Этаж, на котором я оказался, мало чем отличается от первого. Но мне кажется, что здесь в темноте я слышу чье-то неровное, прерывистое дыхание. Я начинаю проверять двери, и после нескольких неудачных попыток одна из них все же распахивается передо мной.

Я оказываюсь в комнате без окон, с высоким потолком и белыми стенами, находящимися в почти идеальном состоянии, особенно в контрасте с остальной частью здания. Здесь только и удается вспомнить, что я нахожусь на территории бывшей больницы. В белой палате нет ничего, кроме ничем не покрытой металлической койки с решеткой вместо изголовья. На койке, вперив взгляд в пол, сидит муун, облаченный в старые боевые сапоги, черные штаны и грязную смирительную рубашку. Его едва заметно бьет дрожь, и он тяжело учащенно дышит. С опаской подойдя чуть ближе, я замечаю, что у мууна нет глаз – на их месте только глубокие пересекающиеся кровавые рубцы и гниющие раны. Кровь стекает по его плоскому носу, скулам и подбородку, несколько темных капель срывается на белый пол палаты.

- Кто ты? – спрашиваю я, но муун не шевелится. – Как твое имя? – повторяю я громче.

- Не спрашивай того, что и так тебе известно, - все же отвечает он тихим осипшим гнусавым голосом. – Или же на самом деле ты не хочешь найти то, что ищешь?

На моем лице наверняка появляется выражение шока, которое, к счастью, мой собеседник не может увидеть. Мало того, что я, собираясь отыскать информацию о Дарте Плэгасе Мудром, никак не рассчитывал встретить здесь его самого, так еще и в таком состоянии – ужасающем и жалком! Мне требуется время, чтобы свыкнуться с реальностью происходящего и заговорить о том, что привело меня сюда.

- Я ищу Ваш голокрон, - обращаюсь я к мууну.

- Мой голокрон? – удивленно переспрашивает Плэгас, не поднимая головы. - Я отдал его твоему учителю. Но тот вернул его сюда. Не скажешь, почему?

- Так голокрон здесь, на Коррибане? – наконец-то получаю возможность уточнить то, что предполагал до этого, я. - Весь?

Муун сипло посмеивается, качая головой:

- Как знать. Есть много Коррибанов.

Все его слова настолько мутные, что это начинает меня раздражать. Я хочу ясности, но почему все оказываются мне ее дать?

- Голокрон был у Дарта Мола? – пытаюсь прояснить я хоть что-то.

- Да, - на этот раз прямо дает ответ Плэгас. - Я должен был отплатить ему за участие в моих опытах.

Мой учитель участвовал в темных делах этого ситха? Какова была роль Дарта Мола в этом, что еще он от меня скрывал? Я не успеваю задать вопросы, когда следующие слова Дарта Плэгаса ошеломляют меня настолько, что я теряю дар речи, и у меня едва не подкашиваются ноги.

- Мои исследования… Мои эксперименты… Сколько их было, но ты! Несомненно, ты величайший в их числе! Моя гордость – моя боль. Багровая Церемония, красный кинжал, белый экстракт, черный кубок! До чего же сложно было добывать, синтезировать, подбирать пропорции. Но я сделал это!

По всему телу расходится какое-то мерзкое ощущение онемения. Словно все силы покидают меня. Что это может значить – я величайший в числе его экспериментов?! Конечно, Дуку уже говорил мне, что то, чем занимался Плэгас, имеет прямое отношение к моему рождению, но… Я не эксперимент! Я человек, сын моей матери! По какой бы причине у меня не было отца, я не желаю этого знать!

- Багровая Церемония? – с усилием выдавливаю я из себя два слова.

Муун резко вскидывает голову. Мне кажется, что он смотрит на меня, хоть это и объективно невозможно.

- Мое величайшее достижение! – восклицает он. - Тебе стало интересно, да? Конечно, стало. Я чувствую твои страсти, знаю, что ты хочешь сделать! Ты получишь желаемое только через мой труп!

О чем, черт его подери, он заговорил? О каких еще моих страстях?!

Повисшую в белой палате тишину нарушает тревожный птичий клекот. Это напуганный пилат кричит и бьется в клетке. И тут же чистые белые стены палаты начинают темнеть, покрываться ржавчиной и размытыми потеками чего-то, похожего на густую кровь. И когда наступает Тьма, с мууном, сидевшим на койке, тоже происходит нечто. Вновь обернувшись в его сторону, я вижу монстра, уставившегося на меня желто-белыми водянистыми незрячими глазами. Все его бледное тело, покрывшееся трупными пятнами и кровавыми волдырями, перетянуто множеством ремней, которые по-прежнему держат его руки в том положении, в каком их фиксировала смирительная рубашка. Его вытянутый голый череп изъязвлен так, что с нем просто зияют темные дыры. Высокий и тощий муун поднимается на ноги и, с трудом переставляя ноги в тяжелых сапогах с ремнями, приближается ко мне. Я активирую меч, но не успеваю атаковать, когда он открывает рот и выдыхает облако едкой отравы. В носоглотке появляется такая резь, словно я вдохнул стеклянную крошку. Меня начинает душить приступ кашля, во рту чувствуется вкус крови. Тем временем монстр делает подсечку и валит меня с ног. Меч выпадает из моей ладони. Задыхаясь, я пытаюсь встать, но тварь, в которую обратился муун, склоняется надо мной и выдыхает еще порцию яда. У меня начинают болеть и слезиться глаза, струйка выкашлянной крови стекает по моему подбородку. Я не могу дотянуться до меча, даже не вижу, где он. Хвала звездам, что в данный момент у меня есть второй. Я снимаю с пояса меч графа и активирую клинок. Надо мной в это время нависает массивная подошва сапога Плэгаса. Его монструозная версия готова со всей силы опустить стопу мне на грудь, но в этот момент я отсекаю ему ногу. Теперь падает он, в то время как я встаю. И немедленно пронзаю алым клинком грудь противника.

Недолгая агония – и тело монстра расслабляется. Я замечаю, что нечто небольшое зажато между его рук, рассекаю ремни, стягивавшие болезненное бледное тело, и беру в руки черную пирамидку – почти такую же, какую нашел в кантине в бутылке с вином. Золотая гравировка на основании гласит: «Ложь». Что ж, это еще одна часть. Если мне не изменяет память, всего их должно быть пять. А еще, исходя из слов Плэгаса, белый экстракт был частью некой Багровой Церемонии. Как и кинжал, которым был убит Дарт Мол. Красный кинжал. Вместе с ними муун-ситх упомянул некий черный кубок. Должен ли я найти и его тоже?

Пока мне стоит осмотреть другие помещения на этом этаже госпиталя. Покинув палату, я вижу, что от стен теперь остались одни ржавые каркасы, полностью затянутые полупрозрачной пленкой, покрытой грязными разводами. Пол составлен из черно-коричневых влажных металлических листов, из-за этого изменения звук моих шагов разносится по всему этажу. Мне больше не быть незамеченным. Большинство дверей заперто, и мне показалось, что когда я попытался открыть одну из них, кто-то в ответ дернул ее с другой стороны. Видимо, это уже паранойя. Пилат-птица продолжает вопить и метаться по клетке.

Очередная дверь, ведущая в пустующий кабинет, оказывается открытой, и я вижу, что в помещении у окна кто-то стоит. Это не монстр. Через мутное стекло на темные улицы Дрешде глядит молодая женщина в черно-красном платье с украшениями из белого металла. Ее темные волосы уложены в сложную прическу, какие являются частью набуанских традиций. Я не могу поверить своим глазам! Кто она? Я делаю несколько шагов в сторону и вижу лицо женщины. Меня бросает в жар, мое сердце словно подпрыгивает вверх и начинает биться уже где-то под горлом.

- Падме! – не своим голосом роняю я.

Она тревожно оборачивается, но успокаивается, узнав меня. Узнав меня! Это она, действительно она!

- Вы ошиблись, - вдруг развенчивают слова женщины охватившую меня иллюзию, - я Корде, ее служанка.

Конечно. Одна из двойников Падме. Все они были готовы защищать ее ценой собственной жизни. Но и они ее не уберегли. Ее больше нет!

Головная боль возвращается, а сердце никак не хочет успокоиться.

- Что ты делаешь здесь? – наконец-то, у меня получается спросить Корде об этом. Голос остается не моим, что, впрочем, не удивительно после кровохарканья.

Она очень напугана и ей тяжело говорить. Голос ее дрожит, когда она пытается объяснить: