулировал он, будто не получил достаточной практики в языке жестов, — и он… вместе?

Да.

Почему?

Мы с Д—ж—е—к—о—м очень сильно любим друг друга, и мы вместе девять лет. Мы живём в М—и—с—с—и—с—и—п—и. Там намного теплее, и еда отличная, не такая ерунда, какую нас заставляют есть здесь. У нас был маленький мальчик, который был глухим.

Правда?

Да.

Глухой… такой я?

Да.

Где… сейчас?

Он умер.

Правда?

У него было много проблем со здоровьем, и его организм просто устал бороться, так что я сказал ему идти домой и быть с Иисусом. Я знаю, что он сейчас счастлив.

Оу.

Вам двоим вместе было бы очень весело.

Я… Нет друзей.

Ты бы хотел завести друзей?

Он пожал плечами.

Миссис Д. сказала, что ты хотел с нами познакомиться. И она сказала, что ты можешь провести с нами выходные, если хочешь, так что мы могли бы узнать друг друга. Ты хотел бы этого?

Он отвернулся и не ответил. Вместо этого он встал на ноги — его кроссовки выглядели так, будто в своё время их носил кто-то ещё — и подошёл к окну, где смотрел на парковку.

Его навыки жестикулирования были в лучшем случае недоразвиты, и у меня было чувство, будто он, возможно, не понимал много из того, что я говорил.

Я встал рядом с ним у окна. Я положил руку ему на плечо, и он внезапно отпрянул и посмотрел на меня перепуганным взглядом, будто я сделал ему больно.

Прости, — сказал я, всполошившись.

Нет!

Прости, Т—о—н—и. Тебе не нравится, когда к тебе прикасаются люди?

Ненавижу!

Почему?

Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Нет! Ты… нет! Нет! Нет! Нет! Ты… не делай! Нет! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Хорошо. Прости, Т—о—н—и. Я больше не буду этого делать. Я не знал.

Нет! — очень злобно прожестикулировал он.

Хорошо.

Нет! Ты… нет! Ненавижу!

Прости.

Мальчик закусил губу. Он тяжело дышал, очевидно, напуганный.

Прости, — снова сказал я.

Он повернулся к окну, положил руки на балку. Его пальцы дрожали.

Я бросил взгляд через плечо.

Джексон нахмурился мне в ответ.

Я опустился на корточки, чтобы не казаться таким большим, таким устрашающим. Я ждал очень долгую минуту, прежде чем Тони наконец повернулся посмотреть на меня.

Прости, — снова сказал я, делая преувеличенную гримасу в стиле “мне жаль”, чтобы показать ему, что именно имею в виду, и что мне действительно очень, очень жаль. Тони смотрел на меня в тишине. Я ждал, пока он скажет что-нибудь, сделает что-нибудь, постарается поддержать диалог, но он только смотрел.

Через минуту или две я протянул руку. Очень медленно, чтобы не напугать его. Он опустил взгляд на мою руку, затем поднял обратно на меня, хмурясь.

Я хочу быть твоим другом, — прожестикулировал я.

Я снова протянул руку.

Он долгое время смотрел на неё, но не двигался.

Ты, — прожестикулировал я. — Ты… очень красивый. Ты… очень умный. Правда?

Он пожал плечами.

Ты хочешь быть моим другом? — спросил я.

Он долгое время смотрел на меня, кусая губу, но в остальном оставался очень неподвижным, очень мрачным.

Пожалуйста? — прожестикулировал я, когда тишина стала слишком долгой. — Будь моим другом?

Страшно, мистер, — прожестикулировал он, вздрагивая, будто по его спине пробежал холодок.

Почему?

Я не знаю.

Мне тоже страшно, — сказал я.

Правда?

Да.

Почему?

Я хочу помочь тебе. Хочу, чтобы ты был счастлив. Хочу, чтобы у тебя была семья. Мы с Д—ж—е—к—о—м искали кого-то, похожего на тебя, чтобы мы снова могли быть семьёй. Я боюсь, что мы тебе не понравимся.

Почему?

Не знаю, — признался я. — Я тебе нравлюсь?

Он кивнул. Это был лёгкий, практически незаметный жест.

Я снова протянул руку, ладонью вверх, будто чтобы сказать: “Давай добавим немного прикосновений в эту игру, малыш”.

