– Пошли, что ли.

Наблюдая, как Фабрегас спокойно и делово раздает приказы по телефону, не повышая голоса и не прибегая к ругани, Краснов успел изменить о нём своё мнение. Теперь Каналья не казался больше слизняком, недавний приступ растерянности на грани паники был, видимо, минутной слабостью. За последние минуты между ними возникло хрупкое доверие, основанное на взаимном понимании того, что сейчас они находятся пусть и временно, но в одной лодке. А когда на пороге появились начальник охраны вместе с Красевичем, Фабрегас, не отнимая трубку от уха, махнул Краснову рукой, мол, со своим человеком разбирайся сам.

– Где остальные? – спросил Пётр Викторович, возвращая оружие в кобуру.

– Здесь внизу. Ждут.

– Хорошо, пусть ждут. Это вот-вот начнётся.

– Я с вами?

– Нет, Ярема. Сам справлюсь. Действуй по обстановке. Но помни, чердак за тобой. Уходить будем поверху. Не хватало ещё на случайную пулю нарваться где-нибудь в подворотне.

– А если штурм не выдохнется до подхода полиции?

– Тогда посмотрим, какова будет плотность оцепления. Попытаемся проскочить. Но это если нам крышу отрежут. Ну всё, иди.

Красевич кивнул и развернулся к двери. А на улице в это время раздались первые выстрелы.

Давка на выходе из казино успела рассосаться. Смолкли оханья, крики, ругань, клиенты и персонал улепётывали со всех ног, лишь только разошлась весть, что 'Фунт счастья' станет ареной войны между бандами в духе прошлого десятилетия. Пользуясь паникой и неразберихой, особо предприимчивые посетители успели умыкнуть фишки и некоторые другие попавшиеся под руку ценности. А иные посетители впоследствии ещё обнаружат, что лишились бумажников, часов или украшений. Давка – штука страшная, там и жизни лишиться можно. А можно и разжиться позаимствованными вещичками, публика-то среди клиентов попадается всякая, кому азарт и досуг, а кому и работа.

Итак, с первыми выстрелами казино почти опустело. Внутри оставалось около двух десятков охранников и телохранителей Фабрегаса, да группа Краснова.

На штурм боевики Губастого пошли одновременно со всех направлений. На решётки, ограждающие окна первого этажа, полетели крючья и альпинистские кошки. Усилий, чтобы выворотить решётки много не требовалось, два-три удальца расправлялись с ними за считанные секунды. В беззащитные окна полетели булыжники и бутылки с бензином с подожженными, в качестве фитилей, промасленными тряпками. В парадный вход вломились сразу десять боевиков, паля на ходу по всем направлениям. Вооружены они были в основном 'Стэрдвиками' – гладкоствольными ружьями 16 калибра, состоявшими на вооружении сокарской полиции и жандармерии. Картечь 'Стэрдвика' способна была выкосить на линии огня все живое на дистанции 50-60 метров. Но даже такой дальности внутри казино не требовалось. Те из охранников, что по глупости решили встретить атакующих непосредственно у входа, мгновенно стали окровавленными трупами. Остальные несколько неудачников были сметены картечью вместе с их импровизированными баррикадами уже в самом холле на ближних подступах к центральному входу. Вслед за камнями и бутылками в окна полезли остальные боевики, очищая от защитников брошенные персоналом помещения и коридоры, нисколько не препятствуя распространению пожаров. За несколько минут первый этаж был захвачен, а Фабрегас лишился половины своих людей. Нападавшие потеряли только одного убитым и ещё шестеро были легко ранены.

К подобной ситуации Фабрегас был внутренне готов, сказалась его старая закалка, когда каких-то десять-двенадцать лет назад он сам был обычным бойцом на войне между фалонтскими группировками. Именно с тех времён началось его стремительное возвышение. Но среди его людей – он сам, да ещё его начальник охраны Ксавьер, по кличке Бронелоб, были хоть на что-то годны. Остальные – молодняк, крутые только в собственных глазах, уже начали заметно скисать. Упадок морального духа среди молодняка беспокоил Фабрегаса всерьёз. Одно радовало – вынужденные союзники – Корф и его люди держались молодцом.

На помощь Фабрегас особо не рассчитывал. Подкрепления из верных людей успеет в лучшем случае к самой развязке. Куда вероятней, что первой сюда доберётся полиция. Единственное, что он мог сделать в этот момент, это удерживать сильно уменьшившейся горсткой своих бойцов все лестницы на подходе ко второму этажу. Собственно, лестниц было три – центральная, ведущая их холла, запасная, начинавшаяся в главном игровом зале, и пожарная, та самая, по которой днём шастал Оракул. Надёжно перекрыть их Фабрегас не мог, отчего теперь кусал локти, с опозданием сообразив, что надо было с самого начала сдать первый этаж.

Обнадёженные лёгким успехом, с которым удалось захватить первый этаж, боевики Губастого принялись штурмовать центральную и запасную лестницы. У пожарной их оказалось слишком мало, там завязалась вялая перестрелка. Зато у центральной плотность огня оказалась таковой, что буханья 'Стэрдвиков' и разномастных пистолетов слились в сплошную какофонию. Под прикрытием плотного огня, вверх ломанулась полудюжина отчаянных голов. Первому же из них пуля попала аккурат между глаз, причём выстрел побелевшего от испуга охранника был не прицельный. Ещё один поймал грудью сразу четыре пули, отбросившие его назад на ступени. Третьего двумя выстрелами скосил Бронелоб. А бежавшего за его спиной срезал Кочевник, которому для точного выстрела сильно мешал передний боевик, поэтому разрывная пуля угодила чуть выше локтя, но сотворила из плоти сплошное месиво. Остальные поспешили ретироваться, подхватив потерявшего сознание товарища с изувеченной рукой. На запасной лестнице, где находились Краснов и Оракул, попытка штурма тоже провалилась, но количество людей Фабрегаса уменьшилось на одного.

Кочевник укрылся за перевёрнутым на бок массивным столом, вытащенным в проход из ближайшей комнаты. От позиции до первой ступени было метров пятнадцать. Рядом с ним находился бледный охранник, даром что здоровенный детина, периодически вытирающий потные ладони о брюки. А где-то сзади вдоль стен расположились ещё один охранник и Бронелоб.

После первой неудачной атаки, внизу раздались неразборчивые крики, судя по всему – угрозы и ругань. Следом на этаж полетели бутылки с бензином. Одна, вторая, третья… Четвёртая. Три приземлились где-то на полпути к столу, разбившись с глухим хлопком и звоном разлетающихся осколков стекла. Последняя влепилась в стену, по которой растеклись воспламенившиеся брызги. Судя по зачадившим очагам, бензин в бутылках был смешен с машинным маслом и так быстро, как хотелось бы, не прогорит. А удушливого, воспаряющего вверх дыма становилось все больше и больше. Вскоре стало трудно дышать, запершило в горле и заслезились глаза. Кочевник и, сидевший рядом детина, закашлялись. А когда снизу раздались новые выстрелы, охранник окончательно потерял над собой контроль, начав медленно пятиться, рефлекторно вжимая голову в плечи, когда рикошетирующие пули загуляли по коридору. Кочевник уже хотел схватить его за шиворот, но упустил момент, прижавшись к столу, совсем рядом по стене чиркнула отскочившая от потолка пуля. Охранник же в это время вскочил на ноги и, с воплем: 'Бежим!', бросился прочь от лестницы.

Но далеко он не убежал. Его перехватил Бронелоб, раскроивший ему нос одним мощным ударом. От удара паникёр опрокинулся на пятую точку, а подручный Фабрегаса от души пнул его по ребрам.

– Ты куда, т-тварь? – прорычал он, хватая паникера за ворот рубашки, тыча при этом дулом 'Ланцера' в окровавленный нос. – Н-назад!

Столь радикальное воздействие возымело успех. Ещё бы не возымело! Совсем недавно этот 'боец' был крутым в собственных глазах, ощущая за спиной силу авторитета самого Канальи. Теперь же, когда приходится платить за принадлежность к организации, платить собственной кровью, а то и, чего доброго, жизнью, вся крутость мгновенно испарилась. И переросла в панику. А потом тебя вдруг бьют по морде да тычут стволом. Тогда и дуло калибра 8,89, остро пахнущее пороховой гарью, кажется бездонным колодцем, ведущим в мир иной. От панического приступа у детины не осталось и следа. Всё же нехотя, но он вернулся назад.