А кушать хотелось.

Случай представился однажды. Не ВОЗМОЖНОСТЬ, — просто случай, случай увидеть как всё это рядом, — просто протяни руку; вернее — просто сделай что хочешь и возьми что пожелаешь, — если можешь. «Возьми себе всё что хочешь, — и дорогое седло, и сбрую для коня, если ты силён и смел», — вспомнил он почему-то слова одного отрицательного, но очень цельного персонажа в старом революционно-патриотическом фильме.

Очередь на отоваривание талонов на макаронные изделия была большая и склочная. Как-то он быстро понял, что ничего он сегодня тут не выстоит. Но стоял просто по инерции, — интернет сегодня «лежал», и заняться больше было тупо нечем.

Выкрики «Вас тут не стояло!» и «Да вон за той лиловой женщиной, а она за той, — с розовой сумочкой, — что вы мне говорите, я только на минуту отошла!…» сливались в тугой рассерженный гул, в котором вязло как в патоке любое сказанное слово; и видимо поэтому на периодические выкрики продавщицы «Не стойте, не занимайте, всё равно всем не хватит, сегодня мало завезли, заходите через три дня!» никто почему-то не обращал внимания.

Нахальный парень, с рыжим хаером, как это стало модно у новой генерации молодёжи — гопов, сделал попытку сразу, от дверей магазина, не тратя времени на оценку обстановки, ввинтиться в очередь и проложить себе путь к прилавку, — и поначалу ему это удалось: и так все толкались, а его нахальные беспардонные тычки локтями налево и направо почему-то были восприняты как должное — раз так нахально лезет, значит имеет право?.. И он ввинчивался, раздвигая людей налево и направо, и добрался уже было до самого прилавка, когда нарвался на неуступавшую ему в упорстве тётку.

— Куда ты прёшь?? Нет, куда ты прёшь?? Ты чего это толкаешься?? Ты кто такой — иди отсюда, говнюк, пока я полицию не вызвала!! — заголосила рыхлая мадама в вязаной кофте несмотря на летнее время. На носу у неё поблёскивали капли пота, она уже была возле прилавка, и вожделела долгожданные макароны, или там вермишель, — и совсем не была настроена пропускать вперёд кого бы то ни было. Вслед за ней, как после щелчка выключателя, включилась почти вся остальная очередь; особенно те, кто стояли недалеко от прилавка и рассчитывали что уж им-то макарон хватит… «Пошёл вон! Вот молодёжь пошла! А ну вали отсюда! Как только совести хватает! Мы тут уже два часа стоим!..» — разгневанные реплики немедленно стали сопровождаться действиями; рыхлая потная дама в кофте, послужившая инициатором возмущения, постаралась огреть нахала сумкой по рыжему хаеру, но промахнулась; тот тут же плюнул ей на плечо, но очередь уже, как живой организм, задвигалась, сокращаясь и вспучиваясь, и этой своей перистальтикой тут же выдавила нахального парня обратно к дверям магазина. «Говнюк!» — ещё раз визгливым фальцетом выкрикнула тётка в кофте, и тут же обратилась к прилавку, совая столь же почти потной как она и усталой от гвалта продавщице свои талоны.

Выдавленный из очереди парень нехорошо обвёл очередь взглядом, пробормотал «Ага, полицию вызовешь? Ща я тебе вызову полицию, сука!», сплюнул под ноги и вышел за дверь.

Через пару человек после упорной тётки в кофте макаронные изделия кончились. Разочарованно галдя, поминая нелицеприятно и Президента, и Парламент, и «всех этих гадов, которые обжираются, когда народ голодает!» очередь стала понемногу рассасываться. Собственно, что всем не хватит все и так уже давно поняли; а штурмовать магазины, снося к чертям прилавки, тогда ещё не было принято, это начнётся месяцем позже.

Немногие счастливчики, и в их числе тётка в кофте, кому удалось отоварить талоны, торопливо толкали свои приобретения в сумки и пакеты, и один за другим исчезали на выходе. Постояв немного, посмотрев на пустые полки магазина, направился к выходу и Артист, вернее — Дьявол, как он стал называть себя уже про себя.

Он видел произошедшее от начала и до конца, наглядно, как если бы смотрел на сцену своего театра, сидя в первом ряду партера. Как только тётка в кофте, с сумкой макарон и вермишели вышла из дверей магазина, к ней тут же в пару шагов приблизился давешний наглец с рыжим хаером.