Он неуверенно потянулся, коснулся моей ладони. Указательным пальцем он нарисовал на моей ладони кружок, не глядя на меня. Он нарисовал ещё один круг, затем ещё один. Затем поднял палец, передвинул его вниз, чтобы коснуться моего запястья, прежде чем посмотреть на меня.

Видишь? — прожестикулировал я. — Всё нормально. Не нужно бояться.

Он сжал губы, распрямил плечи, будто принял решение. Он посмотрел мимо меня на Джексона, открыто рассматривая его.

Почти тридцатисемилетний Джексон Ледбеттер уже не был тем моложавым парнем, который сбил меня с ног так много лет назад, но по-прежнему был красавцем. Подстриженный, полный отточенных в спортзале мышц, он был одет в джинсы и свитер, походные ботинки, и смутно был похож на метросексуала в мужественном смысле этого слова. Элегантно, как мы это называли.

Привет, Т—о—н—и, — прожестикулировал Джексон.

Ты знаешь язык жестов?

Да.

Тони опустил глаза, пошёл обратно к своей кровати и сел, обнимая мишку. Он дал своей голове опуститься вперёд так сильно, что она касалась его груди. Он зажмурился и, казалось, вот-вот заплачет.

Я ждал.

Он сидел так целую минуту, прерывисто дыша, сжимая мишку, будто держась за свою жизнь изо всех сил, сражаясь с демонами, которых мы не видели, не могли понять.

Наконец он открыл глаза, но не поднял взгляд, чтобы посмотреть на меня, так что я опустился на корточки.

Ты в порядке? — прожестикулировал я.

Страшно.

Почему?

Я не знаю.

Не бойся, Т—о—н—и. Я помогу тебе.

Нет.

Пожалуйста?

Нет.

Почему?

Страшно.

Ты хочешь пойти с нами?

Нет.

Пожалуйста?

Нет.

Я коснулся его колена в жесте, который считал дружелюбным.

Нет! — с уверенной яростью прожестикулировал он, его глаза расширились, а ноздри раздувались. — Ты… Нет! Нет! Ты… мистер… нет! Я… говорю… нет!

Прости.

Я… Я… Мне…

Он дышал тяжело, выглядел беспокойным, но ещё и раздражённым из-за того, что не мог сказать того, чего хотел.

Нет! — снова сказал он грубым, неспокойным жестом.

Прости.

Уходи!

Хорошо.

Уходи!

Было приятно с тобой познакомиться, Т—о—н—и.

Он зажмурился, завершая наш диалог. Со сжатыми губами, искажённым лицом он прижимал мишку к груди, будто это был талисман против зла, всё его тело напряглось, дрожало, готовясь к чему-то.

Я ждал, но Тони Горзола покинул здание. Или ушёл в своё “тайное место”, как называла это Хизер.

Джексон накрыл ладонью мою руку и нахмурился.

Снаружи, в коридоре, Хизер произнесла:

— Ну?

— Не думаю, что мы ему нравимся, — признался я, меня охватило разочарование.

Я увлёкся им. Конечно же, увлёкся. Как и каждым ребёнком, с которым мы знакомились, я бы усыновил его сразу же и забрал домой. Мне было плевать на его ВИЧ, аварию, пожар, его рубцы на коже, пересадку кожи, в которой он будет продолжать нуждаться, и что его мать, осуждённая наркоторговка. Мне было плевать, что у него проблемы недержания, что он будет мочить кровать или гадить в штаны в самые неподходящие моменты. Мне просто хотелось взять его в руки и показать ему любовь, показать ему, что всё будет в порядке.

— Вы единственная пара, которая когда-либо просила увидеться с ним, — сказала Хизер. — Не думаю, что он знает, как справиться с этим. Он напуган.

— Я представляю.

— Я бы действительно хотела увидеть, как он найдет дом, но он такой… ну, у него есть проблемы. Прежде всего, он глухой, но ещё нужно переживать за его ВИЧ и обожжённую кожу. Ему было четыре, когда произошла авария. Я не уверена, что он помнит из своей жизни до этого, но… что ж, мне жаль, ребята. Я думала, он захочет познакомиться с вами. Его разместили в хорошем месте, в школе для глухих в Бангоре, но он не может справиться с близостью других учеников. Он сходит с ума, когда люди прикасаются к нему — его практически невозможно усадить в классе с другими ребятами.