— Говорят, ребята, — сказал Сергей Игнатьевич, — что голодное брюхо к советам глухо. К тому же сгорит картошка. Поэтому подсаживайтесь ближе — шашлык по-царски каждый жарит для себя сам.

Жарить над углями нанизанное на палочку сало было занятно; поджаренное таким способом, оно оказалось необыкновенно вкусным, а печеная картошка распространяла такой аромат, что минут на десять все примолкли. Когда подушечки были запиты самым вкусным, по мнению Сергея Игнатьевича, сортом чая — ключевым, а тлеющие угли костра залиты водой, Юка сказала:

— Зачем нам тут сидеть? Пошли туда, к гречишному полю… Митьки же пока нет!

— Кто такой этот Митька и почему вы его боитесь? — спросил Сергей Игнатьевич.

Антон рассказал происшествия вчерашнего дня.

— М-да, история подлая. И глупая!

— Почему глупая? Разве мы что-нибудь не так сделали? — спросила Юка.

— Не вы глупы. Те, кто такую команду дал.

— Это ж какой-то начальник, — сказал Сашко. — Что он, маленький, что ли?

— Думаешь, как взрослый, так обязательно умный? — вскипел Антон. — Знаешь, какие дураки бывают?… Хо!…

— Бывают, бывают, — вздохнул Сергей Игнатьевич.

— Так надо их убрать! — решительно сказала Юка.

— Оно бы хорошо, конечно, — засмеялся Сергей Игнатьевич, — взять да издать такой приказ: «Пошли вон, дураки!…» К сожалению, нельзя. Их директивой не уберешь. Это процесс трудный, затяжной. Вы, наверное, слышали — на пленумах, совещаниях разоблачают всяких очковтирателей, обманщиков и прочих героев показухи. И гонят их. И в этом деле все должны помогать.

— И мы?

— И вы. Почему же нет?

— Кто нас будет слушать?

— Коли дело скажете, услышат. Главное — нельзя молчать и мириться с дураком и дурацкими его делами. Отчего твоя собака хромает? — перебил сам себя Сергей Игнатьевич.

Антон и Юка подбежали к Бою.

— Сидеть! Покажи лапу!

Бой уселся, готовно поднял лапу, но при каждом прикосновении вздрагивал, пытался выдернуть ее из рук Антона. Она была горячей, порезанная вчера подушечка распухла, из раны сочилась сукровица. Все склонились над Боем, а он, наклонив башку, внимательно следил, что делают с его лапой.

— Завязать? Опять сорвет…

— Где это он так?

— В речке. Приезжие всякие битые бутылки бросают…

— Временный житель — штука скверная. Временному ничего не жалко, на все наплевать. Он пожил, напакостил и укатил. Ну, а вы-то что же смотрите? Вы живете здесь постоянно…

— Мы с Антоном приезжие, — сказала Юка. — А они же сельские.

— Это взрослым надо, — сказал Сашко. — Что мы можем сделать? Нас побьют, и все.

— Взрослые другим делом заняты, у них руки не доходят. А вы свободны, и вас много — всех не побьют. Главное, не надо бояться! Вы же в общем народ бесстрашный, верно?

— Ого! — сказала Юка. — Вон Хома ружья не побоялся, Серка своего заслонил, его даже этот Митька ранил…

— Вот видите! А вас много, если организуетесь, такая сила получится — никто тронуть не посмеет…

— А что? — загорелась Юка. — Вот устроить такой заслон из ребят, кордон такой… Чтобы никто сквозь него не пробрался. Не вообще, а чтобы не гадили, не уродовали… Чтобы штаб был и свои разведчики… Вот! — показала она на Семена. — Готовый разведчик. Он со своими коровами всюду ходит…

— На шо оно мне нужно? — мрачно возразил Семен.

— Как это «на шо»? Тебя это не касается?

— Я тут до осени. Осенью в город, в ремесленное поеду. Потом в армию подамся. В летчики. Может, потом в ракете полечу…

— Нужны там такие!

— А шо? Гагарин тоже в ремесленном учился.

— Ладно, допустим, — сказал Антон. — Может, и наш теленок волка съест. Пустят тебя в ракету. А дальше что?

— Героя дадут…

— Я не про это. Ну, выстрелят, полетаешь, полетаешь, потом куда денешься? Так и будешь в космосе болтаться? Небось опять на землю прилетишь. И сюда приедешь. А здесь все вырублено, загажено… Это хорошо, по-твоему, правильно, да?

— А хай воно горыть! Я сюда не приеду, в городе жить буду.

— А если ты сюда не приедешь, пускай тут хоть что, да?

— А шо мне?

— Шкура! — сказал Сашко.

— Шо шкура? — не понял Семен.

— Не шо, а кто. Ты шкура. Только про себя думаешь.

— А про других хай коняка думает, у ней голова большая.

— Эх, ребятки, ребятки, — сказал Сергей Игнатьевич. — Вот вам в школе говорят про Родину и всякие такие слова. А что такое — Родина?

— А что тут объяснять? — пожал плечами Антон, — Ну, Москва… и строительство… и всё вообще.

— Вот то-то и оно — «вообще». Я об этом тоже раньше не думал. Работы всегда выше носа — не до того… А вышел на пенсию, — что делать, в домино играть?… Я бы тому, кто домино придумал, на памятнике написал: «Изобретателю наилучшего способа превращать человека в обезьяну»…

Ребята засмеялись.

— Смеяться нечему. Штука эта прилипчивая, как зараза. А когда «козла» забивают, убивают время, значит, расходуют свою жизнь на дурацкие костяшки и разучиваются думать. Начисто! Да… Я подумал-подумал и решил: пока ноги носят, надо хоть землю посмотреть, на которой живешь. А то кого видел, кроме сослуживцев? Где был, на курортах? Это та же толкучка, только жарче и много соленой воды… Взял я рюкзак на плечи, палку в руки и пошел. Второй год хожу — не наглядеться, не наслушаться… Вы поглядите-ка, — повел рукой Сергей Игнатьевич, — какая красота жизни вокруг!

Ребята, как бы повинуясь его жесту, оглянулись вокруг себя.

— Здорово, конечно, — сказал Антон. — Красиво.

— Эх, ты, — усмехнулся Сергей Игнатьевич. — Об этом такими словами сказать — все одно что кузнечным молотом стрекозу выковать… Слова должны человека до красоты этой поднимать! Жил такой умного сердца поэт Алексей Константинович Толстой. Он говорил об этом так, что дух захватывает.

— Ага, — подхватила Юка, — я знаю:

Смущенный замечанием Сергея Игнатьевича, Антон отвернулся, потом невольно посмотрел на палку и рюкзак Сергея Игнатьевича. Палка была самая обыкновенная, только длинная, рюкзак нисколько не похож на нищенскую суму, но сейчас они выглядели совсем иначе, будто стали значительнее, необычнее, чем за минуту перед тем.

— Вот, — сказал Сергей Игнатьевич. — «И в поле каждую былинку, и в небе каждую звезду!…» Это вы должны понимать, потому что всему этому вы — наследники. Учат вас понимать красоту земли своей? Нет. И меня не учили…

— У нас в старших классах, — сказал Сашко, — уже по специальности учат — кто в доярки, кто в трактористы…

— Это хорошо, нужно. Но вся природа в сельское хозяйство не укладывается. А человек ведет себя иной раз как злейший свой враг. Мордует красоту земли своей, а то и уничтожает ее силу…

— Реки отравляют, — сказал все время молчавший Толя. — У нас в Чугунове завод есть. Маленький, а все равно вредный. Он в реку химикаты какие-то выпускает. Вся рыба передохла, одни жабы остались.

— Вот-вот. И все молчат, мирятся. И вы тоже, наследнички дорогие. Что наследовать-то будете? Испакощенную землю? Надо этих пакостников за ушко да на солнышко, чтобы весь честной народ видел, как они к будущему дурацкие поправки делают…

— Я придумала! — сказала Юка. — Сделать из ребят такой кордон. И назвать — кордон бесстрашных! Чтобы ничего не боялись, и расставить всюду пикеты. Ребят же много…

— Это не серьезно, — сказал Толя. — Детская игра.