— Ты, морда, ты меня «говнюком» назвала?? Ты полицию звать собиралась?? — проорал он ей в лицо. Выходящие следом за ней из магазинных дверей шарахнулись в стороны. Тётка не успела раскрыть рот, как парень наотмаш взмахнул рукой, — и кусок велосипедной цепи, намотанной у него на руку, хлёстко и тяжело опоясал ей лицо, оставив моментально вспухший кровавый рубец.

— Аааа-вввввввввввввввв!!.. — дико завыла тётка, тут же уронив сумку и хватаясь за лицо, — а рыжий гопник, размахнувшись ещё раз, с оттяжкой полоснул ей по голове цепью ещё раз, зацепив и руку, которой она схватилась за лицо. Тётка грузно брякнулась на колени, продолжая выть, и стоящий чуть поодаль Дьявол почему-то подумал, что сейчас гопник бросится бежать, — ведь вокруг были люди, много людей, они образовали кольцо в метров в десять, и теперь кто с возмущением, кто с ужасом, и все — с жадным интересом следили за происходящим; но гопник как ни в чём ни бывало продолжил экзекуцию: упавшей на колени тётке он с маху зарядил цепью по затылку ещё раз, вырвав ударом клок крашеных волос, потом с размаху заехал ей в лицо ботинком; а когда она, всплеснув руками, упала навзничь, подскочил и несколько раз приложился ей по груди и по животу каблуками. Он пинал её сильно и умело, бил носками ботинок и каблуками, — но без какого-то азарта, просто как казалось выполняя задачу, — и всё это происходило буквально в трёх метрах от стоящего у стены магазина Дьявола.

Конечно же, у него не возникло и мысли вступиться за неё — только что, в магазине, он про себя от души пожелал и ей, и другим счастливчикам, кому достались макароны, сдохнуть этими макаронами подавившись; а сейчас он вдруг с жадным любопытством впитывал яркие детали избиения. И никто из стоящих кроме него мужчин тоже не сделал ни движения чтобы помешать избиению. Это было совсем не так, как он, они — его коллеги — актёры изображали на сцене и даже где-то в кино, — мордобой, пусть жестокий, но зрелищный и «красивый»; здесь же зрелищного было всего ничего: утробно воющая тётка, не отрывающая руки от залитого кровью лица, и хэкающий как дровосек парень, лупящий в неё ногами как в подушку. Но это всё было настолько просто и наглядно, настолько доступно!.. Взял — и отделал как захотел! Просто так — без красивых слов на публику, без позы и напыщенных монологов, грубо и жестоко, — этот, несомненно подонок, бил сейчас ногами эту, несомненно добропорядочную даму; возможно — домохозяйку, возможно — мать, или даже бабушку; бил сильно и жестоко, возможно даже собираясь забить её насмерть, — и никто не вступался, хотя это уже продолжалось достаточно большое время, пару минут; и никто не кричал «Полиция — полиция!», и никто не пытался оттащить его, и никакой полиции… Взял — и избил. За то что не пустила его к продавщице за макаронами. И, возможно, убъёт сейчас. А из противодействия ему — только вскрики и взвизги нескольких женщин среди окружающих, да «Что же это делается??» И ещё вполголоса «За что это он её так?..»

И никаких полицейских.

Когда парень уже даже порядком запыхался, кто-то из женщин пискнул «Мужчины, что же вы смотрите!» — пискнул, и тут же затерялся в толпе; а толпящиеся вокруг женщины, с интересом и ужасом на лицах следящие за избиением, сразу стали шарить вокруг взглядами, отыскивая в толпе мужчин; он и на себе сразу почувствовал несколько гневно-осуждающих взглядов, как будто это он ответственен за то что происходит, что нет милиции, что нормы по карточкам всё время сокращаются, что макарон на всех и в этот раз не хватило, а в «Гекторе», как говорят, по прежнему есть в продаже свежие торты…

Несколько мужичков тут же попятились из первых рядов, смешиваясь с толпой глазеющих на избиение, вроде кок будто кто-то мог их заставить вступиться за воющую окровавленную тётку, ОН же не сдвинулся с места. Наконец мужской неуверенный басок где-то сбоку выкрикнул: